СЕМЕЙСТВО МЕДВЕДЕЙ. МИФЫ О МЕДВЕДЯХ

Всякая группа животных образует нечто завершение -индивидуальное. Они возникают, развиваются и распространяются в той или иной части Земли, чтобы в конце концов снова исчезнуть из мира земных форм. Тем самым они имеют особую, собственную и совершенно индивидуальную судьбу. Но мы не должны прельщаться мыслью, прозвучавшей еще у Брема и с тех пор постоянно возникающей у различных авторов, мыслью о том, является это животное полезным или вредным - так может рассуждать только обветшалая телеология, всецело зиждущаяся на превосходстве человека. Полезным может быть предмет; а животное это существо. Ведь и о человеке нельзя судить, полезен он или нет. Каждый человек достоин жить на Земле; иначе бы он на ней не родился.

Так и каждую группу животных нужно рассматривать в рамках ее собственных достоинств. Отдельные животные являются членами своего вида, рода, отряда, и как таковые они имеют только им присущую и только ими могущую быть исполненной задачу в общем плане земного творения. Познать и описать эту задачу, и тем самым разгадать судьбу всей группы призвана зоология будущего. Сегодняшнее исследование поведения - только первая дверь, приоткрытая в этот неведомый мир. Более спиритуальная интерпретация этнологических феноменов станет следующим шагом в это царство новых познаний. Но для этого мы должны выбрать иные масштабы, нежели то отношение между человеком и животным, которое сформировалось сегодня в цивилизованных странах.

В больших и маленьких городах, в поселках и предместьях человек почти полностью отделен от мира животных. Он создал собственные резервации, сохранив там последние участки, лесов и лугов. Между человеком и животным пролегла отчетливая граница. Там, где еще есть "дикари" - в лесах и болотах Амазонки, в некоторых областях Средней и Южной Африки, на Борнео, Целебесе и в Новой Гвинее - там люди и звери живут в гораздо более тесной общности; они знают друг о друге, враждуют, сосуществуют, взаимодействуют и образуют жизненное единство, симбиоз. Животное глубоко входит в жизнь человека, а человек в бытие животного. Жизнь одних пронизывается жизнью других, и речь здесь идет не только о страхе или суевериях, обуславливающих различные табу, праздники и священнодействия. Сам душевный мир животных, их действия, поведение, фантазии и сверхчувственные ощущения пронизывают представление, чувство и поведение живущих с ними дикарей.

Подобным же образом, только еще теснее, было связано с животными древнее человечество. Некогда - например, во времена древней Атлантиды, закат которой описал Платон - не только боги и герои в человеческом обличье ходили среди пробуждающихся человеческих сынов, но и групповые души животных пребывали вблизи человека. Они действовали в чувственном мире и вершили свои собственные деяния.

Боги, герои, групповые души животных, люди и звери жили и общались друг с другом в священнодействиях и культах, в церемониях и ритуалах; они влияли друг на друга и взаимоопределяли судьбу.

Следы этих событий мы находим в костях и окаменелостях, дошедших до нас как остатки древних культур. Но мы не должны думать, что тогда существовало только то, что сейчас превратилось в прах. Многое из того, что жило тогда, не оставило следов, потому что материально оно было слишком тонко и зыбко.

Тела и облики были пластичнее, изменчивее и непостояннее в своих формах, чем существующие ныне. Над пропастью между животным и человеком было переброшено еще много мостов. Морфологические переходы существовали не только к обезьянам, но и к хищникам, жвачным, слонам, моржам, тюленям и лошадям. Ведь паны и кентавры были не фантастическими химерами примитивной народной веры, а теми мостиками, которые некогда связывали развивающиеся животные группы с возникающими человеческими расами. Археоптерикс - это такая же переходная форма, как и кентавр. Один связывает птиц и рептилий, другой перебрасывает мост между человеком и копытными.

Белый медведь

Волшебная сила, знакомая нам из сказок и мифов, где люди могли превращаться в зверей, а звери в людей - это пережиток естественных процессов, имевших некогда место. Превращение было изначально присуще всем животным существам. Раньше оно доходило до строения тела, сегодня возможно только в воображении. В грезах и творческих образах еще может твориться то, что когда-то было физически-физиологической реальностью.

Размышляя о семействе медведей, можно раскрыть многое из того, что высказано здесь только как предчувствие.

Бурый медведь

Там, где каждую ночь смотрит на Землю созвездие Большой Медведицы - за Полярным кругом, в лесах Канады и Сибири, в северных болотах России и во многих областях Скандинавии - медвежий род чувствует себя как дома. Он забирается и дальше на юг, но чем ближе к тропику Рака, тем он меньше и малочисленней. Представители отдельных видов мельче, они проигрывают северным собратьям в значении и популярности. Южнее тропика область их расселения двумя редкими рукавами (в юго-восточной Азии и в Южной Америке) доходит до самого экватора и пересекает его.

Могучее и сильное семейство населяет северное полушарие, к югу все более рассеиваясь и теряясь. Отдельные формы медвежьего рода как бы поясами охватывают Землю; их облик несколько меняется в зависимости от того, где они живут, в Азии или Америке. Кажется, что они образуют большие кольца, имеющие один общий центр, Полярную Звезду и катящуюся вокруг нее Большую Медведицу.

Ближе всего, по ту сторону Северного Полярного Круга, в глубинах ледяных пустынь Арктики живет белый медведь. Его дом - все околополюсное пространство. "Он встречается на восточном побережье Северной Америки, на Баффиновой земле и в Гудзоновом заливе, в Гренландии и Лабрадоре, на Шпицбергене и других островах. Его можно встретить и на материке, и среди плавучих льдов".* На Новой Земле, в Северной Сибири - всюду, где лежит арктический лед, живет белый медведь.

Следующее кольцо от Восточной Азии до Северной Америки образуют медведи с темной окраской. Их ареал простирается на юг через Канаду и отдельные районы Соединенных Штатов вплоть до Мексики.

Бурый медведь - это обычный, широко распространенный, всем известный медведь. Он бывает самых различных размеров, имеет множество расцветок и форм, и зоологам не так-то легко отделить друг от друга различные подвиды и формы. У Брема* читаем: "Если объединить все названные формы в один вид, то область его распространения будет простираться от Испании до Камчатки и от Лапландии и Сибири до Ливана и западных Гималаев". В Европе он живет пока что почти во всех горных областях; в южных Альпах, Абруццах, Пиренеях, Карпатах, на Балканах, Кавказе и Урале. Кроме того, он живет в лесах Швеции, Финляндии и России, Он населяет также Северную и Центральную Азию, его можно встретить в Сирии, Палестине, Персии и Афганистане. Особенно большие экземпляры живут в северо-восточной Азии, в районе Амура, на Сахалине и Камчатке (камчатский медведь).

Внушительный внешний вид и у североамериканского бурого медведя и гризли, а кодьяк Аляски - самый большой хищник Земли.

В Южной Азии, в дремучих лесах и болотах Бирмы обитает гималайский медведь. Его можно встретить и в северной Индии, в Кашмире, на склонах Гималаев, оттуда область его распространения доходит до юговосточной Сибири.

Еще дальше на юге живет медведь губач. Он встречается всюду в Индии и известен на Цейлоне. И на юго-востоке вплоть до Суматры и Борнео обитает малайский медведь.

Два вида, достигающие южного полушария - это андский (очковый) медведь, встречающийся от Кордильер до Боливии, и малайский медведь. В южном Китае и Америке живут отдельные родственники настоящих медведей: медведеподобные, с чертами кошек и куниц (енот-полоскун, носухи, панда), а также имеющий типичный медвежий облик черно-белый бамбуковый медведь.

Распределение медвежьих видов по Земле отчетливо показывает, что сфера их обитания — северные края. Белый медведь вступает в саму Арктику, бурый медведь и гризли обитают в широкой полосе, в Америке вплоть до Мексики, в Европе до Балкан, в Азии до Гималаев и восточной Сибири. Нет медведей в Африке, Австралии и Новой Зеландии. Медведь животное северного полушария, и лишь в юго-восточной Азии и Андах он заходит южнее экватора. Он разделяет судьбу трех северных континентов, глубоко связанных с жизнью человека, его делами и чувствами. Человек привязан к медведям; он уважает, боится, почитает их; он борется с ними и хочет победить их. На юге подобным же образом своим учителем, врагом и соперником ощущают льва.

Медведи входят в отряд хищников. Они образуют собственное, независимое, замкнутое семейство, как собаки и кошки. Зоологи помещают медведей недалеко от собак и полагают, что определенные палеонтологические находки указывают на появление медведей в миоцене из форм, которых можно рассматривать как предков собак.

Многое свидетельствует также в пользу того, что происхождение семейства медведей можно отнести к европейскому северу; но чрезвычайно трудно сказать об этом что-нибудь с уверенностью. В любом случае медведи тесно связаны с наступлением и ходом ледниковых периодов. Во многих европейских пещерах найдены целые груды костей пещерных медведей. У сохранившихся остатков этого гигантского медведя, бывшего наиболее частой охотничьей добычей человека каменного века, бросается в глаза большая изменчивость в строении головы и морды. Абель пишет об этом: "Формы черепов пещерных медведей из этого слоя (поздний ледниковый период) колеблются в широких пределах, от совершенно плоских черепов у примитивных видов медведей через промежуточную форму у предков пещерных медведей и кончая экземплярами с чрезмерно крутым лбом; а между ними всевозможные переходные формы... Некоторые черепа поражают длиной носа, в то время как у других странно короткая морда... Поэтому Отто Антониус мог с правом указать на то, что изменчивость черепов пещерных медведей удивительным образом напоминает определенные собачьи расы (овчарки, доги, мопсы)... Без сомнения, здесь налицо необычайно широкая изменчивость этого медведя, идущая гораздо дальше, чем изменчивость камчатского медведя".

Все медведи являют это характерное для них свойство: способность многообразно варьировать основную форму своего типа. Отдельные особи одного и того же вида, даже породы, обладают самыми удивительными различиями в расцветке и рисунке меха, а также в строении черепа. Поэтому Брем пишет: "Как видно, "у медведей весьма сильно видоизменяется не только масть, но и череп. Правда, обычно можно легко отличить по цвету два экземпляра из далеко друг от друга расположенных областей. Но если взять все промежуточные формы, всю вереницу переходов, то разграничение отдельных форм станет затруднительным".

Это указание имеет очень большое значение, поскольку оно характеризует весь медвежий род. Если отвлечься от южных видов, то у медведей нет по-настоящему определенных, разграниченных видов; даже белый и бурый медведи стоят столь близко друг к другу, что спаривание дает потомство. Они различны в той же мере, как и собачьи породы. У собак такая текучесть связана с близостью к человеку. Но и медведь также тесно связан с человеком. Еще и теперь определенные племена, например, айны в северной Японии, на Курилах и Сахалине, или тунгусы и гиляки имеют очень внутреннее, даже религиозное отношение к окружающим их медведям.

Чего человек добивается от собаки дрессировкой и укрощением, по отношению к медведю недостижимо. Конечно, есть отдельные танцующие медведи, но в целом семейство остается диким и свободным. Медведь близок человеку, но остается равным ему и не позволяет себя подчинить. Он избегает людей, которые хотят его убить, а от тех, кто относится к нему благожелательно, спокойно уходит. Медведь может жить рядом с человеком, если тот признает его особым независимым родом. Изменчивость, существующая у медвежьего семейства в форме расцветки тела, напоминает изменчивость рас, свойственную человеческому роду. Здесь открываются взаимосвязи, сегодня еще не вполне понятные. Но медведи и собаки обладают этой своеобразной чертой, не встречающейся у других животных.

Медведь не только живет рядом с человеком, он также во многих чертах родственнее ему, чем большинство других зверей. Так, он ходит на подошвах и ставит на землю всю ступню, включая пятку. У медведей, за исключением белых, подошва остается безволосой, а кожа на ней каждый год меняется.

Медведь выпрямляется; на своего противника он идет поднявшись и встречает врага, встав во весь рост. В прекрасном фрагменте Клейста "О театре марионеток" рассказывается о такой схватке: "Медведь, когда я, изумленный, вышел на него, стоял на задних лапах, прислонившись спиной к столбу - правая лапа поднята, готовая к удару - и смотрел мне в глаза: это была его фехтовальная позиция. " И после того как фехтовальщик напрасно пытался поразить медведя, сказано следующее: "Не случайно медведь, как лучший фехтовальщик в мире, парировал все мои удары; на финты (и здесь с ним не мог бы соперничать ни один фехтовальщик) он ни разу не отреагировал: глаза в глаза, как если бы он мог читать в моей душе, стоял он с поднятой для удара лапой, и если выпады делались мной просто так, он не двигался с места."

Когда медведь обращается в бегство, он опускается на все четыре лапы и бежит иноходью. Поппельбаум* называет шаг медведя "расхлябанным и несколько неаккуратным, семенящим в рыси; собственно галоп почти отсутствует." /*H. Poppelbäum: Tierwesenskunde. Doniach 1954/ Такой аллюр связан с тем, что передние конечности у медведя короче задних. Это лапы, а не передние ноги, и зверь может с их помощью обрывать с кустов зрелые ягоды и отправлять их в рот, он может вскрыть муравейник и лапой заправлять в рот его содержимое, личинок и взрослых насекомых. Таким же образом он может разорять пчелиные гнезда, лапой извлекать оттуда мед и засовывать его в пасть.

Скелет медведя, смонтированный стоящим на четырех лапах, производит непосредственное впечатление, будто зверь подался вперед. Позвоночник с подвешенной на нем головой как будто падает вперед на короткие лапы. И неправильно было бы думать, что медведь, после того как он опирался на четыре ноги, когда-то потом выпрямился. Все было наоборот! Медведь был прямоходящим созданием, а потом упал вперед еще и сегодня он делает это во время бега и погони. То, что некогда с ним произошло, было падением в животность.

Все исследователи рассказывают о двойной природе медведя. С одной стороны, о его безобидном добродушии, о его спокойствии по отношению к человеку и связанной с этим терпимости, которую он чаще всего проявляет. Главный лесничий Клеменц следующими словами описывает свои многолетние наблюдения над медведями в болотах: "Я не знаю случая, чтобы когда-нибудь во время странствий и встреч с людьми медведь шел бы на эту встречу. Наоборот, в большинстве таких ситуаций он обращался в бегство... Медведь - добродушное существо, хотя ему ни в коем случае нельзя доверять; особенно он не любит, когда его раздражают и неожиданно выводят из обычного спокойствия." Но если его побеспокоили, вспугнули, удивили, или если на него неожиданно напали, тогда проявляется другая сторона его сущности. Тогда он выпрямляется, становится диким и опасным. Тогда он хватает людей и животных, врывается в загоны и нападает на скот. Так добродушно семенящее, четвероногое, растительноядное животное превращается в дикого двуногого хищника. Тогда он выпрямляется, готовый к борьбе. Однако он не настоящий хищник; добродушный спокойный вегетарианец, он напоминает прирученную собаку; но воинственно выпрямившись, готовый к наступлению, он как бы перерастает свое хищное существо и становится подобным яростному древнему человеку. "Признаком высокого ума у медведя является то, что он меняет свое поведение в соответствии с обстоятельствами, что он доверчив или осторожен, смотря по тому, что видит вокруг. Он может поселиться недалеко от деревни, и целые годы его никто не увидит, так хорошо он умеет скрываться и так затаенно он выходит по ночам на добычу."

Несмотря на это, медведь не является таким уж ярко выраженным ночным зверем. Его можно видеть повсюду и днем; на одиноких лесных делянках в горах, в густых болотистых местах и в джунглях Южной Азии. Медведь сторонится человека, но я сомневаюсь, что он боится его. Он сторонится его из своего рода стыдливости, которая одновременно является и некой формой превосходства. Он чувствует свое глубокое родство с человеком. Он догадывается, что и он был когда-то выпрямлен, как и сегодня человек.

У медведя также есть лапы, и он, как и человек, ходит на всей ступне. Но голова и морда поросли густым мехом, который покрыл руки и кисти подобно перчаткам и нарукавникам. А за всем этим, как в сказке о "Беляночке и Розочке", живет принц, и его золотая одежда иногда просвечивает.

Стоит ли удивляться, что медвежатам, рождающимся голыми, слепыми и маленькими, словно крысята, нужно целых шесть лет, чтобы более-менее вырасти? Все это время они проводят около матери; отец не заботится о них. Эти медвежата во многих отношениях больше, чем взрослые особи, напоминают человека. Герлах считает: "То, что представляется нам таким комичным в молодых медвежатах, это человечность многих движений, важная походка на всей ступне, прямостояние, использование передних лап в качестве рук. " В замечательном фильме Уолта Диснея "White Wilderness" можно увидеть играющих белых медведей. Они катают снежки, бросают их друг в друга и как дети скатываются на спине с ледяной горки. Они катаются, играют и ссорятся так, как это могут лишь дети людей.

Не потому ли Мишка стал любимой детской игрушкой? Поскольку медведь не приручался, мы стали придавать ему наши черты и сделали, таким образом, спутником наших детей. Мишка - это милая и прелестная ипостась дикого медведя.

Близость к человеку, так явно выступающая в поведении и жизни медведя, становится еще более очевидной, если исследовать, как люди относятся к медвежьему роду.

Уже упомянутые айны, особенно глубоко связанные с медведем, в каждой деревне устраивают особую клетку, предназначенную для воспитания молодых медвежат. Да, очень рано похищенных у медведицы медвежат айнские женщины выкармливают грудью; потом они подрастают в хижинах с детьми приемных родителей, пока не станут достаточно большими, чтобы перейти в клетку и житъ там два-три года, до праздника съедения медведя.

Фрезер* посвятил изображению этого праздника отдельную главу, в которой попытался собрать все появившиеся ранее описания. Здесь речь идет о ежегодном празднике, который проводится в середине зимы или осенью. В нем принимает участие все население деревни. Сначала вперед выступает глава праздника и обращается к пленному медведю. "О, божественный! - говорит он. - Ты был послан в мир, чтобы мы могли охотиться на тебя. О, мы чтим тебя, мы просим тебя, услышь нашу молитву. Мы кормили и воспитывали тебя, вынесли много печалей и забот о тебе, потому что мы любим тебя. Теперь, когда ты вырос, мы посылаем тебя домой, к твоему отцу, к твоей матери. Когда попадешь к ним - пожалуйста, говори о нас только хорошее и скажи им, как мы были добры к тебе. И приходи к нам снова, чтобы мы снова могли принести тебя в жертву. " - Приблизительно так звучит эта речь.

Потом медведя вытаскивают из клетки и связанным ведут в церемониальном шествии по деревне. Затем в него стреляют тупыми стрелами, и когда жертва разъяряется, ему раздробляют шею между двумя толстыми столбами.

У гиляков медведя приводят в каждый дом и у некоторых жителей кормят кашей; потом ему пронзают стрелой сердце. При этом женщины плачут и затягивают песнь смерти.

У гиляков, как и у айнов, голова жертвенного животного с оставшимся мехом устанавливается в доме на почетном месте и в особой церемонии ей подносится для еды собственное мясо и кровь. Потом в ритуальной форме внутренности и мясо варятся и съедаются за совместной трапезой. Чаша, из которой пила голова жертвы, обносится по кругу, и каждый присутствующий должен сделать из нее один глоток. Эта чаша называется жертвенной.

Часто праздничная трапеза длится несколько дней. Женщины исполняют священные танцы и в конце трапезы каждого выходящего наружу старейшины слегка стегают березовым прутом.

Нанайцы называют такого жертвенного медведя сыном и братом; многие айны говорят, что происходят от медведей, и называют себя "детьми медведей". Но медведь - это бог гор, и они говорят: "Что касается меня, то я сын бога гор. Я происхожу от божества, которое правит горами."

Фрезер пытается объяснить все эти факты. Он пишет следующее: "Это несомненно говорит о том, что живущие на Сахалине айны рассматривают медведя не как божественное существо, а как своего посла к божеству. Поручение, которое они дают ему перед смертью, подтверждает это предположение. Также и гиляки видят в медведе посланника, которого они, одаривая подарками, снова посылают к божеству гор. Они обращаются с животным как с существом, которое принадлежит к более высокому, чем человек, порядку; он для них - некое низшее божество, чье присутствие уже потому означает для деревни благословение, что он удерживает вдали всегда существующих злых духов."

Отдельный медведь, которого держат для жертвы, а потом убивают - конечно, "посланец" богов, ведь он лишь часть того всеобъемлющего существа, того "Медведя", о существовании и деяниях которого знают первобытные народы. Так же, как человеческая душа после смерти возвращается в высшие миры, так и душа жертвенного животного снова соединяется с Отцом и Матерью, то есть уходит на свою духовную родину.

И очень может быть, что такие народы, как айны, тунгусы и гиляки, постоянно окруженные медведями - а каждую ночь, особенно зимой, почти в центре неба сияет над ними Большая Медведица - они чувствуют, что родина тех существ, которые скрываются среди них под медвежьим обликом, находится там, наверху.

Может быть, небезынтересно услышать, что "семь больших звезд, составляющих созвездие Большой Медведицы и не имеющих совершенно никакого сходства с медведем, все же почти во всем мире известны под этим именем, и даже у дикарей, рядом с которыми вовсе нет никаких медведей." Таким образом, не внешнее подобие заставляет "примитивных" людей называть созвездия определенными именами. Примитивный, одаренный сновидческим сознанием, созерцающий образы человек видит в небесной повозке лик медведя и называет звездное сочетание согласно внутреннему существу образа. Бейли прибавляет к этому: "Это созвездие называли раньше еще и как "хлев", "овчий двор", и с этим символом дело обстоит, по-видимому, так, что Большая Медведица рас-сматривалась, как знак "Великого Духа", "Троицы", "Света Мира", "Альфы и Омеги", "Христа Иисуса".

Может быть, этот образ можно понять из того, как он используется в X главе Евангелия от Иоанна. Вот слова Христа: "Истинно, истинно говорю вам: кто не дверью входит во двор овчий, но перелазит инуде, тот вор и разбойник; а входящий дверью есть пастырь овцам. Ему придверник отворяет, и овцы слушаются голоса его, и он зовет своих овец по имени и выводит их".

Медведь вполне мог бы быть придверником этого овчего двора. А вдруг он вор и разбойник? Ведь в первой книге Самуила Давид говорит Саулу, испрашивая у него разрешения на бой с Голиафом: "Раб твой (Давид) пас овец у отца своего, и когда, бывало, приходил лев или медведь и уносил овцу из стада, то я гнался за ним и нападал на него и отнимал из пасти его; а если он бросался на меня, то я брал его за космы и поражал его... Господь, который избавлял меня от льва и медведя, избавит меня и от руки этого Филистимлянина".

Это те вопросы и догадки, которые здесь просто напрашиваются. И в Берне при входе в старый город сохраняется медвежья клетка, как у айнов или гиляков. Не напоминает ли образ клетки, куда в сказке ведьма усадила Ганса, чтобы там кормить его до тех пор, пока он не станет достаточно тучным для жертвы, те медвежьи узилища в Японии или Швейцарии?

Медведь (нем. Ваг) присутствует не только в именах многих городов (Берлин, Берн, Бернбург и т.д.), но и в гербах. Он воспринимается как страж живущего там человеческого сообщества, он часть того "Большого Медведя", который кружится вокруг Полярной Звезды и охраняет врата земного мира: земную ось.

Так возникают образы, которые постепенно складываются в единое целое. Например, гуцулы, живущие в Карпатах, чувствуют такое почтение к медведю, что не называют его собственным именем. Он называется у них "Меньшой дядюшка" или, совсем почтительно, "Старшой" ("der Große"). И если лапландцы, охотясь, убивают медведя, то они должны считаться с целым рядом табу. Три дня охотники должны совершать определенные очистительные церемонии, лишь после этого они могут снова войти в женскую хижину. А оленя, который вез сани с убитым медведем, целый год не может касаться и кормить ни одна женщина.

Спутницы богини Артемиды назывались arktoi, медведицы. Кереньи прибавляет к этому: "Считалось, что сама Артемида некогда была медведицей, или, в соответствии с более древним и южным животным миром Греции, львицей."

После этого рассказывается, что одна из подруг Артемиды, Каллисто, зачала от Зевса, который явился ей в облике медведя. Но она, как и все спутницы богини, клялась блюсти вечную девственность. Однажды Артемида во время купания увидела большой живот подруги, разгневалась и превратила ее в медведицу. Такой она и родила своего сына, ставшего человеком по имени Аркас, родоначальником народа Аркадии. А она осталась медведицей и жила в дремучих лесах. Но однажды она встретила своего сына, ставшего тем временем великим охотником. "И мать узнает его, останавливается и хочет ласково приблизиться к своему сыну, но тот видит в ней лишь дикого зверя. Аркас поднял оружие и, конечно, убил бы ее - но тут Зевс развел их и поместил Каллисто неподалеку в виде созвездия, на самом красивом месте неба, совсем рядом с небесным полюсом." Не подобны ли мы все Аркасу, видящему в медведе только хищного зверя, а не мать, давшую ему жизнь?

Благодаря букве "В" слово "Вar" несет в себе нечто матерински облекающее, оберегающее. Фурман, размышляя дальше, заключает: "В теснейшем родстве со словами "Ваr", "Воог", "Björn" стоит шведское слово "Barn", ребенок. Северный Полюс, всегда обозначаемый как исходная точка жизни, является также материнской точкой, и первое животное, которое выходит оттуда, вполне может быть названо ребенком. Но "Ваг" - это также "Abra", а именно отсутствующее солнце, и тем самым Север".

Не так-то легко решить, насколько оправданы такие толкования. Их результаты можно использовать только с большой осторожностью. Тем не менее интересно обнаружить один и тот же корень в словах, обозначающих в северных языках медведя (Bär) и ребенка (barne). С этим связаны также слова "Geburt" (рождение) и "Gebären" (роды), что подразумевает "вынашивать" и "выносить"(нем. tragen и ertragen).

Но гораздо более важным, по-видимому, является слово "Arkas". Аркас - это сын той самой медведицы Каллисто; а в старых греческих сказаниях он появляется даже как сын самой Артемиды, когда она еще была в медвежьем обличье. Аркас был родоначальником народа, населявшего землю Аркадию на Пелопоннесе. Греки называли их "едящими желуди" и думали, что они "древнее, чем Луна". "Имя Аркас", - пишет Кереньи, - "связано с медведем, arkatos. " Так что Аркас указывает не только на жителей Аркадии, но и на arkatos, медведей, сотворенных медведицей.

Но его имя имеет непосредственное сходство с названием, которое носил один из последних великих народов древней Атлантиды. Они звались аккадийцы и жили в северной части этого позднее затонувшего континента. Там они встречали последних древних гипербореев. Гипербореи - это еще едва ли ставшее земным человечество, действовавшее еще всецело в царстве душевного. Аккадийцы жили в тех областях, которые после погружения древней Атлантиды, то есть в конце ледникового периода, снова выступили над поверхностью океана как земли северной Канады, Гренландии, Скандинавии и Сибири. Это та самая область полярного круга, которую мы должны рассматривать как место появления медвежьего семейства.

Не исполнен ли значения тот факт, что у греков Аполлон, брат Артемиды, каждый год возвращался в Гиперборею? И что мать их обоих, Лето, пришла из земли Гипербореи? Аполлон в своем существе и поступках воплотил основной характер аккадийского человечества, так описанный Рудольфом Штайнером: "Люди шестой подрасы (аккадийцы) еще дальше развивали силу мышления... Эта соображающая сила мышления искала нового как такового, она побуждала к деятельности и созиданию нового. Поэтому аккадийцы были предприимчивым народом, склонным к колонизации."

Быть может, это стремление к колонизации привело их на Пелопоннес, и так возникли аркадийцы. Тут, в Аркадии,, живет Пан, названный Эврипидом близнецом Аркаса. Пан - это такое же промежуточное существо, как и медведь. Он добродушный и безобидный, но может стать диким и злобным, если его потревожить, особенно в обеденное время. Пан, появлявшийся в различных традициях как сын Кроноса, Зевса, Гелиоса, имел настоящие копыта и дикое, косматое лицо.

Эти связи являются лишь указаниями, а не объяснениями. Но они указывают направление, в котором можно отыскать еще много нитей, что бы конкретнее и по существу охватить то, чего мы лишь коснулись.

Необходимо обдумать два свойства медведей, поскольку они более определенно, чем другие, указывают на близость с человеком. Медведь не является стадным животным. Он в одиночестве странствует по лесам и болотам; это скорее случайность, если несколько медведей встречаются в одном малиннике или на речке, полной лососей. В противоположность другим хищникам (львам или волкам) медведь - совершенно обособленное, одинокое существо. Он не держится за семью. Только летом, во время спаривания, его можно встретить с медведицей.

Позже он покидает ее, и осенью она одна находит берлогу, под пустым пнем или густой кучей листьев, чтобы там в декабре или январе родить детенышей. Такое поведение также указывает на совершенно интимную связь с человеком. Никакая телеология, никакие выдумки о приспособлении не могут найти разумного объяснения тому, что как раз в самое холодное время года появляются на свет такие маленькие голые и беспомощные медвежата. Это ведь полная противоположность "борьбе за существование". Ведь и медведя-отца в это время нет поблизости; как и медведица, ожидающая родов, он забрался в берлогу на зимний покой.

Рудольф Штайнер указывал на то, что в древние времена человеческого развития, например, во времена Атлантиды, все роды происходили приблизительно во время зимнего солнцеворота. Однажды он сказал: "В ранние времена человеческого развития размножение человека еще было связано с годовым ритмом. Зачатие не могло тогда произойти иначе, чем весной, когда силы действовали так оживляюще, как я описал вам это сейчас (в докладе), и поэтому рождение не могло совершиться иначе, чем в конце года."

Это соотношение изменилось, поскольку человек постепенно выступил из этих связанных с природой закономерностей. Лишь у некоторых германских племен, например, ингвеонов, эта своеобразная черта сохранилась вплоть до 3-го тысячелетия до Р.Х. И медведи остались верны этому. Они все еще рожают детенышей во время зимнего солнцеворота и тем самым несут в себе дочеловеческое бытие. Оно оказывается вовсе не приспособлением, а воспоминанием о временах, из которых они вышли.

Может быть, правы гуцулы, называя медведя "младшим дядюшкой" и тем самым считая его братом своих отцов? Или айны и тунгусы, устраивая медвежьи праздники и называя жертву посланником своего прародителя? Церемония "медвежьей трапезы" означает для них соединение с собственными предками. При этом совершается дохристианская жертва, и это тем более вероятно, что айны - это, видимо, остатки существовавших некогда аккадийцев. Их происхождение совершенно непонятно современной этнологии. Сначала их считали древнейшими жителями Японии, но это предположение не подтверждается. "Новейшие исследования сделали очевидным тот факт, что участие айнов в образовании японского народа и его культуры было очень небольшим (арктические элементы)... Особые телесные признаки айнов таковы: крепкое строение головы, густой волосяной покров (!) (особенно волосы и борода), широкое лицо, глубоко посаженные глаза с монгольским разрезом, широкий, плоский нос... Их язык нужно рассматривать как изолированный". Таким образом, здесь речь идет об очень обособленно стоящей, маленькой племенной группе, которая не являет ни монгольских, ни малайских, ни индо-германских черт. Это небольшие с виду, сильные, заросшие волосами люди, имеющие особо глубокое отношение к роду медведей, проявляющееся во время их праздников.

В некоторых немецких сказках выступает нечто подобное. В истории о "медвежьей шкуре" некий человек, заключивший союз с дьяволом, на семь лет стал медведем. "Шерсть покрыла почти все его лицо, борода напоминала кусок войлока, на пальцах выросли когти". И в сказке о "Беляночке и Розочке" герой превращен в медведя до тех пор, пока через смерть карлика, заколдовавшего его, он не сможет вернуть себе прежнее обличье. В этой сказке действует отблеск того аркадийского мира и покоя, которые некогда существовали на земле Гипербореи - тех мирных сфер, куда каждый год весною возвращается Аполлон, чтобы потом снова появиться в Дельфах.

Так все эти свидетельства, одни более, а другие менее явно указывают на то, что некогда род медведей был человеческим родом. Вероятно, он был родственен аккадийцам, к началу наступления ледниковою периода еще жившим на севере в древней Атлантиде. Время появления медведей (на это уже указывалось) современная палеонтология относит к концу третичного периода, приблизительно к миоцену. Эта эпоха соответствует последним фазам Атлантиды. Гляйх пишет об этом: "Во второй половине атлантической эпохи влажный теплый климат эоцена и олигоцена (третичный период) все больше переходит в холодный, и в конце концов в очень холодный климат. Теодор Арлт так говорит об эпохе миоцена: "В Европе пальмы стали встречаться только южнее Альп. В Средней Европе дыхание мороза ощущалось даже тогда, когда здесь еще в основном царил мягкий и влажный климат. Особенно значительно температура упала в арктических областях. Таким образом, это было время, когда из-за смещения Северного Полюса из района Берингова пролива по направлению к Гренландии волны холода, обрушивавшиеся на Европу, уже возвестили о грядущем в далеком будущем оледенении."

Это было время, когда аккадийцы уходили на юг, восток и запад. А другие, не ощущавшие беспокойства, вызванного у их сородичей пробудившимся мышлением, остаются и готовятся к наступающей зиме ледникового периода. Это возникающие медведи. Они начинают расселяться вокруг полярного круга и вместе с распространяющимися на юг льдами идут в Европу, Азию и Америку, доходя до тропика Рака. У Северного полюса они становятся белыми медведями, южнее - бурыми, гризли и всеми остальными известными нам видами.

Медведь - зимний зверь! Он оделся в густой мех, перед наступающими холодами и снегопадами он прячется в берлогу. Но он может, как белый медведь, и принять бой с зимой. Потому-то он и любит мед, прекраснейший дар летнего солнца, чтобы благодаря действующей в нем силе противостоять ледяному морозу. В удивительной 46-й руне Калевалы - единственном повествовании о медведях - говорится: "Как медведь на свет родился, Как он рос с прекрасным мехом? На соломе ль он родился, В бане ль он, косматый, вырос?" Молвил старый Вяйнямёйнен, Сам сказав слова такие: "Он рожден не на соломе, Не в овине на мякине. Вот где он, медведь, родился, Где рожден с медовой лапой: Возле месяца и солнца И медведицы небесной, Около воздушной девы, Возле дочери творенья. "

Не в хлеву, не на соломе, как появляющиеся на свет малыши, рождается медведь. Он появляется высоко в зимнем, кристально ясном северном небе, на "плечах Большой Медведицы". Он неразрывен с зимней природой; он - зимний зверь, бывший некогда человеком и скрыто несущий в себе это человеческое.

Его спутники подались на юг. Там они стали панами, силенами и сатирами. Но Артемида и Аполлон, которым он некогда принадлежал, рассказали грекам и последующим поколениям о его судьбе. Это судьба ледникового времени, судьба погружения Атлантиды, судьба погружающегося в животность человеческого. И понятен призыв Рудольфа Штайнера: "Нет нужды рыться в геологических отложениях Земли, если хочешь узнать людей древности, имевших свою высшую телесность еще вне физического тела, это было бы абсурдно..., так не найдешь ничего, кроме упадочных продуктов доисторического человечества. Но в отложениях человеческой духовной жизни, именно в том духовно-геологическом слое, который сохранился в греческой мифологии, там мы находим, как панцири улиток и раковин в геологических отложениях Земли, нормального среднего атлантического человека. Если мы изучаем конфигурацию фавнов, панов и силенов, то мы получаем в руки те духовные геологические остатки, которые на самом деле ведут нас к прачеловечеству Земли.

Этой-то "духовной геологией" медведей мы и попытались заняться. Теперь мы можем почувствовать, откуда происходит род медведя. Еще должно пройти время, прежде чем на нем исполнятся слова апостола Павла, что тварь изнемогает и стенает об искуплении. А в Калевале этому медвежьему пути сопутствуют слова, которыми мы и завершим эту главу:

"Молвил старый Вьяйнямёйнен, Говорил слова такие: "Отцо, милая пичужка, Красота с медовой лапой! По земле пройти ты должен Часть пути еще отмерить. Ты пройдись там, золотой мой, По земле пройди ты, милый, Ты пройди в чулочках черных Ты пройди в штанах суконных. "

Орел

ЛЕБЕДИ И АИСТЫ

МИР ПТИЦ

Все птицы уже здесь, все птицы", - так пели мы детьми, и если раздавалась эта песня, значит пришла весна или мы очень хотели вызвать ее. Дальше пелось: "Дрозды, зяблики, скворцы, и весь птичий народ", - а солнце поднималось все выше, и в душе просыпалась радость. Прилетающие птицы приносили нам, детям, нарастающий свет. Они были неотделимы друг от друга, весна и пробуждение птичьего мира.

Что при этом появлялись и другие животные - если не считать бабочек, возвещавших нам о лете - было не так важно. Прилет же птиц означал приход весны. Издавна для человеческой души птицы и возвращение солнца были переплетены друг с другом: они приносили с собой усиливающийся свет и прибывающее тепло. Как рыбы включены в жизнь воды, так и птицы в жизнь, пронизанную светом и теплом воздуха. Это их царство. В нем они живут; вода и земля - лишь дополнение, лишь граница, на которую они, бывает, наталкиваются, но установить с ними связь они могут лишь изредка и с трудом. И здесь, как всюду в царстве живого, есть исключения; но они лишь подтверждают правило и подчеркивает господствующую закономерность.

Жизненная сфера птиц - воздух, свет и тепло. Там они живут своей собственной жизнью и проводят ее в единственной, всеохватывающей деятельности: в полете. Птица летает; ей не надо этому учиться. Птенцом она вначале не может подняться в воздух, но не из-за того, что не умеет, а либо потому, что еще нет крыльев, либо потому, что для маленьких крыльев тело пока слишком тяжелое. Но никогда растущей птице не надо учиться летать у своих родителей, как, например, маленькому тюленю, которого мать неделями подталкивает в воду, чтобы он попытался поплыть.

Птица летает также, как рыба плавает или четвероногое животное бегает и прыгает. У нее ведь есть перья, они несут ее по воздуху; чтобы двигаться вперед, ей надо лишь отдаться, довериться им. Именно эта отдача делает полет для птицы чем-то само собой разумеющимся. Оперенье накинуто на ее тело подобно чудесному одеянию, несущему, как в сказках ковер-самолет, над морями и странами. Она не летит, а охвачена полетом, и ее деятельность состоит не в том, чтобы являть в полете свою волю, а в том, чтобы положиться на свои перья. Если бы птица попыталась сама управлять своими крыльями, у нее бы ничего не вышло. Ее задача - это включение себя в потоки воздуха и тепла, веющие над землей. Ее несут порывы ветра и столкновения воздушных течений. Она ощущает веянье ветра, движение тепла, колебание зноя, ее бытие соединено с ними, и это единство со стихией управляет полетом.

Мышцы на груди и крыльях удивительно малы по сравнению с той работой, которую они должны были бы совершать, если предположить, что именно мускульная сила осуществляет полет. Мускулы не работают, а лишь устанавливают крылья, раскрывают и сообщают, поднимают и опускают их. Они нужны для взлета и приземления. Но сам полет осуществляется опереньем. Это таинственное образование, возникающее лишь после того, как заканчиваются основные фазы эмбрионального развития. Оно как бы извне дается телу птицы, сообщает ему форму и облекает голое жалкое тело красотой и достоинством. Оперение - это словно мантия, сотканная из сил, но не воды и земли, а воздуха, света и тепла.Так нам становится понятным высказывание Рудольфа Штайнера, что птица переживает свои кости и органы подобно тому, как мы ощущаем какой-нибудь груз, например, чемодан или рюкзак, который нам приходится нести. "Вещи, упакованные в них, мы вовсе не ощущаем своим телом.., так и птица под собой подразумевает просто согретый ею воздух, а все остальное (кости и остальное тело) ощущает грузом, который она несет в земном существовании."

Птица, так сказать, отождествляет себя лишь с находящимся в ней и прогретым ею воздухом. Все остальное для нее чужое; это не ее собственное, это груз. Но эта "ноша" - птичье тело - имеет особое строение. Во всех своих частях оно как бы уплотнено и забито.

Все органы птицы втиснуты в маленькое пространство; они, если так можно выразиться, упакованы в "рюкзак" груди и живота. Сердце и желудок, легкие и кишечник, почки и органы размножения - все вместе. Это пространство едва ли можно назвать животом, поскольку оно почти полностью охвачено ребрами, а спереди запечатано мощной грудиной. Это "упаковка", которую птица несет в себе. Многое тут еще очень примитивно по расположению и строению. Еще нет никакого мочевого пузыря; кал и моча выходят через общую клоаку. Нет толстой кишки, отсутствует перегородка между грудью и животом.

Зато голова посажена часто на очень длинную, а иногда, впрочем, и на короткую шею. Но это ни в коем случае не настоящая голова; скорее придаток, стебель с глазами, спереди уплотнившийся в клюв. Этот клюв определяет физиогномику отдельных семейств и родов; для птиц он то же, что для отдельного человека физиогномически нос. Птицу легко узнают по оперению; но чей это птенец - скажет лишь клюв.

Конечности - если они без перьев - производят жалкое впечатление. Так как ноги чаще всего остаются голыми, то их вид почти всегда разочаровывает своей убогостью. На наблюдателя они производят впечатление бедности, старости и беспомощности. Крылья без перьев можно рассматривать только как уродство. Напротив, в своем одеянии они свидетельство красоты, мощи и грации птицы. В крыльях раскрывается истинная сущность птичьего рода. Они несут его по воздуху; они дают ему жизнь в стихии тепла и света.

Поэтому Герлах с полным правом пишет в предисловии к своей прекрасной книге о птицах: "Птицы состоят из более легкого вещества, чем мы. Они не ходят по земле грубыми ногами. Большинство чуть касается поверхности кончиками пальцев в постоянной готовности взлететь. Воздух для них - это пространство неограниченного движения, не барьер, а мост ко всему желаемому. Быстро как мысли достигают птицы своих целей".

Но это "более легкое" вещество оказывается наиболее минерализованной субстанцией; к примеру, птица выделяет содержащие почти исключительно твердые соли экскременты. Все в ее теле как бы высушено. Кожа не имеет потовых желез, перья - минерализованные, безжизненные роговые образования, ноги и пальцы окостеневшие и склеротизированные.

Тело вплоть до головок длинных трубчатых костей пронизано системой воздушных карманов. Это превращает его в баллон, который можно легко поднять и удерживать парящим в воздухе. Но тем самым центром жизни птицы становится дыхание и связанные с ним органы.

Из такого строения вытекает и второе столь же обычное занятие птиц: пение. Никакое другое животное и близко не подходит к этой единственной в своем роде способности. Иногда птица доводит образование звуков до такой степени мастерства, что она не только поет, но некоторые виды - например, попугаи, вороны и скворцы - с таким совершенством подражают звуку человеческого голоса, что произносят отдельные словосочетания. Это не имеет ничего общего с речью, но указывает на способность интимного соприкосновения со всем звучащим. Эта способность присуща им потому, что воздух несет звучание также, как он несет птицу. Так звук и птица, тон и полет становятся выражением мира воздуха, в котором пульсирует ветер, тепло и свет.

В этом элементе разыгрывается жизнь птиц. Они окружают Землю пением и полетом. Атмосфера без птиц - это абстракция. Пение и крик, свист, карканье, кряканье так же принадлежат воздуху, как и взмахи крыльев, порхание и парение. Птицы наполняют воздушное пространство нашей Земли.

ГНЕЗДАРИ И ВЫВОДКОВЫЕ

Лишь в одном-единственном месте птица касается Земли. Вовсе не там, где ее касаются пальцы; это очень поверхностный и мимолетный контакт. Прыжки, подскоки, маленькие семенящие шажки - это никак не касания. Это скорее следствия поиска пищи: этого требует не птица, а только ее клюв. Гнездо - вот что делает птицу земным животным. Она строит его из всевозможных материалов, и в гнезде, на короткий промежуток времени, становится жителем Земли. Гнездо сооружается из земли и ила, из веток и камешков, мха и листьев, навоза и песка. Структура и облик гнезда столь же многообразны, как многообразны семейства и виды птиц; каждый вид строит свое особенное гнездо.

Этому гнезду доверяется кладка (характерное для каждого вида число яиц) и затем начинается высиживание. Яйца окружаются тепловой оболочкой, так что в домике гнезда готовится как бы очаг, в тепле которого выпекается будущее потомство. Тут разыгрывается прообраз всякого "выпекания". То, что у рыб, рептилий и всех беспозвоночных еще совершают сами стихии, здесь выполняется отдельным животным.

Млекопитающие перенесли этот процесс вовнутрь женского организма. Рождающая мать стала живым гнездом. Птицы же строят себе особое сооружение, которое они на несколько недель в году превращают как бы в печку для вывода птенцов. Гнездо становится пуповиной, через которую отдельные птицы соприкасаются с земным царством. Теперь существо без родины становится оседлым и земным. Из яйца вылупляются птенцы двух видов. Одна группа нага и беспомощна. Другая покрыта пухом и перышками; птенцы рождаются нахальными, тотчас готовыми к жизни и действию. Следуя Лоренцу Окену, первую группу мы называем птенцовыми или гнездарями, а вторую выводковыми. Окен подразделял весь класс птиц на две эти большие категории. Он писал об этом в своей грандиозной естественной истории:* "Весь класс птиц делится на две большие группы, наземные и водоплавающие, среди которых выделяются, кроме того, птицы болот. Но тут возникает большая неравномерность, потому что число наземных птиц слишком велико.

Теперь обратимся к развитию птиц. Одни вылупляются из яйца нагими и слепыми, их еще долго нужно кормить. Я называю их гнездарями. К ним относятся все маленькие птицы, особенно певчие, лазающие, вороны, голуби, а также хищные птицы.

Другие вылупляются из яйца зрячими и оперившимися, они почти тотчас могут бегать и искать пищу. Я называю их выводковыми. Сюда относятся большие птицы, такие как куриные, цапли, гуси и другие.

Одни передвигаются прыжками, другие шагают; их можно было бы назвать прыгунами и ходоками. Одни стремятся вверх, их основная задача полет, другие всегда держатся земли и воды, и летят лишь тогда, когда это необходимо; их можно было бы назвать бегающими, а первых летающими."

Эти идеи и предложения Окена не соответствуют больше, современной систематике. Они не подходят, поскольку из выведенного здесь правила существует слишком много исключений. К примеру, аист и все примыкающие к нему виды и семейства: цапля, ибис и другие гнездари. А в смысле Окена они ходоки или бегуны. Кроме того, существует много переходов от одних к другим, так что предложенное более ста лет назад деление сегодня больше не может удовлетворять.

Несмотря на это, в описании Окена заложен очень существенный принцип, который проявляется в двойственности гнездарей и выводковых. Нам нужно только попытаться научиться верным образом понимать его. Во многих видах и формах, через все классы животных проходит эта же двойственность: двоякий способ встречи новорожденного с миром. Тут можно вспомнить детеныша кенгуру, столь несамостоятельного, что он сидит в "сумке" матери и там сосет молоко; или хищников, рождающихся беспомощными и слепыми в противоположность бойким, быстро осваивающимся травоядным. Головастики, которые должны стать лягушками, гусеницы, которые сначала становятся куколками и лишь потом принимают свое земное обличье. Гнездари - птицы ли, или другие животные - это еще своего рода личинки, нуждающиеся в защите, чтобы постепенно принять завершенную форму.

У птиц это завершение происходит таким образом, что они получают оперение. Оно вырастает на маленьком, хрупком теле, все больше покрывая его, пока птичка не готова к полету. Гусята или утята, цыплята или маленькие лебеди сначала тоже не имеют настоящих крыльев и перьев; но они покрыты пухом и могут равным образом бегать, прыгать, ходить и плавать.

Существует два вида перьев: нежный пух и жесткие, оформленные контурные перья. Пух - зыбкий, мягкий, бесформенный, это скорее пушок, который покрывает и греет. Это первая оболочка, окружающая новорожденного.

Контурные перья вырастают постепенно и они, собственно, и образуют оперенье. Например, известные страусовые перья - это пух, и поэтому они совершенно не приспособлены к полету; такие перья для их владельцев - нелепый, бесполезный придаток.

Но что отличает выводковых от гнездарей? Это не только очевидная способность или неспособность жить без особой защиты. Существует еще нечто иное, глубоко коренящееся в процессе развития отдельного вида.

Выводковые - это птицы, стоящие ближе к Земле, чем их братья гнездари. Птенцы не должны ждать, пока вырастет их оперенье, чтобы двигаться. Они вылупляются из яйца и начинают действовать. Цыплята сразу же начинают семенить, клевать, без устали пищат, и даже ведомые матерью, действуют уже как самостоятельные существа. Молодые утята идут к пруду, а маленькие лебеди настолько зрелы, что родители в первый же день могут вести их в воду. Способность летать - если до этого вообще доходит - развивается позже и тогда входит в жизнь птицы. Но это уже больше не является единственной, а потому и совершенно необходимой формой присущего птице движения.

Петух

А гнездари остаются чуждыми Земле. Они появляются на свет как сгустки плоти и жизни. Они остались бы беспомощными, если бы родители постоянно не помогали им, поддерживая жизнь и рост. Пищу нужно не только принести, но предварительно переварить и потом затолкать в открытый клюв. Образующиеся экскременты мать должна удалять из заднего прохода и выбрасывать из гнезда. В холодные дни и ночью печка снова начинает действовать и своим теплом согревает птенцов, поскольку сами они еще не способны производить свое собственное тепло. Только когда вырастет оперенье - маховые перья на крыльях и рулевые на хвосте - гнездарь становится птицей. Теперь он способен жить в своей стихии: в свете, воздухе и тепле.

Потому о выводковых можно говорить как о более приспособленных к земному существованию, более включенных в земной элемент. Гнездари остались, напротив, более космическими существами; они улетают от Земли и желают быть связанными с ней только тогда, когда образуется оперение.

Оперение - это словно мантия, постепенно набрасываемая на птицу, вылупившуюся из яйца. Перья возникают как бы извне, из окружения. Поэтому Рудольф Штайнер говорит очень определенно: "Перо может возникнуть только из-за того, что силы, действующие на Землю из мирового пространства и работающие над образованием перьев, оказываются сильнее, чем силы, исходящие из Земли. То, что лежит в основе пера, что можно назвать стволом пера, подчиняется определенным силам, исходящим из Земли. Но есть силы, действующие из просторов Вселенной, которые присоединяют то, что облекает этот стебель и образует внешнее оперение птицы

Космические образующие силы, дающие птице оперение, происходят из тех же регионов, из которых еще не вполне выделились и сами сущности птиц. Ибо невозможно, чтобы птичий род когда-то поднялся с земли в воздух; то есть что он развился из примитивных рептилий за счет того, что долгие годы росли крылья, а затем птица научилась подниматься в воздух. Такое представление не только не биологично; оно - если верно взглянуть на вещи - совершенно несостоятельно. В ходе земной истории птицы развивались сверху, из сферы воздуха, вниз, к Земле. Они сошли с высот и в большей или меньшей степени связали себя с Землей. Археоптерикс никогда не был праптицей, он слишком глубоко падшая птица, приобретшая из-за этого черты рептилий. Здесь тупиковая ветвь эволюции, а не ее начало. Археоптерикс вымер, ибо он не мог дальше жить. Но птицы никогда не могли, как млекопитающие или человек, вполне ухватиться за землю и утвердиться на ней. Они должны были оставаться избавленными от земных лишений; они удержались от соединения с земной тяжестью и с земными мучениями.

На это хотел указать Рудольф Штайнер, говоря: "В птицах мы встречаем таких сущностей, которые не восприняли самых низших функций, которые как бы перепрыгнули через определенную точку. Они словно недостаточно глубоко спустились... И когда эволюция пошла дальше, они должны были уплотниться уже в силу внешних обстоятельств.:. Этой природе птицы как прообразы соответствуют те духовные сущности, которые также перешагнули выше определенной точки, которые удержались в слишком мягкой духовной субстанции и которые поэтому в своем движении словно взлетели над тем, чем они могли бы быть в определенный момент развития."

Лишь теперь приоткрывается то, что является характерным для мира птиц. Это создания, приблизившиеся к бытию Земли в той степени, в которой оно является земным, твердым, минеральным, но которые не смогли его вполне достигнуть. Это существа, участвующие в эволюции животных, но не доведшие ее до земного завершения. Если бы они это сделали, тогда они сбросили бы крылья, как семь воронов и шесть лебедей в сказке.

У птицы сохранились перья, как у млекопитающих шерсть, а у рыб и рептилий чешуя. Они остались заколдованными. Одни - слишком высоко поднявшись, другие - слишком низко пав.

Выводковые были на пути к Земле; но они ее только искали, однако не достигли. Гнездари, напротив, боялись слишком сильного соединения с водным и земным элементом. Они должны беспомощными лежать в гнезде Земли, пока оперенье не поможет им подняться и полететь. Но зато они умеют петь и свистеть на самые разные лады. Они тоже - часть Творения.

ЛЕБЕДЬ

Большая семья лебедей, населяющих многие уголки земного шара, относится к широко распространенному отряду гусеобразных. Нам хорошо знакомы многие виды этого отряда, расселенного по всей Земле. Из Арктики через северные районы Азии, Европы и Америки они достигают экватора и южных континентов. Их не встречали только около южного полюса. Гаги и нырки, крохали, знакомые нам кряквы и домашние гуси, огари и пеганки - вот лишь несколько названий, указывающих на обилие видов, расцветок, повадок, которое можно найти среди этого отряда.

Нам известно поведение диких уток на озерах и прудах равнин и гор. Но они живут и в морских заливах и бухтах, а осенью многотысячными караванами летят на юг.

Их родная стихия - та граница между воздухом и водой, где воздух касается зеркальной поверхности озер, прудов, рек и морей. Все гусиные умеют плавать; почти все летают, хотя полет для них более труден, чем плаванье. С особым трудом даются им разбег и отрыв. Птица должна сильно работать крыльями и, скользя над водой, помогать себе ногами, пока не набрана определенная высота. А затем она движется легко и быстро вперед; вытянув шею и поджав ноги, спешит она вслед за стаей.

Клюв у них почти такой же большой, как и голова, он слегка расширяется спереди (широконоска!), и верхняя сторона немного изогнута. Он покрыт мягкой кожей, содержащей множество осязательных телец и поэтому очень чувствительной. Ноги короткие, часто неуклюжие; у многих видов, например, у лебедей, они расположены далеко сзади, так что ходьба им дается с трудом и выходит часто как бы вразвалку. Четыре пальца связаны плавательной перепонкой, что придает ступне очень неуклюжий вид. Ходьба - это не их дело. Все они пловцы и ныряльщики, их жизнь протекает на поверхности воды.

Они выходят на берег лишь для высиживания и строительства гнезд; некоторые забираются даже в гущу ближних лесов и болот или в дупла деревьев. Потомство относится к выводковым. Через несколько часов после появления на свет они уже готовы вместе с родителями следовать к воде; они точно знают, как плавать и нырять.

Один из членов этого отряда - лебедь. Он выглядит подобно всем остальным уткам и гусям, и все же отличается от них. Стоит только взглянуть на него, как сразу же возникает ощущение чего-то исключительного. И можно понять, почему в Великобритании, куда всегда прилетали и селились лебеди, они являются собственностью короны. Их владелец - монарх, у графов, баронов, горожан и крестьян они только в гостях. Они - королевские гости, посланцы вышних сил. Их посещение всеми ощущается как особая честь. Среди других утиных они выделяются благородством. В них есть что-то неприступное, когда в гордой красоте они скользят по водной глади. Тогда их тело, одетое в темные или белые перья, движется как челн, и впереди поднимается длинная, S-образная шея, переходящая, подобно фигуре на гальюне, в голову и нос: гордый, часто внушительный вид, особенно когда крылья слегка расставлены и, как щит, скрывают ладью тела.

Лебеди - самые большие птицы своего отряда. Как правило, они моногамны; однажды образованные семьи сохраняются годами. Если осенью они пускаются в странствие (это случается только в северных областях Земли), то потом вместе возвращаются на старое гнездо, шесть-восемь недель высиживают яйца и затем выкармливают птенцов. После того как лебедята стали мало-мальски самостоятельными, родители покидают их, обращаются как с чужими. Чтобы осознать свое "дворянское происхождение", они должны отныне бороться в одиночестве.

О распространении лебедей на Земле Брем пишет следующее: "Лебеди, которых сейчас описано девять видов, населяют все районы Земли, за исключением тропиков, наиболее часто они встречаются в умеренных и холодных областях северного полушария. Область распространения каждого вида чрезвычайно обширна; они регулярно путешествуют на дальние расстояния. Странствуют все виды, но не при всех обстоятельствах; некоторые лебеди нередко проводят зиму на родине, переселяясь в пределах округи или чуть южнее. "

Во-первых, нам знаком лебедь-шипун, живущий на наших прудах и речках. Часто большая группа этих птиц совместно владеет каким-либо участком. Они ищут соседства с человеческим жильем. Маленькие речки, протекающие мимо старых городских стен, пруды по соседству с монастырями, спокойные заводи в старых садах, отдаленные протоки с деревнями на берегу - это их родина. Белоснежное оперенье, красный клюв, у основания которого темный нарост, придают этому лебедю княжеский вид.

Дальше на севере живет лебедь-кликун. Он немного меньше, но относится к тому виду, о котором греки рассказывали, будто они каждый год прилетают вместе с Аполлоном с севера в Дельфы; на их крыльях прилетает бог, принося весть из Гипербореи. Многие очевидцы рассказывают о странном, иногда напоминающем колокол, голосе этих птиц; о них говорят также, что они поют перед смертью своего собрата. На зиму они перекочевывают со своей родины, Исландии и Скандинавии, в среднеевропейские области. Они живут также в России и Сибири.

В Южной Америке от Перу до Фолклендских островов и в Бразилии гнездятся черношейные лебеди. Их оперенье белое, но голова и шея покрыты черными перьями. Нарост у основания зеленовато-желтого носа красный, крылья короткие. Но летают они хорошо.

Черные лебеди живут в Южной Австралии и на Тасмании. Из-под черно-коричневого оперенья пробиваются белые маховые перья, напоминая об их северных братьях.

Еще один редкий сородич, малый лебедь, живет на Севере. Он меньше других и едва отличим от лебедя-кликуна.

Картина их расселения ясно показывает, что лебеди принадлежат северу Земли. Совсем высоко, в арктических областях живет лебедь-кликун. Южнее, в умеренной зоне, лебедь-шипун. В арктических областях Сибири - малый лебедь.

Тропические районы пропущены, на юге же гнездятся виды, населяющие Южную Америку и Австралию - это черношейный и черный лебеди. Такое распределение образует очень выразительную фигуру лебедя на Земле.

Хотя они и водоплавающие птицы, однако нуждаются в земле; тут на суше или в болоте они строят гнезда. Но с земли они никогда не взлетают, чтобы подняться в воздух, им нужна вода; садятся они также только на воду, пусть даже совсем неглубокую.

Неудивительно, что эти дворяне в семействе гусей и уток были священны для человека и пробуждали в нем возвышенные чувства. Благородная красота и достоинство, исходящие от них, вызывают в человеке те первые ощущения, которые указывают ему на Высшее.

Но кротостью лебедь ни в коем случае не отличается. Он агрессивен, легко и быстро впадает в сильный гнев. Тогда он яростно бьет клювом и крыльями и вступает в поединок даже с диким и более сильным соперником. Так он обретает некий рыцарский облик. Белое оперенье придает ему сиянье девственности и благородной строгости; его мужество превращает его в рыцаря.

Разве мы не ощущаем, глядя на него, что наряду с повседневностью существуют высшие душевные сферы? Здесь мы, с нашей глупостью и беззаботностью, радостью и болью, подобны гусям и уткам. Но надо всем этим в нас живет лебедь, величественная птица души, посещающая нас часто только как гость и улетающая дальше. Если бы мы захотели посвятить себя ему, то в средние века мы стали бы членами одного из многих рыцарских орденов лебедя. Их гербовая птица - белый лебедь, повелевавший рыцарям подниматься над бытием уток и гусей и жить в преданности и гордости.

АИСТ

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: