ПО МАНОВЕНИЮ ВОЛШЕБНОГО ПОСОХА 1 страница

Итак, перед нами – «Пророчества магистра Мишеля Нострадамуса», самая известная книга предсказаний в истории мировой литературы. Откроем ее и внимательно, но непредвзято всмотримся в ее страницы. Попытаемся понять книгу Нострадамуса в контексте эпохи ее написания.

При первом же знакомстве становится ясно, что перед нами – одно из самых «трудночитаемых» произведений в мировой литературе. Во-первых, жанр пророчества сам по себе предполагает двусмысленность и многозначность. Нострадамус великолепно усвоил уроки античных оракулов: язык его пророческих четверостиший, написанных «под старину», нередко допускает самые разные толкования. Во-вторых, стихотворная строфа – форма очень тесная для пророчества. Как известно, поэтом командуют рифма и ритм строки, что, конечно, придает пророчествам изящество, но с другой стороны вынуждает автора загонять свою мысль в прокрустово ложе строфы – нередко в ущерб ясности мысли.

Есть и объективные трудности. В XVI веке французский язык еще не сформировался окончательно; это эпоха активного словотворчества, поиска и утверждения оптимальных грамматических, лексических и синтаксических норм. «Пророчества» Нострадамуса переполнены латинизмами, словами греческого происхождения и старинными французскими словами, ныне забытыми или употребляющимися в ином, чем тогда, значении. «Пророчества» полны опечаток – даже прижизненные их издания заметно отличаются друг от друга. К тому же Нострадамус, видимо, диктовал свои катрены секретарю, и тот не всегда правильно понимал некоторые слова на слух; это приводило к искажениям на этапе подготовки рукописи. Неудивительно, что и типографские работники допускали опечатки – во-первых, не бывает книг без опечаток, а во-вторых, текст «Пророчеств» весьма сложен и ошибиться при его наборе несложно.

Следует особо оговорить проблему топонимов – названий населенных пунктов. В XVI веке они сильно отличались от современных, даже с учетом того, что Нострадамус часто использовал латинские (римские), а следовательно, стандартные, принятые среди ренессансных эрудитов топонимы.

Наконец, нельзя не упомянуть об образности поэтического языка Нострадамуса; поэзия диктовала ему свои правила. Прозвища и намеки (использование которых объясняется политической осторожностью автора) не всегда легко понять. Например, «красными» Нострадамус называл либо кардиналов (по цвету шапок и мантий), либо вообще католиков, либо испанских и имперских солдат (по цвету знамен). «Белыми» в его «Пророчествах» названы французы – по цвету белого флага Валуа. В катренах появляется персонаж по прозвищу Полумесяц, однако речь идет вовсе не о турецком султане (в то время мало кто в Европе знал, что на флаге Османской империи красуется полумесяц), а о французском короле Генрихе II, сделавшем полумесяц личной эмблемой в честь своей любовницы Дианы Пуатье (Диана – богиня Луны). «Варварами» в катренах названы берберийские (алжирские) корсары и т. д.

Но главное, что следует учитывать при чтении катренов, – это исторический контекст эпохи, в которую они были написаны. Ошибка многих сотен комментаторов и толкователей «Пророчеств магистра Мишеля Нострадамуса» в том, что они, как правило, во всех без исключения катренах видели описание будущих событий, вырывая их из контекста XVI века. В то же время, как мы увидим, адекватное понимание смысла «Пророчеств» невозможно без рассмотрения исторического фона, на котором они появились.

Именно в историческом контексте мы будем рассматривать катрены Нострадамуса. При внимательном изучении легко выявляются источники его пророческого вдохновения, та натура, с которой он писал свои знаменитые «Пророчества».

Начало сочинения описывает Нострадамуса за его «прикровенным трудом»:

1-1

Estant assis de nuict secret estude,

Seul repouse sus la selle d'aerain,

Flambe exigue sortant de solitude,

Faict proferer qui n'est a croire vain.

[Пророк] сидит ночью, в удалении, в кабинете,

Один, в покое, на бронзовом сиденье,

Тонкий язык пламени, исходящий из уединения,

Заставляет изрекать [вещи], вера в которые не напрасна.

1-2

La verge en main mise au milieu de BRANCHES

De l'onde il moulle & le limbe & le pied.

Un peur & voix fremissent par les manches,

Splendeur divine. Le divin pres s'assied.

С посохом в руке, посреди Бранхид,

Водами смачивает кайму [одежды] и стопы.

Пар и голос трепещут [его] рукавами.

Божественное сияние. Божество располагается рядом.

Здесь поэт-пророк (то есть сам Нострадамус) приобщается к божественному духу для того, чтобы возвестить народу о грядущих событиях. Мишель Монтень, напрямую обращаясь к античному опыту, писал в эссе «О суетности»:

«Поэзии, и только поэзии должно принадлежать в искусстве речи первенство и главенство. Это – исконный язык богов. Поэт, по словам Платона, восседая на треножнике муз, охваченный вдохновением, изливает из себя все, что ни придет к нему на уста, словно струя родника; он не обдумывает и не взвешивает своих слов, и они истекают из него в бесконечном разнообразии красок, противоречивые по своей сущности и не плавно и ровно, а порывами. Сам он с головы до пят поэтичен, и, как утверждают ученые, древняя теогоническая поэзия – это и есть первая философия».[127]

Действительно, в диалоге «Ион» (534 b) Платон говорит: «Поэт – это существо легкое, крылатое и священное; и он может творить лишь тогда, когда сделается вдохновенным и исступленным и не будет в нем более рассудка; а пока у человека есть этот дар, он не способен творить и пророчествовать».[128]

Описание процесса пророчествования заимствовано Нострадамусом из книги флорентийского неоплатоника Петра Кринита «De honesta discipilina», где пересказывался трактат греческого философа IV века Ямвлиха Халкидского «Ответ учителя Абаммона на письмо Порфирия к Анебону и разрешение содержащихся в нем сомнений» (в латинском переводе Марсилио Фичино и под названием «De mysteriis АЕgyptiorum» – «О египетских мистериях» он появился в конце XV века). Там, в частности, говорится: «Женщина, дающая оракулы в Бранхидах, или исполняется божественным сиянием, держа в руках жезл (латинское virga означает не только «жезл», «посох», но и «ветвь». – А.П.), изначально предоставленный неким богом, или предрекает будущее, сидя на оси, или восприемлет бога, смачивая ноги или край одежды в воде или вдыхая исходящий от воды пар. Во всех этих случаях она, приготовляя необходимое для встречи бога, получает его частицу извне».[129]

Текстуальное совпадение первых катренов Нострадамуса с рассуждениями Ямвлиха в передаче Кринита позволяет предположить, что un реur («страх») во втором катрене – опечатка от vapeur («пар»).

Ночь, тишина, одиночество – непременные условия контакта с божественным разумом. Нострадамус изображает себя вместо жрицы или сивиллы, водяной источник в Бранхидах преображается у него в рабочий кабинет натурфилософа, бронзовый треножник – в бронзовое кресло без спинки (selle), а экстатический возглас жрицы «Вот бог!» (Ессе deus!) – в спокойную констатацию: «Божество располагается рядом». Бог приходит и «диктует» оракулу пророчества, как это описано в «Энеиде» Вергилия (VI, 42–51):

В склоне Эвбейской горы зияет пещера, в нее же

Сто проходов ведут, и из ста вылетают отверстий,

На сто звуча голосов, ответы вещей Сивиллы.

Только к порогу они подошли, как вскрикнула дева:

«Время судьбу вопрошать! Вот бог! Вот бог!» Восклицала

Так перед дверью она и в лице изменялась, бледнея,

Волосы будто бы вихрь разметал, и грудь задышала

Чаще, и в сердце вошло исступленье; выше, казалось,

Стала она, и голос не так зазвенел, как у смертных,

Только лишь бог на нее дохнул, приближаясь.

И вот оракул, охваченный пророческим энтузиазмом, оглядывает события мировой истории…

Глава вторая

ВСЛЕД ЗА ГЕРОДОТОМ

Главный источник вдохновения Нострадамуса кроется в прошлом. В письме Генриху II пророк писал: «Я рассчитал почти столько же событий грядущего времени, сколько и [событий] прошедших лет, включая и настоящее». И это неудивительно – ведь XVI век не имел представления об исторической эволюции. Согласно натурфилософским представлениям, история шла и идет по кругу, подобно сезонным изменениям в природе, пока ее ход не будет прерван Всевышним.

История служила и источником живого знания; ведь если она повторяется, то знающий прошлое может предвидеть и будущее. Об особенностях восприятия истории в ту эпоху хорошо написал российский историк Ю.П. Малинин:

«Ориентация на этические ценности не позволяла видеть в истории развития, изменения, не говоря уже об историческом прогрессе. Ясно ощущались лишь те исторические рубежи, что наметило христианство. Картина событий, разворачивающаяся в историческом времени, казалась лишь повторением одних и тех же ситуаций, где проявляются одни и те же человеческие свойства. „При нашей жизни, как мы знаем, ничего не произошло такого, подобного чему не было бы раньше, и поэтому, – пишет П. уане, – воспоминание прошлых событий очень полезно как для того, чтобы утешить, наставить и укрепить себя против несчастий, так и для того… чтобы воодушевиться и обрести силы для благих дел“. В прошлом видели почти что современную себе жизнь, только с другими персонажами, и потому неудивительно, что считалось, будто знание истории наделяет непосредственным предвидением будущего и дает ключ к любой жизненной ситуации, к разрешению любой проблемы. И когда, например, канцлер на Генеральных штатах 1484 года заверял депутатов в том, что новый король Карл VIII будет управлять страной наилучшим образом, то аргументировал он [это] только тем, что у короля „достаточно предвидения, приобретенного чтением и познанием прошлого“. По этой причине историческое знание в ту эпоху приобретало в глазах людей исключительную ценность».[130]

Поэтому неудивительно, что в катренах Нострадамуса мы в изобилии встречаем аллюзии на минувшие исторические события – от глубокой древности до первой половины XVI столетия.

Так, в четверостишии 1—40 речь идет о событиях 1254–1263 годов:

La trombe faulse dissimulant folie

Fera Bisance un changement de loys:

Hystra d'Egypte qui veult que l'on deslie

Edict changeant monnoyes & aloys.

Обманчивая труба [Раскола], несущая безумие,

Принудит Византию к изменению законов.

Из Египта придет желающий отпущения грехов;

Он издаст эдикт, изменяющий деньги и пробы.

В 1204 году Византийская империя, почти целиком захваченная крестоносцами, временно прекратила свое существование. Французский король Людовик Святой, попавший в плен к мусульманам в Египте, был выпущен за выкуп на свободу и, вернувшись в 1254 году во Францию, причастившись и исповедовавшись, издал ордонанс, регулирующий правила чеканки монеты. Почти одновременно, в 1261 году, никейский узурпатор Михаил VIII Палеолог разгромил крестоносцев, отбил у них Константинополь и восстановил Византийскую империю, возложив на голову корону ромейского автократора – императора. Греческая православная церковь, более полувека бывшая в подчинении у римского папы, вновь расправила крылья: на земли Византии вернулся «восточный закон». С точки зрения Запада, конечно, это было не освобождение, а раскол (схизма).

В катрене 1—53 Нострадамус сводит воедино центральные события первой половины XVI века – Реформацию и испанскую колонизацию Америки. Американское золото позволило Испании на короткое время стать самой богатой страной Европы. Вскоре, однако, избыток золота на рынке привел к «революции цен», инфляции и экономическому банкротству государства:

Las qu'on verra grand peuple tormente

Et la loy saincte en to tale r uine:

Par autres loyx toute Chrestiente,

Quand d'or d'argent trouve nouvelle mine.

Увы! Увидят большой народ в беспокойстве

И святой закон в полном упадке,

И весь христианский мир от других законов,

Когда будет найден новый источник золота и серебра.

В катрене 1—57 мы встречаем цитату из античного романа:

Par grand discord la trombe tremblera.

Accord rompu dressant la teste au ciel:

Bouche sanglante dans le sang nagera:

Au sol la face ointe de laict & miel.

Из-за великого раздора прогремит труба [войны],

Соглашение нарушено; [раздор] поднимает голову к небу.

[Его] окровавленный рот тонет в крови,

В землю лицом, намазанным молоком и медом.

В «Сатириконе» Петрония (CXXIV, 1) этими же словами дано аллегорическое описание раскола между Цезарем и Помпеем:

Вот загремела труба, и Раздор, растрепав свои космы,

Поднял навстречу богам главу, достойную ада:

Кровь на устах запеклась, и плачут подбитые очи…

В оригинале Петроний пародирует «Фарсалию» Лукана, но ирония римского писателя осталась незамеченной Мишелем Нострадамусом. Как и Петром Кринитом, автором уже упомянутой книги «De honesta discipline, откуда Нострадамус явно позаимствовал этот фрагмент.

Последняя строка отсылает к другому литературному произведению, более близкому по времени написания к эпохе Нострадамуса – «Декамерону» Боккаччо: «Затем султан приказал, чтобы Амброджиоло тотчас же привязали в каком-нибудь высоком месте города к колу и на солнце, вымазали его медом и не отвязывали до тех пор, пока он сам не упадет, что и было сделано… А Амброджиоло в тот день, как был привязан к колу и вымазан медом, к великому своему мучению, был не только умерщвлен, но и съеден до костей мухами, осами и слепнями, которыми изобилует та страна».

Боккаччо, со своей стороны, воспользовался расхожим фольклорным сюжетом: неверный муж, вымазанный медом и молоком, в наказание за измену привязан к дереву на съедение насекомым.

Этот же мотив – пытка насекомыми за прелюбодеяние, – появляется в катрене 6—89:

Entre deux cymbes piedz & mains estaches,

De miel face oingt & de laict substante:

Guespes & mouches, fitine amour fasches

Poccilateur faulcer, Cyphe temptee.

[Он стоит ] меж двух сосудов, со связанными руками и ногами,

С лицом, намазанным медом, напитанным молоком,

Мучимый осами и мухами из-за тайной любви.

[Палач], прикинувшись виночерпием, выльет чашу.

Здесь пытка обретает изощренный характер: мучитель делает вид, что собирается утолить жажду жертвы, но перед ее носом опорожняет чашу на землю.

Катрен 1—86 отсылает читателя к войне между римлянами и этрусками в 508–507 годах до н. э.:

La grande royne quand se verra vaincue,

Fera exces de masculin courraige:

Sus cheval, fluve passera toute nue,

Suite par fer: a foy fera oultrage.

Великая королева, увидев себя побежденной,

Проявит избыток мужской смелости:

Верхом на лошади пересечет реку полностью обнаженная,

Вооруженное преследование; совершит надругательство над обещанием.

Вот как описывает этот эпизод Тит Ливий (II, 13): «Гаю Муцию в награду за доблесть выдали сенаторы поле за Тибром, которое потом стали называть Муциевыми лугами. Такая почесть подвигла даже женщин к доблестному деянию во имя общего дела: одна из девушек-заложниц, по имени Клелия, воспользовавшись тем, что лагерь этрусков был расположен невдалеке от Тибра, обманула стражу и, возглавив отряд девушек, переплыла с ними реку под стрелами неприятеля, всех вернув невредимыми к близким в Рим. Когда о том донесли царю, он поначалу, разгневанный, послал вестников в Рим вытребовать заложницу Клелию – остальные-де мало его заботят; а затем, сменив гнев на изумление, стал говорить, что этим подвигом превзошла она Коклесов и Муциев, и объявил, что, если не выдадут заложницу, он будет считать договор нарушенным, если же выдадут, он отпустит ее к своим целой и невредимой. Обе стороны сдержали слово: и римляне в соответствии с договором вернули залог мира, и у этрусского царя доблесть девушки не только осталась безнаказанной, но и была вознаграждена; царь, похвалив ее, объявил, что дарит ей часть заложников и путь выберет кого хочет. Когда ей вывели всех, она, как рассказывают, выбрала несовершеннолетних; это делало честь ее целомудрию, и сами заложники согласились, что всего правильней было освободить тех, чей возраст наиболее беззащитен. А по восстановлении мира небывалая женская отвага прославлена была небывалой почестью – конной статуей».

Бегство Клелии произошло в нарушение клятвы, данной этрускам – отсюда и «надругательство над обещанием».

Отголоски древнегреческих мифов звучат в катрене 1—77:

Entre deux mers dressera promontoire

Que puis mourra par le mords du cheval:

Le sien Neptune pliera voyle noire,

Par Calpre & classe aupres de Rocheval.

Между двумя морями воздвигнется выступ [того],

Кто потом погибнет от удил лошади.

Его Нептун свернет черный парус,

Через Кальпу и флот близ Ронсеваля.

Кальпа – гора на испанском берегу Гибралтара, а иногда весь Гибралтар (по-гречески «кальп» означает также «конский бег», «галоп»). Бог Нептун считался покровителем лошадей. Ронсеваль – ущелье в Западных Пиренеях в провинции Наварра (Испания), где 15 августа 778 года баски, выступавшие на стороне арабов, уничтожили арьергард франкских войск Карла Великого, отступавших во Францию после неудачной осады Сарагосы. В бою был убит военачальник Роланд, ставший героем французского эпоса «Песнь о Роланде». Но это лишь предположительная идентификация.

Согласно греческому мифу, Ипполит, которого проклял Тезей, погиб, упав с лошади и запутавшись в ее поводьях. Третья строка катрена вызывает в памяти миф о Тезее, который, возвращаясь домой от Минотавра, забыл заменить свои черные паруса на белые, что вызвало самоубийство его отца Эгея. Действие обоих легенд происходило в Центральной Аттике, а не в районе Гибралтара; вероятно, Нострадамус просто «перенес» их на Иберийский полуостров.

В катрене 1—87 вновь фигурируют персонажи древнегреческих мифов:

Ennosigee feu du centre de terre

Fera trembler au tour de cite neufve:

Deux grands rochiers long temps feront la guerre

Puis Arethusa rougira nouveau fleuve.

Огонь, вытряхнутый из глубины земли,

Поколеблет округу нового города.

Двое великих будут долго сражаться со скалами,

Затем новая река заставит Аретузу покраснеть.

«Сражаться со скалами» – французская идиома XVI века, означающая изнурительную бессмысленную борьбу; в современном французском (и русском) языке ей соответствует выражение «сражаться с ветряными мельницами». Аретуза – в древнегреческой мифологии нимфа, которую полюбил Алфей, превратившийся для ее преследования в реку в Пелопоннесе. Аретуза взмолилась о помощи к Артемиде и была превращена ею в ручей в Сиракузах в Сицилии, с которым влюблённый Алфей соединил свои воды. Течение этой реки проходит под морскими волнами. Бог моря Нептун, прозванный римлянами Ennosigaeus («Колебатель земли»), «ведал» также вулканической активностью. Нострадамус предсказывает извержение вулкана и землетрясение близ «нового города», скорее всего Неаполя (греч. Neapolis: «новый город»).

К событиям 1548 года отсылает катрен 1—90:

Bourdeaux, Poitiers, au son de la campane

A grande classe ira jusques a l Angon,

Contre Gauloys sera leur tramontane,

Quand monstres hydeux naistra pres de Orgon.

Бордо, Пуатье при звуках набата,

Большой толпой пойдут до Лангона,

Их трамонтана будет [направлена] против галлов,

Когда близ Оргона родится отвратительный урод.

Трамонтана – холодный северный ветер, дующий из-за гор, а также Полярная (путеводная) звезда; в катрене слово явно использовано во втором значении. Что до урода, то здесь Нострадамус вспоминает о весне 1554 года, когда в Оргоне (поселок на реке Дюранс, близ Сен-Реми и Салона) родился двухголовый козленок, которого привезли в Салон показать пророку.

Весной—летом 1548 года в Ангумуа, Сентонже, Перигоре, Бордо и Гиени вспыхнул масштабный соляной бунт, спровоцированный введением Генрихом II высокого налога на соль. По звону набата поселки и города брались за оружие. В Бордо был убит королевский наместник. Мятеж охватил большую территорию; восставшие шли в бой с криком «Да здравствует Гиень!». Речь шла об отделении Аквитании от Франции; вожди восставших вошли в контакт с Англией и просили ее помощи; французский флот блокировал устье Гаронны. Восстание было жестоко подавлено коннетаблем Анном де Монморанси. Гиень была возвращена Англией Франции лишь в 1453 году, и в XVI веке английские короли не оставляли надежды вернуть ее. Еще в 1514 году в Ажене совет горожан («коммуна») отстранил муниципалитет от власти и взял управление городом в свои руки. При этом высказывались намерения отделить всю Гиень от Франции и вернуть ее под английскую власть. Напомним, что позднее Нострадамус несколько лет прожил в Ажене, где память о местной «жакерии» была еще жива.

О мятеже в Гиени повествует и катрен 7—12:

Le grand puisne fera fin de la guerre,

Aux Dieux assemble les excuses:

Cahors, Moissac iront long de la serre,

Reffus Lestore, les Agennois razes.

Великий младший положит конец войне,

Пред богами […] соберет прощенных.

Каор, Муассак пройдут далеко от темницы.

Неповиновение Лектура, аженцы сметены.

Все перечисленные города находятся в Гиени. Во второй строке не хватает двух слогов – возможно, это следы вмешательства цензора. «Великий младший» – очевидно, подавивший мятеж герцог Гиз, представитель младшей ветви Лотарингского дома.

В катрене 2–5 фигурирует Антуан Эскален дез Эймар, барон де Ла Гард, адмирал Восточного флота Франции и личный друг Нострадамуса:

Qu'en dans prison, fer & letre enfermee

Hors sortira qui puys fera la guerre,

Aura par mer sa classe bien ramee

Apparoissant pres de Latine terre.

Когда заключенный пером и шпагой в тюрьму

Выйдет – тот, который потом начнет войну, —

Его флот будет упорно грести по морю

И появится рядом с Латинской землей.

Прославленный «капитан Полен» провел в тюрьме три года. Ему вменялось в вину избиение секты вальденсов в Провансе в 1545 году, когда де Ла Гард командовал карательными войсками. Приказ об «охоте на еретиков» отдал король Франциск I, однако его сын и преемник Генрих II под влиянием фаворитов инициировал судебное преследование де Ла Гарда, президента парламента Прованса Менье д'Оппеда и других организаторов акции. После долгого и широко обсуждаемого судебного процесса барон был оправдан и в 1552 году вышел на свободу, чтобы принять участие в новых сражениях во славу Франции… и подарить Нострадамусу астролябию – ценный прибор, необходимый для вычисления положения звезд и планет.

Эскален дез Эймар, барон де Ла Гард, по прозвищу «капитан Полен», посол Франции при дворе османского султана Сулеймана Великолепного, выступает защитником Прованса от вторжений внешнего врага в катрене 2—59:

Classe Gauloyse par apuy de grand Garde

Du grand Neptune, & ses tridents souldars

Rousgee Provence pour sostenir grand bande:

Plus Mars Narbon par javelotz & dards.

Галльский флот [существует] поддержкой великого Гарда, —

Великого Нептуна – и его трезубых воинов.

Прованс обглодан налогами, чтобы поддержать большое войско,

А еще более – Марсов Нарбонн копьями и дротиками.

Нарбонн был основан римлянами под именем Colonia Julia Paterna Narbo Martius, отсюда и «Марсов Нарбонн». «Великим Нептуном», хозяином морей, Нострадамус называл флотоводца и в предисловии к «Парафразе Галена».

…Но за все надо платить, в том числе и за мир. Все издержки на содержание войска относились на счет местного населения, потому Прованс и был «обглодан налогами».

В следующем катрене (2—60) «капитан Полен» также выступает главным героем:

La foy Punicque en Orient rompue

Gang, Ind. & Rosne, Loyre & Tag. changeront,

Quand du mulet la faim sera repue,

Classe espargie, sang & corps nageront.

Пунийская честность разорвана на Востоке.

Ганг, Инд и Рона, Луара и Таг изменятся.

Когда голод мула будет утолен,

Флот окроплен, поплывут кровь и трупы.

Таг – река в Испании (Тахо) и Португалии (Тежу). Инд и Ганг – реки в Индии. «Пунийская честность» – римский иронический оборот, упомянутый, в частности, у Тита Ливия: «Захватив знамена, римляне кинулись бежать, стремясь ускользнуть от конницы. На следующий день, видя, что им грозит еще и голод, они сдались на честное слово Магарбалу, гнавшемуся за ними ночью со всей конницей: он пообещал, если они отдадут ему оружие, отпустить их, оставив каждому что-нибудь одно из одежды. Ганнибал соблюл уговор с пунийской честностью: всех бросил в оковы». Впрочем, пунийское вероломство вошло в поговорку в Риме задолго до Ливия.

Нострадамус называет «вероломными пунийцами» берберийских пиратов, чьи базы располагались на территориях древнего Карфагена. «Мулом», то есть метисом, здесь назван барон де Ла Гард, который, как предполагалось, происходил из смешанной французско-арабской семьи. Весь катрен перекликается с пассажем из предисловия к «Парафразе Галена», посвящающего ее де Ла Гарду: «Я с уверенностью утверждаю, что Ваше превосходительство осуществило пророчество Сивиллы, которое недавно было найдено в самых глубоких пучинах Запада, близ Геркулесовых столпов:

[Этот] камень с таинственными надписями сдвинется,

Когда увидишь ты, Запад, сокровища Востока.

Ганг, Инд, Таг изменятся,

Каждый будет обмениваться желанными для себя товарами».

Здесь Нострадамус толкует чужое пророчество, которое, по его мнению, указывает на де Ла Гарда как на посредника между Западом и Востоком и покровителя торговли. Эта же тема звучит и в одном из альманахов: «Произойдет великое чудо – Ганг, Инд и Таг станут обмениваться товарами» (РР I, 223). Любопытно, что это пророчество не имеет отношения к Сивиллиным книгам. В атласе «Театр Мира» фламандского картографа Абрахама Ортелия, изданном в 1570 году в Антверпене, на страницах с картами Америки оно приводится со ссылкой на публикацию иезуита Якоба Наварха от 1505 года с небольшим разночтением в третьей строке: «Ганг, Инд, Таг (чудесное дело!)». Ортелий так комментирует его: «Эти сивиллины стихи, как пишет Якоб Наварх, были найдены в 1505 году в основании выступа Луны (называемого в народе Рока-де-Синна), выгравированные на уровне океана на четырехугольной колонне во времена дона Эммануила, короля португальского». Сам картограф трактовал эти строки как предсказание открытия Нового Света. В более позднем издании от 1575 года он сообщает о результатах своих изысканий: «Этот стих не является древним и взят не из Книг Сивилл, но из комментариев к ним».

Приключения барона де Ла Гарда, «великого Нептуна», продолжаются в катрене 3–1:

Apres combat & bataille navale,

Le grand Neptune a son plus haut beffroy,

Rouge aversaire de fraieur viendra pasle,

Metant le grand ocean en effroy.

После сражения и морской битвы

Великий Нептун на вершине своего могущества, —

Красный противник побледнеет от страха, —

Повергает большой Океан в ужас.

В этом катрене «красным противником» названы испанские Габсбурги; красный цвет был для них династическим и присутствовал на флагах и штандартах, о чем не раз упоминают в своих мемуарах французские полководцы XVI века:

«[Имперцы] вывесили на башне белый флаг с красным крестом, не переставая кричать в замке: „Империя! Империя!“»[131]

«[Я] завладел Понт-а-Муассоном вместе с красными флагами и перевязями, от чего император пришел в крайнюю ярость… Я услышал еще вчера… что он безостановочно скачет по полям, собрав всех своих солдат в красных перевязях, кавалерийские штандарты, испанский и бургундский флаги».[132]

«Благодаря доброй фортуне они не потеряли ни одного человека, не будучи узнанными, переодевшись торговцами, с незамеченными белыми крестами и перевязями и скрытыми под накидками доспехами».[133]

Летом 1545 года флот из 26 галер под командованием адмирала де Ла Гарда прошел через Гибралтар, контролируемый испанцами (это был весьма рискованный маневр), вышел в Атлантику и высадил десант в союзной французам Шотландии. Эта дерзкая операция показала, что испанское господство на морях может быть поставлено под вопрос.

В катрене 6—90, по-видимому, также идет речь о де Ла Гарде, освобожденном из тюрьмы после процесса по обвинению в избиении вальденсов:

L'honnissement puant abhominable,

Apres le faict sera felicite:

Grand excuse pour n'estre favorable,

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: