Серяков М.Л. – Богини славянского мира 16 страница

В связи с этим интерес представляет фрагмент «Чешской хроники», в которой Вацлав Гаек в 1541 г. так описал языческие обычаи своих предков: «За эти несметные богатства обильнейшие жертвы горным и воздушным богам были принесены, <...> статуя из золота в виде человека, сидящего на троне, была вылита, что несла образ и имя бога Зелу. Ее поместили в особом святилище внутри дворца, и каждый князь ее с особой набожностью почитал, бросая в огонь вместо фимиама обрезанные волосы и ногти»⁶¹⁵. Хоть данный источник довольно поздний, однако современные исследователи полагают, что бог Зелу действительно существовал у чехов, и связывают его имя с зеленью. Таким образом, ногти и волосы приносились чехами-язычниками в дар божеству, связанному с Землей и, как свидетельствует данный фрагмент, с ее недрами. Хоть Зелу в исторический период и являлся мужским божеством, но, как можно предположить, первоначально получателем даров и, соответственно, покровительницей новорожденного, была Мать Сыра Земля. Все это вновь подводит нас к мифу о Земле как матери людей в буквальном смысле этого слова. Как видим, Великая мать не только рождала человека, но и давала ему судьбу или долю, в благодарность за что родители новорожденного посвящали ей первые волосы и ногти своего ребенка. Судя по всему, связь судьбы с Матерью Землей в рамках матриархальных представлений является более архаичным моментом, чем связь ее со звездами. О том, что первоначально жертвоприношение волос посвящалось богиням, говорит и то, что тот же Вацлав Гаек упоминает о том, что князь Незамысл велел отлить из золота «изображение Красатины, которое было помещено в дворцовом святилище. В первый день новолуния Незамысл и Лидомира чествовали его отеческими обрядами, всесожжением и воскурениями, бросая в огонь смоляные корзинки и волосы. Некоторые пишут, что нередко случались чудеса при этих жертвоприношениях, и часто этот идол давал предсказания: если его находили лежащим, это предвещало близкую смерть какого- либо князя»⁶¹⁶. Как видим, идол богини Красатины, о которой больше ничего не известно, предвещал смерть, однако само ее имя свидетельствует, скорее всего, о том, что это была богиня любви. Возможно, что Красатина Вацлава Гаека тождественна Красопани Иржи Стржедовского. Предсказания, даваемые идолом Красатины у чехов, следует сопоставить с северорусскими поверьями о духе Мокоше, которая, остригая волосы у хозяев, предрекала этим беду. Показательно, что и во втором случае речь идет именно об остри- жении волос, что показывает изначальную связь данного ритуала именно с этой богиней.

Однако это предположение вступает в противоречее с приведенным в первой главе свидетельством Прокопия Кесарийского о том, что современные ему славяне не знали судьбы и не признавали ее власти над людьми. Это утверждение Прокопия всегда вызывало у исследователей много вопросов. В последнем академическом переводе данного текста в первом томе «Свода древнейших письменных известий о славянах» слово «судьба» было заменено переводчиками на «предопределение», а в комментариях к этому месту отмечено, что само это выражение следует понимать в контексте, в каком оно употреблялось во времена Прокопия Кесарийского. В частности, у греков мысль о судьбе-роке была глубоко проникнута фатализмом, кроме того, начиная с поздней античности данное слово превратилось в технический астрологический термин, неизвестный в таком качестве славянам VI в. Еще А.Н. Веселовский, комментируя эти слова византийского писателя, отметил, что славяне не знали абстрактного фатума и их представления судьбы были личные, частные, родовые. Не зная фатума, они знали Долю, Сречу и множество подобных существ. Не только о наличии у славян представления о судьбе, но и о ее обожествлении свидетельствует известие средневекового монаха Альбериха из Трех Источников, который в своей «Хронике» под 1003 г. отметил: «[Император Генрих] подчинил себе винделиков, народ, пограничащий со свевами. Эти винделики почитали Фортуну; имея ее идол в знаменитейшем месте, вкладывали ему в руку рог, полный напитка, приготовленного из воды и меда...»⁶¹⁷ Как уже отмечалось выше, Мокошь с рогом в руке была изображена на Збручском идоле. В северорусских причитаниях так же возникает грозный образ антропоморфной Судины как олицетворения судьбы, причем, как отмечает А.Н. Веселовский, по преимуществу несчастной:

Знать Судинушка по бережку ходила,

Страшно-ужасно голосом водила,

В длани Судинушка плескала,

До суженых голов да добиралась...

Их Судинушка голов да вовзыскала⁶¹⁸.

Этот же исследователь отмечал, что простейшим выражением родовой связи-доли был образ нити, серб, жица; счастье, среча навязывается как нить:

Одвела се златна жица од ведра неба,

Савила се прв^енцу око клобука;

То не была златна жица од ведра неба,

Beh то была добра cpeha од мила Бога⁶¹⁹.

Весьма показательно, что даже в христианскую эпоху в сербской народной поэзии образы бога и Сречи встречаются вне всякого отношения соподчинения:

Сусрела вас добра cpeha и Господин Бог.

С вами дошла свака cpeha и сам Господ Бог.

Ак оби ти Бог и Cpeha дала⁶²⁰.

В другом случае этот же образ нити встречается в сербском припеве при заздравной чаше на свадьбе: «Пустиласе златна жица из рожанства луга, Савила се старом свату око клобука». Выражение «из рожанства луга» означало «из той рощи, где родился Христос»⁶²¹. Нить у славян издревле была символом пути, в том числе пути жизненного, о чем говорит и сербское выражение вити вщек — «жить». В сербских же сказках «добра среча» представляется прекрасной девицей, прядущей золотую нить, а ее антипод прядет тонкую нить, в результате чего и могла возникнуть пословица «где тонко, там и рвется». В связи с этим некоторые наши дореволюционные исследователи предполагали, что южнославянские вилы и означали, в том числе, вьющие нить судьбы. Более чем показательно, что у южных славян пряхи судьбы звались Среча и Несреча. Их образы встречаются в сербской сказке о двух братьях — счастливом и несчастном. Однажды работящий и безчастный брат шел и увидел стадо овец, пастуха нет, а вместо него сидит прекрасная девица и прядет золотую нитку. «Чьи эти овцы и кто ты сама?» — спросил он. «Я Доля (Среча) твоего брата, и овцы ему принадлежат», — отвечала ему девушка. Бедный пошел искать свою долю и нашел ее в лесу в образе спящей под дубом седой старухи⁶²². Помимо фольклора у сербов был зафиксирован ритуал, во время которого мать после рождения ребенка была должна спрясть нить, чтобы новорожденный вырос трудолюбивым. В этом случае земная мать воспроизводила магические действия рожаниц, которые у некоторых южных славян были известны под именем орисниц. Последнее название И.И. Срезневский выводил из болгарских слов ризик или рисик — «счастье, судьба»: «У болгар рожаницы известны под именем орисниц... Всех их много; живут они в небе, всегда юны и прекрасны собою. Большею частию они остаются невидимы, но некоторые из родильниц уверяли, что после родов видели их близ постели, как одна из них меряла нить, а другая резала... Это поверие распространено во всей Македонии»⁶²³. Понятно, что отмеряющие нить девы судьбы более древний образ по сравнению с записывающими судьбу в книгу рожаницами. Как свидетельствуют материалы сравнительной мифологии, нить, которую у колыбели новорожденного отмеряли орисницы, символизировала продолжительность жизни ребенка.

Следы этих представлений мы видим и в обрядности Русского Севера:«...перед тем, как уложить в зыбку новорожденного, ее окручивали нитками с прястня пряжи, спряденного с молитвой в святки. Концы нити, снятые с веретена, а затем и с зыбки, связывали и клали под голову младенца. Эти магические действа призваны были обеспечить ему долгую и счастливую жизнь»⁶²⁴. Именно нитью связаны с кораблем и русалки-берегини в русской вышивке (см. рис. 1). Понятно, что образ берегинь возник у наших далеких предков раньше изобретения ткачества, однако к XIX в. символика нити оказалась перенесенной и на этих древних духов-хранительниц. Современные исследователи отмечают: «Начало ткачества ассоциируется с рождением человека, а его окончание — со смертью. Когда начинали ткать, следили, чтобы воротило не было голым, а обернутым нитями, иначе будущий ребенок будет «голым», то есть бедным всю жизнь. В Полесье верили, что если заканчивать тканье «против ночи», то и умирать будешь в ночь. Если человек входил в дом во время окончания тканья, говорили, что у вошедшего век короткий, он скоро умрет...»⁶²⁵ Показательно, что у восточных славян пуповину новорожденной девочке зачастую перерезали на веретене или прялке.

В Новгородских землях известно следующее гадание: в Великий четверг пряли левой рукой нити на каждого члена семьи и привязывали к березе: у кого пропадет нить, тот должен будет умереть⁶²⁶. С другой стороны, подобным же образом можно было обеспечить магическое исполнение своего желания: «Девушки в Чистый четверг, до восхода солнца, прядут немного ниток левой рукой. Таким прядением программируют дальнейшую судьбу. Привязывая изготовленные необычным способом нити вместе с лоскутками в Егорьев день на дерево, задумывают желание, которое должно непременно исполниться»⁶²⁷. Обращает на себя внимание, что в обоих случаях нить была связана с деревом. Последнее, как было показано выше, было связано с образом богини-дерева, а прядение также входило в сферу деятельности языческих богинь.

И это был далеко не единственный пример сохранения в отечественной традиции представления о влиянии прядения на судьбу человека. Известны случаи, когда во время празднования святок за прялку иногда садились ряженые старухи: «Так, согласно описанию одного из них, старухи, одеваясь «шишиморами» (кикиморами), приходили на беседу, усаживались на полатях и, свесив ноги с бруса, ставили между ними прялку (копыл) и в такой позе пряли. Тот факт, что старухи, будучи ряженными, представляют собой самих мифических прях, не вызывает сомнений. Знаменательно, что в качестве таковых они появляются именно на беседе, где, в сущности, программируется судьба достигших половой зрелости парней и девушек. Не случайно также, что действие старух, ряженных под мифических прях, совершается именно в ночь перед Рождеством: этот сакральный час содержит в себе элементы прошлого, настоящего и будущего»⁶²⁸. Еще одним «сниженным» вариантом представления о прядущих нить жизни девах судьбы было такое русское гадание: «По нити, спряденной девушкой, предсказывали ее судьбу: если мокрая — муж будет пьяницей, если неровная, с узлами — жизнь будет несчастная, если сухая, ровная — жизнь будет хорошей, гладкой»⁶²⁹.

Представление о нити судьбы присутствует в славянском фольклоре в связи со всеми значимыми моментами жизни человека. «Можно думать, — отмечал А.А. Потебня, — что в следующей Петровочной песне белая пряжа — символ самой девицы, которая ее белит. Пряжа разделяет участь самой девицы: она тонка и бела, если та выйдет за милого и будет любима; толста и не бела в противном случае...»⁶³⁰ Использовали нить и в святочных гаданиях: пряли «наопак» (наоборот) две нити, одну для жениха, другую для невесты, и опускали их недалеко друг от друга в воду, налитую на сковородку. Если нити сойдутся вместе и «завьются», это предвещало свадьбу, если разойдутся — то нет⁶³¹. Данный образ прилагается не только к браку, но и к битве и смерти: «Ой у городі у Отобурі Да дві квітки вьеться: Що під городом Отобуром Там Овраменко бьеться. Ой у городі у Отобурі да дві квітки звито; А під городом, під Отобуром Там Овраменка убито»⁶³².0 кикиморе было зафиксировано следующее представление: «Когда привидится она с прялкой на передней лавке, быть в той избе покойнику»⁶³³. Представление о связи нити с жизнью и смертью отразилось и в русской поговорке «Жизнь висит на нитке, а думает о прибытке».

С процессом ткачества оказывался связан и переход из одного состояния в другое для парней в другой славянской традиции: «У сербов ритуальное ткачество связано с обрядом перехода юношей в группу зрелых мужчин, который совершался в день св. Георгия (23.IV), — девушки за одну ночь готовили для парней новую мужскую одежду: обнаженные и с распущенными волосами, они пряли шерсть, ткали полотно и шили штаны и пояса»⁶³⁴. С символикой нити было связано изменение не только возрастного статуса, но и изменение места жительства. В Белоруссии был описан следующий обряд перехода семьи в новое жилище: «При первом вступлении в новоотстроенный дом («пираходины») через раскрытую дверь туда бросается клубок ниток: держась за нитку, семьяне входят в дом по старшинству. В немногих местностях хозяин входит в дом (по нитке же) один, а когда семьяне возьмутся за нитку, он притягивает их внутрь избы...»⁶³⁵ Бросание клубка в новый дом, еще неосвоенное пространство, напоминает об указывающем путь герою клубке бабы-яги в славянских сказках. Не меньшую ценность представляет и образ нити, объединяющей воедино всех членов семьи при этом переходе, равно как и то, что в некоторых случаях старший втягивает ниткой остальных членов семьи в новый дом. Выше мы уже приводили текст охотничьего заговора с образом прядущей Богоматери, выступающей в нем в чрезвычайно архаичной роли богини-хозяйки животных. С этим заговором можно сопоставить данные о том, что у русских женщин Восточного Казахстана (в районе Алтая) существует запрет на прядение на то время, когда муж собирается на охоту⁶³⁶. Очевидно, что этот запрет возник из убеждения, что данное действие может помешать удачной охоте.

О вере в магическую силу прядения красноречиво говорят примеры других народов индоевропейской языковой семьи. В горном Таджикистане, когда человек пропадал без вести, то совершали обряд «саргардон»: «Ночью... три-четыре женщины запирались в доме, стараясь сделать это так, чтобы об этом никто не узнал. Делали куклу-мужчину — «мортияк». Эту куклу делали очень тщательно. Куклу клали в мешочек и вешали на колышек, вбитый в стену. Затем сажали перед прялкой девочку, не достигшую половой зрелости, и она должна была крутить прялку в обратную сторону вплоть до утренней зари, повторяя все время: «Пусть забеспокоится и скорей придет...» Считалось, что после этого пропавший человек должен был через некоторое время вернуться». Поскольку этот древний языческий обряд впоследствии хотя бы внешне был исламизирован, то в ряде случаев его совершал уже мулла, который в таком случае писал заклинание и вешал его на дереве, а затем, «крутя прялку в обратную сторону, читал молитву»⁶³⁷. О связи прялки с магией в отечественной традиции красноречиво говорят и данные языка. Так, слово кудель, т.е. приготовленный к пряже лен, одного корня со словами куд — «злой дух», кудь — «чары» и кудесник, кудесни- ца — «колдун, колдунья». Как отмечают специалисты, в славянской традиции кудель была не только символом женского начала, но и оберегом от нечистой силы. Кроме того, в некоторых регионах она выполняла роль медиатора между земным и потусторонним миром: «У словаков в поминальные дни Всех Верных Душечек (2.XI) хозяйки жертвовали в костел столько куделей чесаного льна, сколько душ умерших поминали, веря, что за каждую кудель уцепится одна душа и сможет выйти из чистилища»⁶³⁸. Белорусы считали, что если опоясаться тремя нитями, изготовленными из отходов шерсти при тканье, выпряденными левой рукой, и сесть на печи, то можно будет увидеть души умерших, входящих в избу⁶³⁹. Кудель могла символизировать и изменение статуса девушки: на Валдае и в Новгородских землях жених сжигал кудель прямо на прялке невесты в знак того, что вопрос о свадьбе решен, откуда пошло выражение «уже куделина сожжена»⁶⁴⁰.

Часть прялки назвалась копыл или копылка—деревянный стояк или кол, в прядении это слово обозначало ножку прялки. Поскольку в некоторых северных регионах ножка прялки называлась кобыла/ кобылка, В.И. Даль посчитал, что данный термин является производным от корня коба, известного только в новгородско-тихвинском говоре. Сам же этот корень восходит к слову кобь — «ворожба, гадание», откуда, в частности, пошло выражение прикоб(ен) ить молодца, т.е. приворожить его⁶⁴¹. Следует отметить, что прялка могла восприниматься как атрибут нечистой силы или ее заместитель, так, например, в кашубском языке слово мора обозначало одновременно и «нечистый дух» и «самопрялку»⁶⁴². Связанное с прядением какое-то магическое действо мы видим на средневековом Городищенском браслете из Галицкой земли XII—XIII вв. (рис. 14). На нем изображены две женщины. Сидящая слева держит в одной руке турий рог, а в другой — прялку с куделью. Вторая женщина выставляет вперед веретено, а правой рукой благословляет поднятый рог. Б.А. Рыбаков интерпретировал это как начало сезона «посиделок», совместного прядения в октябре—ноябре. Кроме того, на другой створке браслета изображена женщина с волком-оборотнем, на которого надет пояс, т.е. сцена носит явно ритуально-магический характер. Поскольку на других подобных браслетах обычно изображались сцены языческих игр русалий, все это указывает, что и рассмотренная выше композиция не была обычным прядением, а также изображала некое магическое действо. Весьма интересно присутствие в этом ритуале рога, перекликающееся с изображением богини с рогом на Збручском идоле.

Дополнительно о связи прялки с магическими действиями свидетельствует достаточно широко распространенный на Руси и в Белоруссии обряд катания с ледяных гор на донцах прялок. Целью обряда был хороший урожай льна — у той девушки, которая дальше всех проедет на своем донце лен уродится больше, чем у других. С другой стороны, считалась, что та девушка, которая упадет во время катания с донца, не доживет до осени⁶⁴³. Этот обычай напрямую перекликается с нуристанской мифологией: обитатели Гиндукуша

Рис. 14. Городищенский браслет XII—XIII вв.

верили в женщин-руи (оборотней), которые летали по ночам над горами и долинами, увеличивая их плодородие, а конем им служили сундук или прялка⁶⁴⁴. Совершенно аналогичное представление имелось и у чехов — они точно так же считали, что ведьмы летают по воздуху на прялках⁶⁴⁵. Однако это было не единственным магическим применением этого орудия у славян: считалось, что если ударить прялкой девушку, то ей попадется плохой муж или плохие свекр и свекровь, а если ударить прялкой ребенка, то он заболеет⁶⁴⁶. Как видим, прялка могла использоваться как в положительных, так и в отрицательных целях. Магическими свойствами обладало и веретено: чтобы вызвать дождь, в Полесье окунали его в воду⁶⁴⁷.

О том, какое исключительное значение индоевропейцы предавали символу нити, говорит не только широко известный миф о Тесее, спасшемуся из лабиринта лишь благодаря нити Ариадны, но и гораздо более поздний эпизод греческой истории. Речь идет о мятеже Килона в Афинах, когда заговорщики захватили Акрополь, но потом были вынуждены сдаться властям. «Участников заговора Килона, искавших с мольбой защиты у богини, архонт Мегакл уговорил сойти с Акрополя и предоставить дело решению суда. Они привязали к статуе богини нитку и держались за нее. Но, когда они, сходя с акрополя, поравнялись с храмом Почтенных Богинь, нитка сама собой оборвалась. Мегакл и другие архонты бросились хватать заговорщиков под тем предлогом, что богиня отвергает их мольбу»⁶⁴⁸. В этом реальном историческом событии проявилась вера обеих сторон конфликта в сверхъестественную мощь нити. Привязав ее к статуе богини и деражсь за эту нить, мятежники находились под покровительством богини и власти, несмотря на сильнейшее желание расправиться с ними, не дерзали это сделать. Но стоило нити оборваться, как это было немедленно истолковано в том смысле, что богиня отвернулась от прибегших к ее защите.

Следует отметить, что как образ нити судьбы, так и орудия прядения имели у славян космический характер. В этом нас убеждают не только приводившиеся выше сербские данные, где нить судьбы тянется из неба или из той роши, где родился Христос. Приводимое А.Н. Афанасьевым поверье люнебургских славян о пряхе на месяце показывает, что в славянской мифологии пряха могла иметь космический характер, что находит свою параллель в мифах других индоевропейских народов. «Народная загадка прямо уподобляет солнечный луч веретену: «из окна в окно готово веретено». (...) В славянских сказках сохранилось воспоминание о чудесной самопрялке, прядущей чистое золото, о золотых и серебряных нитях, спускающихся с неба»⁶⁴⁹. В сербской песне в частности говорится: «Когда счастие отделяется от несчастия, темная ночь от белого дня», т.е. на рассвете⁶⁵⁰. Хоть песня больше не сообщает никаких подробностей о границе счастья и несчастья, стоит вспомнить, что в одном из своих двух аспектов планета Венера у многих народов была известна как «утренняя звезда», в силу чего нельзя исключать связь этого небесного светила с понятием судьбы. Если у южных славян отделение ночи от дня ассоциировалось с отделением счастья от несчастья, то у восточных славян существовал ритуальный запрет на прядение в противостоящий ему момент вечера, т.е. отделения дня от ночи: «В Новосибирской области среди потомков переселенцев с Украины и южных областей России был зафиксирован запрет на прядение или вязанье на закате солнца. Видимо, в момент захода (временного умирания) светила нельзя было что-либо создавать, чтобы не нарушить мировой гармонии...»⁶⁵¹ Весьма показательно, что в то время как у сербов один поворотный момент суток связывался с понятием доли, у восточных славян существовало представление о недопустимости прядения в другой поворотный момент. Данное обстоятельство вновь указывает на внутреннюю связь прядения и определения доли.

Общеславянское слово веретено родственно др.-инд. vartanam ср. «вращение, катание, хождение взад и вперед», также «прялка», vartulas «круглый», vartanl «пряслице», ср.-в.-н. wirtel «пряслице» и кимр. gwerthyd «пряслице». На древность этого орудия труда у наших предков указывает и то, что его название было заимствовано финнами varttana, vartana, varttina⁶⁵². Само слово веретено было образовано от глагола вертеть, однако от него же было образовано и слово время, др.-русск. веремя⁶⁵³. С этим же ремеслом связано в русском языке и такое временное понятие, как сутки, которое, как отмечал М. Фасмер, было образовано из су- и тъка, связанного с понятием тыкать, т.е. фактически сутки означали «стык дня и ночи»⁶⁵⁴. Однако глагол тыкать связан с такими словами, как ткать, тку, др.-русск. тъкати, тъку⁶⁵⁵. Исходя из этого, JI.B. Савельева понимала значение слова сутки как «то, что соткано», а время — как «то, что вертится», «вечная вертушка». Связь процесса прядения с понятием времени нашла свое отражение и в других примерах. Так, в Псковском регионе был известен термин пряжей, обозначавший «бабий счет времени» по изготовленной пряже⁶⁵⁶. В некоторых местах Польши период от Крещения до Пасхи называли «ткацким годом»⁶⁵⁷. Более чем показательна в этом свете и русская загадка о годе:

Стоит дом в двенадцать окон В каждом окне по четыре девицы,

У каждой девицы по семь веретен,

У каждого веретена разное имя⁶⁵⁸.

Об этом же свидетельствует и многоообразная символика основного орудия для прядения. Как показывают исследования, прялка была у славян не только орудием труда, но и весьма важным символом, вписанным в восходящую к эпохе индоевропейской общности мифо-магической картине мира. Проанализировавшая под этим углом комплекс представлений, соотносящихся с этим одним из основных орудий женского труда, С.В. Жарникова пришла к следующим выводам: «Наличествующие на северорусских прялках фаллические изображения или вырезанные или процарапанные надписи, представляющие собой только одно слово, обозначающее в русской профанной лексике мужское производящее начало, свидетельствуют о том, что прялка, вероятно, являлась своеобразным символом мужского начала, участвовала в процессе прядения, аналогичному акту творения жизни.

Во-вторых, прялка в северорусской традиции, судя по строго фиксированным числовым отношениям геометрических элементов (часто кратным семи) была, вероятно, своеобразным календарем, символом упорядоченного, цикличного времени.

В-третьих, прялка, тесно связанная с символикой воспроизводства, плодородия, должна была играть значительную роль в отправлении культа предков — подателей плодородия. В этом своем качестве она, вероятно, в течение долгого времени выполняла роль надмогильного памятника. В этом убеждает тот факт, что в Сербии еще в XVIII в. архиепископ Павел Ненадович требовал от своей паствы ставить на могилах кресты, вместо «воздружаемых» по обычаю прялок. Кроме того, думается, что не случайно нуристанские надмогильные резные доски совершенно идентичны по форме и декору северорусским прялкам и швейкам. И, наконец, очень показательно то, что резной трехгранно-выемчатый декор, покрывающий всю поверхность каменных надмогильных плит Московского Кремля XIV—XV вв., абсолютно аналогичен резному декору северорусских прялок конца XIX — начала XX в.

В-четвертых, судя по структуре орнаментальных комплексов северорусских прялок, они являлись своеобразным зримым образом Вселенной, «древа жизни» и воплощали в себе идею первотворения, или первой божественной пары создателей мира. Это находит ясную параллель в гимнах «Ригведы», утверждающих, что первотворцы мира — Адити, двуполы Пуруша и Рудра, состоящие из двух половин — мужской и женской, непременно связаны с деревом, лесом, а материалом Вселенной были дерево и пряжа»⁶⁵⁹. Другие исследователи также отмечают наличие мотива мирового дерева на русских прялках. Стоит отметить, что орнаментация прялок носит ярко выраженный индоевропейский характер: так, например, ближайшую аналогию трехгранно-выемчатой резьбе северорусских прялок мы находим в Осетии, Армении, Иране, горной части Таджикистана, Гиндукуше, Северо-Западной Индии, но она абсолютно не свойственна нашим ближайших соседям финно-уграм. В более поздней своей работе С.В. Жарникова определила прялку как воплощение Верховного Изначального Божества и символ плодородия, способствовавший увеличению плодородия всего живого на Земле. Когда пряха, совершая священный в своей основе, соотнесенный с творением жизни, акт прядения нити, то она, по мысли исследовательницы, выступала в роли безличного вечного женского Вселенского начала, единение которого с мужским первоначалом порождало весь вычлененный из Хаоса Космос⁶⁶⁰. Как отмечала Н.А. Криничная, в архаическом обществе искусству прядения, плетения обучали чаще всего в период временной изоляции девушки перед достижением половой зрелости, когда она готовилась в тайном обществе женщин к обряду инициации⁶⁶¹. Как видим, прядение в древних обществах было не просто ремеслом, но и важным символическим актом, несущим многообразную религиозную и магическую смысловую нагрузку. Отголоски космогонического значения данного ремесла сохранились и в славянской традиции: «Символика космического творения присутствует в легендах о происхождении ткачества как ремесла, а также в поверьях, например, о том, что паук «свет сновал» (основал), или что Бог создал ветер для того, чтобы порвать паутину, из которой паук плел второе небо и которая мешала людям видеть истину и вводила в грех»⁶⁶². Очевидно, что последнее поверье возникло уже в эпоху патриархата и несет на себе отголосок борьбы с прежними верованиями, связанными с этим ремеслом, которое, в данном случае, определяется как вредящее людям.

У восточных славян с прядением был связан целый ряд мифологических персонажей. Во-первых, это Мокошь. С принятием христианства функция прядения отчасти перешла на Богородицу и Параскеву Пятницу, отчасти — на кикимору и мокруху, персонажей низшей мифологии. Тесно связаны с ним и ведьмы. По белорусскому поверью ведьма, обвиваясь с ног до головы выпряденною из кудели ниткой, делается невидимкою. Чехи считали, что ведьмы летают по воздуху на прялках. И ведуны, и ведьмы любят превращаться в клубок пряжи. Не следует забывать и то, что в русских сказках баба-яга дает герою клубок, указывающий ему путь в неведомое царство⁶⁶³. Естественно возникает вопрос: была ли богиня Мокошь как-то связана с рожаницами — пряхами судьбы? Судя по всему, определенная связь между ними существовала. Если применительно к сильно «сниженному» варианту Мокоши, воспринимавшемуся в XIX в. как персонаж низшей мифологии, наподобие домового или кикиморы, фиксируется связь с прядением на уровне крестьянской избы, то эта же связь на уровне богини вполне могла существовать в космическом масштабе. На устойчивость связи с прядением указывает и «двоеверная» Параскева Пятница, определяющая путем запретов время занятия данным ремеслом уже в масштабе целой страны, судя по распространенности связанных с нею легенд. Как было показано выше, в «двоеверную» эпоху именно эта святая соотносилась с семантикой пути, который, в свою очередь, мог восприниматься мифологическим сознанием в качестве нити. Один из вариантов этимологии имени Мокоши, предложенный Б.А. Рыбаковым, указывает на ее возможную связь с понятием судьбы. В приведенной в предыдущей главе предании Пятница дарует понравившемуся ей человеку удачную женитьбу, чрезвычайно долгий срок жизни и определяет посмертную участь его души, т.е. если и не определяет непосредственно судьбу человека, то, во всяком случае, обладает властью изменять ее по своему усмотрению. Кроме того, Мокошь была тесно связана с понятием воды, и именно эта стихия, как показывают данные языка, ассоциируется с процессом прядения, начиная с эпохи индоевропейской общности. Согласно описанию Венеры-Красопани, сделанному Иржи Стржедовским, рядом стояли три грации-«милостки». Если это позднее описание имеет под собой определенную основу, то три грации могли быть тремя рожаницами, занимавшими подчиненное положение относительно богини любви. Кроме того, согласно другому описанию моравской Красопани, богиня в левой руке держала глобус, на котором было изображено солнце, небо, земли и моря, а в правой — три золотых яблока⁶⁶⁴. Упоминание глобуса в этом описании вызывает сильные сомнения, хоть на античных статуях встречаются изображения мифологических персонажей, стоящих на глобусе или держащих его в руке. Скорее всего, глобус придумал уже автор в XVIII в., чтобы подчеркнуть власть Красопани над всем мирозданием. С другой стороны, упоминание им яблок в руке богини перекликается со средневековыми английскими описаниями богини Сивы. На возможную связь богини планеты Венеры с нитью человеческой судьбы указывают и слова сербской песни — «счастие отделяется от несчастия» утром, когда отделяется «темная ночь от белого дня». Наблюдаемая в это время планета получила у многих народов название «утренней звезды», и управляющая ею богиня вполне могла быть причастна к отделению счастья от несчастья.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: