Цветок розового дерева 1 страница

Проклятый род

Фэндом: Роулинг Джоан «Гарри Поттер»
Основные персонажи: Флёр Делакур, Гарри Поттер (Мальчик-Который-Выжил)
Пейринг или персонажи: Гарри Поттер/Флер Делакур

Описание:
Каждый волшебник прекрасно знает, что невозможно пережить смертельное заклятие и нельзя остаться самим собой после поцелуя дементора. Но никто из волшебников не знает, как быть тому, кто пережил и то, и другое. Как быть нормальным, если никто тебя таковым уже не считает. Гарри Поттеру предстоит доказать, что у каждого правила есть исключение. И единственно верным фактом можно считать лишь то, что магия однажды восстановит баланс, склеив разбитое воедино.

О сыпавшаяся с деревьев листва покрывала землю разноцветным шуршащим покрывалом. Покрывалом, которое совершенно не скрадывало уверенных шагов Гарри. Казалось, он, наоборот, старается шуметь ещё больше, пытаясь рассеять тишину и наполнить воздух звуками. Звуками природы и жизни, пусть хоть и увядающей, но все равно остающейся прекрасной. Молодой лорд хотел слышать что-то ещё помимо тихих молитв и стонов умирающих; что-то ещё, помимо стука своего бешено бьющегося сердца. Он был солдатом на чужой земле, он шёл к чужому храму. Гарри боялся, что этот закат, заливающий землю кроваво-алым, будет последним в его жизни. Последним и самым прекрасным в своём обыкновении. Глубоко вдохнув чуть сладковатый запах прелой листвы, он повернулся лицом к войску: кто-то натачивал мечи, кто-то молился, кто-то пытался напоить раненых. Солдаты передвигались перебежками от одной группы к другой. Каждый из них знал, что оставалось не так уж и много времени, прежде чем будет отдан приказ к наступлению. Они смотрели на твердыню, перед которой был разбит их лагерь, переполняемые внутренними страхами и какой-то бесшабашной надеждой, уверяющей разгорячённые умы в том, что гранит падёт под натиском их ударов, а масло, льющееся на их головы, не загорится. Они верили, что ведьма их не убьёт. Солдаты могли верить и надеяться на что угодно, таково было их последнее право. Право, которое Гарри не собирался у них отнимать. Знамёна его рода слабо колыхались на ветру, так что даже не был виден его коронованный грифон. Знамёна Лебединой гавани на самых верхушках башен рвал ветер, пытаясь высвободить лебедей с ткани и дать им свободу.
Н икогда Гарри не понимал, почему его отец так хотел завоевать Лебединую гавань. Он грезил о ней во сне и наяву, мерил шагами залы своего мрачного замка, воображая, что ходит по светлым коридорам дворца Лебедей. Лорд Джеймс мечтал сорвать корону с головы падшего Гаспара и сесть на трон королём столь желанной ему гавани. Отец Гарри был безумен; мать его давно умерла, а молодая мачеха желала лишь славы и богатства. Поход был неминуем. Смерть была неминуема, и, водрузив на голову сына корону наследника, Джеймс отправил его на смерть в гавань Лебедей — самую прекрасную и защищённую из всех. Гранитные стены поднимались ввысь; сквозь узкие окошки бойниц неслись закалённые стрелы, словно смертельный дождь; тяжёлые окованные створы ворот закрывались наглухо — их никому ещё не удалось выбить, до них ещё никому не удавалось дойти. Даже если первые ворота удалось бы пробить, чтобы дойти до дворца, нужно преодолеть ещё несколько. Лебединая гавань поднималась ярус за ярусом ввысь — огромный город, вырубленный в скалах, неприступен. На его стенах остаются лишь зарубки от множества ударов врагов, положивших здесь свои головы. Гарри привёл свои войска, не веря и не надеясь, что от их ударов появятся трещины. Он только надеялся, что маленькая трещинка в его сердце не пойдёт сетью и не раскрошит его на куски. Это было его последнее право, которое не смог отобрать у него отец.
Б ыло ли малодушием не воспротивиться приказу отца, Гарри не знал, он знал лишь, что должен принести ему корону Гаспара или же полечь на землях гавани, окропив их своей кровью, потеряв на них свою корону вместе с головой. Он был верным сыном и не боялся того, что собирался преклонить колени к алтарю на чужой земле. Гарри не верил в поверья своей кормилицы, все время причитающей на жестокость битв и алчность королей. Молли так часто твердила ему, что грифон не его знамя: говорила, что это огромное гордое существо, порождение кошмаров и магии, не сможет принести ему счастья. Когда хоронили его мать, Молли приказала солдату из внутреннего круга нести рядом с мальчиком знамя матери — белое перо в лучах тонкого серпа луны. Мальчика прозвали брошенным птенцом его же слуги и солдаты, его считал таковым и отец. Джеймс бросал своего птенца в одиночестве в узких кельях монастырей, уверяя, что так он обретёт знания и мудрость. Отец обдирал оперение сына, заставляя его вести солдат в самое пекло. Быть в центре схватки, бить не щадя, и быть битым. Кормилица его лишь обмывала раны, дрожащими руками касалась шрамов и будто вымаливала своими причитаниями у Богов для юного лорда новые перья. Гарри не верил поверьям Молли, смеялся над её верой и подшучивал над амулетами, звеневшими при каждом шаге пожилой женщины. Но стоило ему лишь преклонить колени к алтарю, как заколдованный, он повторял её молитву.

Стоя у алтаря — окуни наконечник стрелы в чашу, окропи сталь кровью, чтобы верной дорогой пронеслась она в небе и покарала врага твоего.
Стоя у алтаря — помолись Богам своим в последний раз, чтобы они даровали жизнь тебе или славу вечную во смерти.
Стоя у алтаря — ороси чашу кровью своей, чтобы душа дорогу назад нашла.
Стоя у алтаря — не надейся вернуться назад.

И кричали лебеди, растревоженные солдатами, и пела песнь свою тетива. Повязав платок на руку, Гарри вышел из храма, чтобы узнать, что происходит. От досады закусив губу, он смотрел на группу солдат, столпившуюся у раненой птицы. Лебедь шипел, пытаясь расправить свои крылья, устрашить их размахом белых перьев, только вот кровь заливала их, только вот смех вызывали последние попытки гордой птицы защититься. Закат заливал землю красным, и пела песнь свою тетива. Каленая стрела насквозь пробила глотку солдата, в руках которого был охотничий нож, остальные отпрянули, и лебедь смог отступить. Нет, не жить ему уже долго и не летать в небе, но остальные теперь будут знать, какова цена за каждую битую королевскую птицу. Ведьма в башне гавани пускала по ветру перья, белые, словно снег, алые, словно кровь. Перья, что пеплом накроют тела к рассвету. Гарри знал исход этой битвы загодя: им не пробить стен, не уничтожить флота, они лишь бьют лебедей да гневят ведьму, пока не спустит она на них свои алые перья, что срежут головы с их плеч. И покатится корона его по земле, пока не остановится у её ног — безжалостной и прекрасной вейлы. Гарри поднял голову к башне, пытаясь разглядеть королеву.
Л ишь раз он видел её, и то издали, но и раза хватило, чтобы влюбиться до беспамятства, чтобы трещинка зародилась в сердце. Гарри был в её замке, прятался в темноте, пока гости собирались в залах, пили вино и танцевали. Весёлый гомон, музыка и свет из раскрытых настежь резных окон заливали пространство волшебством. Волшебством, в котором вальсировала она в паре с отцом. Кудри её развевались, платье из тонкого шелка струилось по фигуре, она смеялась. Принцесса Лебединой гавани — её королева. Гарри не мог отвести от неё взгляда, и чем больше смотрел, тем больше отчаивался, ведь он прятался в замке, чтобы выяснить, как пробраться в него в темноте. Как провести сюда солдат, как уничтожить лебедя, кружащегося в лучах закатного солнца, заливающего пространство золотом, доходящим даже до того тёмного угла, в котором он прятался. Всего на миг Гарри показалось, что Флер знает о нем, знает, что он наблюдает за ней, знает, каковы его цели. Всего один миг — её взгляд в его сторону, и в движении вальса она отстранилась от него прочь. Знающая все наперёд, зародившая в нем сомнения женщина.
Л истья зашуршали под ногами солдата, подошедшего к молодому лорду. Он мялся рядом со своим господином, не зная, с чего начать донесение. Взглянув туда же, куда смотрел Гарри, солдат провёл большим пальцем поперёк своих губ, будто пытаясь таким образом сделать звук своих слов тише, чтобы ведьма не услышала.
— Что? — наконец не выдержал Гарри, опасаясь, что солдат сделает ещё какой-нибудь суеверный жест рядом с ним.
— Генерал просил передать Вам, что всё готово, — юнец нервно бил пальцами по гарде меча, отгоняя злых духов от себя.
— Пусть начинает, — не сводя глаз с белого пера, пущенного по ветру, выдохнул Гарри. Он отправлял Рона во главе своей армии, остатков своей армии, к той стене, что была наименее прочной. Они могли попытаться пробить её тараном и грудью должны были встретить обезумевших от жажды крови защитников гавани. Им было за что биться, их было, кому охранять. Гарри не жалел ни своего генерала, ни своих солдат. Нет, он был верным сыном и воином, он просто знал, что так этой гавани не завоевать.
Е го отец хотел получить корону, а Гарри желал, чтобы сердце его не рассыпалась в мелкое крошево. Он знал, как пробраться через укрепление и попасть в замок, но не собирался делиться этим знанием с другими. Гарри был брошенным птенцом с ободранным оперением, из которого пытались вылепить грифона. Сердце его ещё не пылало огнём, но даже все молитвы Молли уже не могли свернуть юного лорда с выбранного кроваво-огненного пути. Подняв одно из белых перьев с земли, он привязал его к гарде своего меча, и, оглянувшись на готовившихся к бою солдат, скрылся в подступающей темноте. Маленький храм, в котором он молился, имел потайной ход, начало которого скрывалось под тяжёлым алтарным камнем. Уходя из замка в прошлый раз, Гарри прошёл мимо этого храма и случайно увидел, как в потайной ход спустилась девушка. Он разведал путь и знал, куда приведёт его лаз. Горны затрубили за спиной — трещинка в груди стала резонировать и плести свою паутину.
Б ольшой камень, лежащий в основании алтаря, был обтёсан и отполирован, должно быть, для удобства его передвижения с места на место. Закрыв за собой двери храма, Гарри внимательно осмотрел алтарь. Оперевшись о стену, он стал отталкивать камень ногами от себя, пока не сдвинул настолько, чтобы удалось пролезть. Бросив свой меч и факел вниз, протиснулся в отверстие. Звуки наступления подстрекали его двигаться быстрее, дышать урывками и надеяться, что Бог его простит. Спрыгнув на пыльную землю лаза, Гарри ухватился за скобу, вбитую в камень изнутри, и закрыл за собой вход. Чуть тлеющий факел давал не слишком много света, но этого хватало, чтобы идти по коридору без ответвлений. Сюда не доходило звуков, здесь был лишь затхлый запах плесени да хриплое дыхание лорда. То поднимаясь, то спускаясь по крутым склонам, Гарри боялся даже вообразить, сколько сил и времени ушло на то, чтобы проделать этот коридор, хотя, быть может, его создала сама магия.
Е сли бы звезды сложились по-другому, то, быть может, он не крался бы в королевский дворец Лебединой гавани незваным гостем, несущим смерть, а шёл по украшенным залам как представитель своего рода, как достойный её руки. Ему было неважно, что однажды прекрасная вейла уже была замужем. Что у неё была маленькая дочь, такая же прекрасная, как и мать. Он стал бы ей достойным мужем и великолепным отцом для девочки. Но звезды сложились иначе, и Гарри крался по потайному ходу, точно зная, что выйдет из него во внутреннем дворе замка, прямо там, где разбит яблоневый сад, а в пруду плавают серые лебеди. Он свернёт у единственной яблони, чьи цветы никогда не увядают. Яблони, что закрывала ход в башню ведьмы. Юный лорд видел, как красив был замок изнутри. Он был нужен ему не меньше, чем отцу.
Д олгие дни Гарри учился быть спутником смерти, шагать рядом с ней, не страшась ничего. Он слушал её наставления в тишине келий, выполнял приказы на поле брани, вёл её вперёд, словно поводырь. Птенец, брошенный на смерть и ставший её любимцем. Гарри поднимался по витой лестнице в башню ведьмы. Только он не был её рыцарем и не желал спасти её от дракона. Стоя на пороге комнаты прекрасной вейлы, он боялся дышать и так хотел, чтобы она обернулась — увидела его — спаслась. Но Флер творила своё колдовство: убивала его солдат и не ведала, что он стоит позади, готовый нанести ей последний, смертельный удар.
Е сли бы все сложилось по-другому… Ах, если бы он родился волшебником! Он был бы сейчас способен преодолеть любые преграды. Нашёл бы способ остаться рядом с ней и быть счастливым, как никогда в своей жизни. Но он не волшебник, а слабый род его отца не мог конкурировать с могуществом вейл. Никто не мог с ними конкурировать. Волшебников на их острове было так немного, и, хоть они и правили людьми, они ничего не могли противопоставить ведьмам Лебединой гавани. Они просто раз за разом собирали войска и отправляли их на смерть в неприступную гавань, дышащую магией. Гарри сделал первый неуверенный шаг внутрь комнаты.
Й одль — на нем она пела свои заклинания. Ветер уносил зачарованные перья, которые будут срезать головы его солдат. И в очередной раз Лебединая гавань выстоит, будто никто на неё не нападал. Гарри знал историю этого прекрасного места лучше, чем лозунг собственного дома. А Флер все пела, и звуки битвы внизу становились все тише и тише. Гарри подошёл уже совсем близко, ему стоило лишь вогнать отточенный клинок между рёбер хрупкой девушки, и победа будет за ним. Но он не мог оторвать взгляда от прекрасных белокурых волос, наслушаться музыкального голоса и насладиться её ароматом.
В ейла почувствовала его присутствие рядом с собой раньше, чем он смог сбросить с себя её очарование. Прекрасная песнь её оборвалась, а перья, ещё не зачарованные, слетели вниз. Трещина в сердце Гарри все расползалась, норовя рассыпать его на куски от любого резкого звука.
— Ты пришёл, — Флер улыбнулась Гарри, положив свою руку на его грудь. Трещинки все ползли и ползли.
— Я не мог не прийти, — как зачарованный, Гарри шёл к своей цели. Шёл к своей вейле, чтобы она никому не досталась. Раз уж не достанется и ему.
— Ты будешь проклят за это, — гордая до самого конца, Флер не боялась смотреть в глаза лорду, державшему клинок у её сердца.
— Я вынесу любое проклятие, если однажды оно приведёт меня к тебе вновь, — единственный поцелуй, что он сорвал с её губ, был последним в их спокойных жизнях. Сердце Гарри разлетелось на куски, как только клинок пробил грудь прекрасной девушки.
П роклятье заставляло Гарри корчиться на полу от боли. Заставляло видеть в расползающемся кровавом пятне, как били его солдат озверевшие от отчаяния защитники гавани. Заставляло слышать, как кричали павшие лебеди. Но все, к чему возвращался юный лорд своим взглядом — это пустые голубые глаза вейлы. Он ведь мог и не прийти, ослушаться отца, остаться рядом с ней. Но оборванное до крови оперение птенца заставляло его сердце наполняться огнём. Гарри желал и страшился этого одновременно.
И пели песню свою битые лебеди. Крича так, что резонировали осколки в сердце Гарри, заполняя его кровь волшебством. Столь желанным для его рода, и столь отвратительно полученным.
— Душу за душу, — кричали лебеди.
— Душу за душу, — стонало сердце.
Однажды наследник его рода расплатится за грех предка. И, быть может, тогда прекрасная вейла свяжет свою судьбу с его наследником. И выплатив все грехи, два рода станут свободными и счастливыми. Быть может, через сотню лет или через тысячу, но однажды это случится.
Щ ебетал ястребёнок его генерала, сидя на окне башни. Но Гарри не желал знать, что за послание ему прислали. Сидя на коленях перед мёртвой вейлой, он чувствовал, как по жилам течёт магия. Сейчас он мог захватить этот замок без помощи людей. Его прекрасная Флер прокляла его. Она отдала ему свою силу. Она сделала его род волшебным, чтобы однажды они встретились вновь. Чтобы танцевали вальс в зале, наполненном золотистым маревом колдовства.
У тро принесло для защитников гавани поражение, ведь летящие алые перья срезали их головы с плеч. Юный лорд рушил один за другим круги Лебединой гавани, погребая под каменными стенами защитников. Он взял корону Гаспара, но не тронул ни его, ни его внучки. Он позволил им взойти на корабль и уплыть в другую страну, так далеко, как только они смогут. Но только он не отдал им своей вейлы. Гарри сам сделал погребальный костёр для неё. И надев корону её отца на свою голову, поджёг настил. Создание огня и магии забрал огонь, наполнив воздух внутреннего двора нескончаемым запахом корицы.
— Нам сообщить Вашему отцу, что замок взят, сир? — его генерал стоял позади, боясь взглянуть на горящий костер.
— Нет, мой отец никогда не станет владельцем этого замка.
— Что же тогда здесь будет? — молодой генерал с восхищением смотрел на башни замка, который удалось взять так легко для него.
— Школа, — улыбнулся Гарри. Школа, в которой однажды окажутся их наследники, и в золотистом мареве волшебства будут танцевать на балу.

Стоя у алтаря — помни — нельзя бить лебедей в пищу, ибо будешь проклят ты за сей грех.

Цветок розового дерева

Магическая Франция полыхала, снедаемая кровопролитными схватками за власть между старыми семьями. Возможно, сначала все ещё можно было уладить, но тот первый и самый кровавый мятеж забрал жизнь действующего министра. Разумеется, ради его смещения с поста все это и планировалось, но вместе с министром были убиты и активисты среди революционеров, так что теперь каждая древняя семья хотела урвать для себя кусок побольше. И ради этого одни семьи шли на убийства, а другие стремились заключать выгодные брачные союзы.

Бумаги были брезгливо отброшены на стол уже давно, кажется, три или четыре дня назад. На самом деле Аполлин Делакур не прочитала даже первой страницы в том брачном договоре, который протянула ей мать. Все в семье утверждали, что этот брак был бы идеальным: Гаспар Дюпре был из тех молодых людей, которые всегда добивались желаемого. Он был силен, причём не только магически. Чаще всего он выигрывал в спорах потому, что с ним отказывались иметь дело из-за того, что он внушал страх своим могучим телосложением. Но при всем этом он умел располагать к себе слабый пол, он всегда знал, когда нужно быть милым и мягким, участливо спросить о самочувствии родственников, позволить выплакаться на своём плече. О таком зяте, как Гаспар Дюпре, мечтала любая мать, и порой Аполлин думала, что с лёгкостью исполнила бы мечту какой-нибудь из этих дурочек, отказавшись подписывать договор, валявшийся без дела вот уж столько времени.

— Все оставшиеся мятежники схвачены, — мягкий голос любимой сестры вырвал Аполлин из невесёлых раздумий. Ей уже давно стала неинтересна судьба собственной страны: их имение было самым защищённым, и если какой-нибудь из дорвавшихся до власти интриганов захочет на них напасть, то сгорит у ворот. Так что Аполлин Делакур хотела бы, чтобы вся магическая Франция полыхала сейчас, так же, как полыхает её разбитое сердце.

— Схвачены? Думаешь, если я подпишу этот договор, то Гаспар, как один из тех, кто сейчас имеет больше всего шансов на министерское кресло, позволит мне однажды вырвать их сердца? — надо полагать, что именно об этом все последние дни и думала Аполлин, в красках представляя, как будет вырывать сердца у тех, кто заставил остановиться единственное сердце, чьё биение она могла почувствовать в любой точке земного шара в любую минуту дня и ночи, запах обладателя которого сводил её с ума.

— Да, — тихо ответила Кларисса, подойдя к застывшей у окна сестре. — Однажды он закроет глаза на то, что десять узников замка Иф лишились сердец.

— Это будет мило с его стороны, — фыркнула Аполлин, все ещё неотрывно смотря в сад. Помимо прекрасных цветов, которыми так гордились её мать и многочисленные родственницы, был виден молодой саженец розового дерева.

— Тебе больше нельзя тянуть с ответом, — прикрыв глаза, заметила Кларисса. Именно её семья отправила к спрятавшейся в своей комнате Аполлин, чтобы разговорить девушку. Хотя, несомненно, Клэр предпочла бы сейчас оказаться где угодно, а никак не в полутёмной комнате сестры, постепенно сходящей с ума от горя и отчаяния. Вейла, потерявшая свою пару, уже никогда не сможет стать прежней. Вейла, потерявшая свою пару, навсегда становится безучастной к жизни. Опустошённая из-за внезапно оборвавшейся связи, она однажды просто позволит своей магии сжечь себя изнутри, превратив в чудовище, которое непременно нужно будет уничтожить.

— Я могу тянуть с ответом сколько угодно, — флегматично отмахнувшись от слов сестры, заметила Аполлин. — Он бегал за мной по пятам с момента нашей первой встречи. Сколько нам тогда было лет?

— Семь, — печальная улыбка появилась на губах Клариссы.

— Он бегает за мной уже одиннадцать лет. Он не потерял надежды даже тогда, когда…

Закончить своё едкое замечание Аполлин не удалось. То, что она так долго сдерживала в себе, наконец вырвалось наружу. После пяти дней непривычного затишья буря разродилась. Уткнувшись в плечо сестры, Аполлин рыдала, проклиная весь свет и все человечество за то, что они отняли у неё заслуженное счастье. Клэр отвела сестру от ненавистного окна, открывающего вид на молодое деревце, усадив на кровати, позволила ей выплакаться.

Огромный фамильный особняк был погружен в траур и все вейлы боязливо посматривали на дверь спальни, за которой скрылась Аполлин. Все они понимали, что никакие слова не могли утешить ту, чьё сердце разбилось и никогда уже не сможет быть склеено. И все они знали, что если решатся зайти к ней, то получат огненный шар в лицо. Лишь хозяйка дома решилась просунуть брачный договор под дверь, и то, после того, как, досконально изучив его и получив несколько писем он настойчивого мсье Дюпре, желающего узнать ответ на его предложение, отчаялась от затишья, что творилось в доме. Она хотела вывести дочь из себя, хотела заставить её крушить мебель, поджигать деревья в саду, бить посуду, возможно, выдрать сердце из груди этого самого мсье Дюпре, но ничего подобного не случилось. Аполлин лишь открыла дверь, когда кто-то из сестёр в очередной раз подошёл к ней, чтобы постараться услышать хоть что-то из её комнаты, и спросила, сколько у неё есть дней для того, чтобы дать ответ. И вот сегодня срок истекал, а Кларисса, наконец, смогла вырваться со своей работы, и прибыла во Францию.

— Я даже не прочитала его, — сквозь всхлипы, призналась, наконец, Аполлин. — Я не смогла. Брачный контракт для вейлы — это…

— Унижение, — тихо заметила Кларисса. — Меня заверили, что он составлен идеально и ты будешь вправе жить как тебе будет угодно: любые развлечения, любые увлечения, любые последствия. Специальные люди позаботятся о том, чтобы никто никогда ни о чём не узнал. Дюпре готов на все, чтобы стать министром, а поддержка нашей семьи для него самый важный шаг к этому креслу. Особенно сейчас.

— Особенно сейчас, когда все семьи грызутся за власть. Особенно сейчас, когда оборотни и вампиры затеяли войну за территорию. Любому идиоту сейчас нужно, чтобы вейлы были на его стороне. Чтобы создания огня поработили их врагов и убили их. Я прекрасно понимаю, ради чего заключается этот договор, — огрызнулась Аполлин, пытаясь взять себя в руки и не быть слабой перед любимой сестрой.

— Тогда чего же ты медлишь? — тихо спросила Клэр, сама прекрасно понимая, почему медлит сестра. Но она так же понимала, что если Аполлин промедлит с ответом ещё месяц или два, то последствия этого мятежа в стране будут ужасны. К власти могли прийти совершенно не те люди; вампиры и оборотни разорили бы половину страны, а сама Аполлин попала бы в такое положение, из которого смогла бы выбраться только переехав в другую страну. Да и то, это бы не слишком ей помогло. Вейл слишком мало, и они все прекрасно друг друга знают.

— Действительно, надо действовать решительно, — встревоженная неожиданно бодрым тоном Аполлин, Клэр не успела схватить сестру, когда та стремительно выбежала из своей комнаты. На ходу трансфигурировав одну из фамильных безделушек, схваченных по дороге, в топор, она выбежала на улицу. Обеспокоенные тем, что затворница явно в ещё более расстроенных чувствах, чем была до своего затворничества, вышла на улицу, да ещё и с топором в руках, последовали за ней. А Аполлин, добежав до розового дерева, которое гипнотизировала пять дней, принялась рубить его.

— Не нужно, милая, от этого не станет легче, — Клэр вернула топору изначальный вид хрустальной статуэтки, которая тут же разбилась об изуродованный черенок деревца.

— А отчего тогда станет легче? От того, что я подпишу этот чёртов контракт и стану женой этого выскочки Дюпре? Мне наплевать на эту страну и на всех людей в ней, пусть идут в пасть к оборотням или вампирам. Жак умер десять дней назад, а вы… Все вы хотите, чтобы я как ни в чём не бывало жила дальше? Хотите, чтобы я выполнила долг послушной воспитанной дурочки? Уж лучше сгореть или превратиться в чудовище, чтобы всем этим ублюдкам, жаждущим власти, пришлось попотеть, чтобы её захватить.

Аполлин кричала, в безумии смотря на членов своей семьи. В отчаянии запустив в срубленное дерево огненный шар, Аполлин вновь зарыдала. Жозефина взглядом приказала всем скрыться в доме, оставляя Клариссу и Аполлин на улице. Давая им возможность поговорить. Лёгкий взмах руки, и горящее деревце было потушено, хотя, конечно, теперь от него очень мало что осталось. Обняв сестру, Клэр укачивала её в своих объятиях, стараясь передать ей своё спокойствие, свою любовь и быть может, даже часть своей ещё не растраченной магии.

— Зачем оставлять его, если этих клятв мы никогда уже не сможем сдержать? — срывающимся голосом спросила Аполлин. Казалось, что она вполне целеустремлённо жгла все мосты, чтобы уже никогда больше не стать той жизнерадостной девчонкой, которой была всегда. Любившая эксперименты и опасные экстремальные выходки, она стойко терпела любые неприятности, которые наживала в ходе своих приключений, с гордостью рассказывая о них семье. Всегда умеющая терпеть физическую боль без единого вскрика, она получила в одночасье такую порцию боли, которую не смогла побороть.

— Я знаю, что не должна этого говорить и знаю, что ты уже все для себя решила, но позволь мне, — Кларисса прерывается, стараясь собраться с мыслями и ещё немного потянуть время для того, чтобы ещё немного побыть наедине со своей любимой сестрой, прежде чем та совершит величайшую свою глупость. — Гаспар будет её любить. Пожалуй, он даже будет её боготворить. Ведь она для тебя будет всем, и он будет защищать малышку со всем рвением, на которое способен. Пожалуй, его желание защищать твою дочь будет даже доходить до абсурда, ведь он непременно будет винить в любом чуть более эпатажном её поведении мальчишек, с которыми она будет. Гаспар будет превращать их жизнь в сущий ад на земле. Он будет любить её, как родную.

По природе своей очень странные и очень ограниченные в свободе, вейлы не терпели в своём обществе лишь одного. О них могли ходить какие угодно слухи, и отчасти эти слухи порой были правдивы, потому что иногда вейлы и вправду совращали молодых людей для того, чтобы с ними развлечься или просто из спортивного интереса, но вейлы никогда не нарушали одно негласное правило: ребёнок должен был быть зачат после ритуала вхождения мужчины в семью. Он должен был получить огонь своей вейлы, он должен был поклясться, что будет защищать возлюбленную и детей. Лишь после этого ритуала молодая пара могла завести детей. Если же порядок нарушался, то был велик шанс, что ребёнок родится без магии и будет смертным. Вейла-сквиб — это не только кощунственно звучало, это было ещё и довольно ужасно внешне. Именно эту клятву нарушили Аполлин и Жак.

— Подписание этого договора не изменит того факта, что он не получил моего огня. Не изменит того факта, что она родится со странностями, — всхлипнув шепнула Аполлин, нисколько не удивившись тому, что Кларисса знала всю правду. Никто не понимал, как так получается, что Клэр знала все наперёд, поэтому никто уже не удивлялся тому, что те секреты, что больше всего хотелось скрыть, были ей известны.

— Да, хоть ваш брак и будет чисто политическим, я уверена, что Гаспар с удовольствием согласится пройти этот ритуал, хотя в этом случае это совершенно бесполезная вещь.

— Для него ритуал не покажется бесполезным. Он ведь прекрасно знает, что я уже потеряла своего избранника, так что никто не сможет уже меня у него забрать, — горько усмехнулась Аполлин.

— Да, а когда он примет участие в ритуале, он примет не только твой огонь, он примет ещё и ребёнка, так что она получит его защиту, — шептала Кларисса, старательно пытаясь убедить сестру не сжигать последних мостов и подумать над спасительным вариантом. — Срок ещё очень маленький, так что для общественности этот ребёнок будет его, к тому же, все прекрасно будут понимать, почему он так скоро на это решился, чтобы привязать тебя к себе и не дать возможности сбежать сразу же, как положение в стране нормализовалось.

— Лучше бы мы остались тогда дома.

Тот роковой день, когда они с Жаком решили пройтись по магазинчикам магического квартала, навсегда останется в памяти Аполлин. Небольшие драки недовольных политическими решениями министра вспыхивали в магических деревнях с различной периодичностью, но желающим изменений пока не хватало решимости для радикальных методов смены власти. Этот летний день обещал быть безоблачным. Министр магии, открывавший в тот день лавочку мастера волшебных палочек, заметил представителей двух старых магических кланов. Ему была нужна их поддержка, даже простой снимок в газете вместе с этой парой мог отчасти вернуть ему стабильность. Ни Аполлин, ни Жак не могли даже представить, что глупое восклицание министра о том, что красную ленточку будет лучше разрезать красавице вейле закончится почти для всех журналистов и авроров смертью. Нападение было неожиданным для всех членов правопорядка и волшебников, находившихся в тот день в квартале. Жак закрыл Аполлин от смертельного проклятия. И если быть точным, то министр Франции умер не из-за мятежников или халатной работы своих авроров, а потому, что вейла, потерявшая связь с возлюбленным, не смогла обуздать свою магию и уничтожила почти всех, кто был рядом. Страна лишилась руководителя, а Аполлин — целого мира.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: