Цветок розового дерева 4 страница

— Почему с тобой так сложно, Грейнджер? — смахивая медленно текущую слезу с её щеки, шепчет Малфой. В его голубых глазах беспокойство и бесконечная, как и у Гарри, вера в счастливый конец всех историй.

— Нужно постараться, чтобы заполучить счастье, Малфой. Ничто не даётся легко, — зелья действуют, возвращая ей физические силы, но только нет никакого зелья, что заставило бы её забыть всю душевную боль.

— Чёртова пессимистка! То ли дело Лавгуд, она даже песни распевает, сидя в клетке, словно это курорт, — фыркает Драко, прислушиваясь к доносящемуся из соседней камеры поскуливанию.

Гермионе хочется вскочить на ноги и позвать Луну, чтобы спросить у неё, видела ли она мёртвую Флер в её камере и разговаривали ли они когда-нибудь, но она лишь прикрывает глаза, разбирая все тот же дурманящий мотив. Малфой укачивает её в своих объятиях, словно не в силах отпустить, будто стараясь забрать всю её боль себе.

Нахальный мальчишка, которому она разбила нос.

— Почему ты позволила ей так долго себя мучить? Зачем, Грейнджер?

Он задаёт вопрос, на самом деле не желая услышать на него ответ. Сердце Малфоя рвано бьётся от отчаяния: он не хочет быть тем, кто будет доводить людей до того состояния; не желает видеть на своих руках кровь убитых волшебников; ему не поднять волшебной палочки, чтобы создать на небе ужасную метку — предвестницу смерти. Драко Малфою не жить в мире, в котором не будет Гарри Поттера. Если сейчас Тёмный лорд вместе с ближним кругом убьют Поттера, то надежда, которую вселял во всех этот глупый мальчишка, посмевший отказаться от его дружбы, рухнет, погребая за собой всех, кто мог бороться. Забирая у него и эту упрямую девчонку, всегда все знающую наперёд.

Она посмела родиться с грязной кровью, чтобы искушать его вечно.

Невольно их чуть монотонные раскачивания прекращаются. Левое предплечье Драко охвачено огнём, словно Тёмный лорд призывает к себе всех своих слуг. Должно быть, он разгневан и хочет их всех покарать, будто они не справились, оказались не столь чисты, как ему хотелось. Задирая рукав рубашки, Драко с отвращением смотрит на горящую чёрную метку. Он ненавидит себя за то, что не смог избежать участи раба; ненавидит то, что родился в семье, у которой не было выбора; ненавидит то, что Гермиона видит метку раба на его руке. Невольно он понимает, что теперь они с ней помечены одинаково.

Чистокровный и грязнокровка.

Боль накатывает снова и снова, пока метка не начинает кровить, пока вся она не превращается в один ровный кровавый порез. Драко не понимает, отчего так случилось, но почему-то на душе его становится спокойнее. Гермиона улыбается, стирая кровь с пореза на его руке, смешивая их кровь, соединяя их судьбы.

— Ради этого, — чуть слышно хрипит Гермиона. — Ради того, чтобы у Гарри хватило сил убить Волдеморта.

Больше незачем терпеть боль и, прикрывая глаза, Гермиона откидывается на руках Драко, надеясь утонуть в переливчатом смехе Флер. Она слышит его повсюду, купается в нем, зная, что так рассмешить вейлу мог только Гарри. А это значит, что у него опять что-то не получилось: приготовить завтрак, спеть серенаду, подарить танец, выиграть в карты. Гермиона точно знает, что во всем этом — он мастер, но позволяет себе промахи просто чтобы поднять Флер настроение. Чтобы заполнить дом её переливчатым смехом и подарить немного надежды в сердца его обитателей.

Гермиона немного завидует их любви.

Гермиона слишком любит их.

Гермиона чересчур горда, чтобы отказаться от собственной идеи, какой бы безумной и опасной она не была.

В серебристом мареве топчется лунный телец, вырисовывая долгую дорогу к дому. На его гладком тельце белеют рубцы глубоких шрамов, но он упрямо танцует, греясь в лунных лучах. Он был схвачен мантикорой и был на краю гибели в ужасных когтях, но все же был отпущен на одну из собственных кривоватых петель.

Маленький робкий лунный телец оказался сильнее всех.

Он вывел непревзойдённый узор своей долгой жизни.

Гермиона старается не замечать, что вокруг неё множество звуков: жизнь кипит криками и скрипами, неловкими извинениями и торопливыми окликами. Воздух полон ароматов: пахнет свежим хлебом, корочка которого ещё хрустит, если сжимать его в руках; легко вьётся пряный аромат корицы и ещё что-то горьковатое, оседающее пылью, но сильнее всего пахнут орхидеи. Гермиона даже может представить себе хрупкие белые лепестки цветка. Ей почему-то кажется, что цветами усыпано все вокруг. Будто именно таким способом кто-то пытается огородить её от зла или перебить запах стерильности и горьких лечебных зелий.

— Милая...

Робкое слово повисает в воздухе, оплетая хрупкие лепестки орхидеи и позволяя им переливать его множеством колокольчиков. Гермиона всегда думала, что именно так работает вейловская магия: она не живёт отдельно от мира, а вплетается в него, становясь его нерушимой частью. Одурманенное теплом любовной магии, все вокруг стремится угождать вейле. Гермиона позволяет себе насладиться этой дурманящей связью, старательно отгоняя её от себя. Она не хочет больше погружаться в оцепенение, призывая образ Флер и Гарри, ей хочется покоя.

Её пальцы чуть сжимают, аккуратно, будто она разбитая фарфоровая кукла и каждое прикосновение к ней способно разрушить старинный шедевр. Гермиона не знает, является ли все то, что она слышит и чувствует, явью и не хочет этого узнавать. Ей нравится приторный запас орхидей, которых слишком много и которых она всегда почему-то соотносила с Драко Малфоем — он был в её мыслях таким же обманчиво прекрасным и избалованным. Ей хочется почувствовать запах простых ромашек, таких же чудных, как и Рон, но она не может уловить ничего больше. Лишь орхидеи, полынь и корица. Чуть грубоватые, шершавые пальцы ведут по её руке от пальцев к кисти, к предплечью, которое должно нещадно болеть, но она не чувствует этого, наконец, понимая, кто пытается её пробудить.

Больничный потолок безукоризненно ровный: в нем нет трещинок, плетущих свою паутину, и выбоинок. Он блестит стерильной чистотой, такой, какую можно создать только благодаря магии, и Гермиона выдыхает, поняв, что это и есть явь — она больше не в темной каменной клетке. Ей больше не нужно бороться за жизнь.

— Хэй...

— Милая....

Голоса сплетаются, и сердце Гермионы заходится: Флер и Гарри сидят на её кровати. На их лицах следы недавней битвы: правая сторона гарриного лица покрыта густой жёлтой мазью, он подслеповато жмурится, должно быть, из-за мази ему не удалось надеть очки. Флер улыбается, нежно смотря на неё, в её взгляде отражаются бесчисленные орхидеи, которые и правда почти заполонили палату. Волосы вейлы должно быть, были опалены, в неровном беспорядке они зачёсаны на бок, чтобы не касались перебинтованной шеи.

Она жива.

Они живы.

Все получилось.

— Почему ты так долго ждала?

— Глупая девчонка, ты хоть представляешь, как мы волновались?

Их голоса снова сплетаются, они не хотят думать, кто будет говорить первым, им слишком хочется высказать все, что они о ней думают. Все, что сдерживали последние месяцы в себе, произнося многочисленные молитвы всем Богам, которые могли бы их услышать. Не вытерпев, Гарри сжимает подругу в объятиях, пачкая её лицо своей мазью, оставляя на ней отпечаток, пахнущий так же, как и он. Гермионе немного больно и ребра слегка протестуют против такого захвата, но она сама не хочет его отпускать. Ей хочется снова и снова просить у них прощения, ведь она выдала тайну.

— Отпусти её, Гарри, сейчас ей нужен покой, — будто предчувствуя, что Гермиона начнёт просить прощения, Флер останавливает её слова, произнося свои. Гарри поспешно отпускает подругу, виновато улыбаясь, в его глазах блестят слезы, и он смахивает их, размазывая мазь по всему лицу, словно маленький ребёнок.

Я не должен лгать.

Навечно на его руке призыв к истине. Гермиона косится на свою левую руку, замечая затянувшиеся багровые следы, образующие её истину.

Грязнокровка.

— Все закончилось? — её собственный голос хрипит и кажется совсем чуждым этому месту.

— Да, — кивает Гарри. — Лорд Волдеморт мёртв, большая часть ближнего круга схвачена. Драко снял защиту с поместья и сдал всех остальных. Мы победили. Ты победила.

Дверь открывается, и целитель, смущённо улыбаясь, просит всех посетителей покинуть палату. Флер целует Гермиону в щеку, обещая, что придёт позже. Она не может не прийти — она поклялась, а уж если Флер дала клятву, то не откажется от неё никогда. Гарри поджидает её в коридоре, стараясь не смотреть на толпящихся там людей. Кто-из авроров, охраняющих крыло, взмахивает волшебной палочкой, создавая магическую пелену, чтобы никому из репортёров не удалось сделать сенсационный снимок для газет. Гарри бросает злой взгляд в их сторону, будь его воля, он бы применил силу, чтобы выставить всех посторонних из больницы Святого Мунго. Но их желания были ничем по сравнению с ликованием, что распространилось по стране, когда Волдеморт был повержен.

— Они хуже падальщиков, даже хуже льстецов, — сквозь зубы шипит Гарри, пропуская Флер в их палату. — Кингсли не сможет удерживать их долго. Рано или поздно нам придётся рассказать, кем был самый ужасный лорд этого столетия и как он пал. И что я должен буду им всем говорить?

— Правду. Ту её часть, в которую все они поверят, — тихо шепчет Флер, взмахом руки отпуская шторы и погружая комнату в приятный полумрак.

— Я предпочёл бы её забыть, — обнимая Флер, шепчет Гарри, нежно её целуя. Он прекрасно знает, что его девушка сильнее, чем кажется, но все его естество буквально рычит, желая оберегать её, чтобы больше не пришлось видеть слез в её глазах. Не видеть, как дрожит волшебная палочка в руке.

— Тогда солги, пусть они верят в пустоголовых храбрецов, которым на каждом шагу сопутствовала удача. Пусть никогда не узнают, на что этим храбрецам пришлось пойти, чтобы все они продолжали жить, — пожимает плечами вейла, стараясь не замечать грусти в любимых зелёных глазах.

Будь на то воля Флер, она забрала бы всю его боль и ненависть к себе, чтобы Гарри снова стал тем мальчишкой, что воровал для неё цветы. Она бы вернула к жизни всех, кого он любил, чтобы видеть радостный блеск в его зелёных глазах. Будь её воля, она сказала бы нет. Не разрешила бы им разрушать свои души ради других.

Их план был неприемлемым с самого начала.

Флер прекрасно помнила, каким был Гарри, когда вернулся из Хогвартса. Он уверял всех, что просто поговорит с профессором Макгонагалл, узнает, как идут дела у Ордена Феникса. Они только что обокрали Гринготтс, если однажды гоблины смогут вспомнить все те льстивые речи, которые она им плела, то Флер будет невероятно стыдно. К счастью, Гарри стер их память, когда чаша Хельги оказалась у них в руках. Вернувшись из школы, Гарри был полон решимости и бравого отчаяния, она всегда понимала, когда он готов был пожертвовать собой ради других. Он бросил покорёженную диадему на обеденный стол, сказав, что осталась лишь змея.

И тогда Гермиона предложила свой план.

Она все продумала заранее, много месяцев назад начав подготовку к этому безумию. Им нужно было заманить Волдеморта, чтобы он сам принёс им свои последний крестраж, позволил бы им себя уничтожить. Все было так просто, когда Гермиона говорила, увлечённая, как и всегда; счастливая, будто разгадала тайну вселенной. А Флер хотелось кричать, хотелось запретить им даже думать об этом, но все, что она смогла, лишь достать бутылку вина и разлить его по бокалам. После этого разговора она множество раз принималась их отговаривать, от души стараясь воздействовать на них своим даром. Но чем больше своей любви она вкладывала в мольбы, тем сильнее была их решимость.

Гермиона взяла на себя учесть хранителя тайны.

Учесть предателя.

Она должна была провести в плену несколько дней, прежде чем выдать тайну и отправить Волдеморта прямиком в западню. У Флер было несколько дней для того, чтобы уничтожить последний крестраж, отделяющий светлую сторону от победы. Пара дней, чтобы убить любовь всей своей жизни.

Гарри Поттер был последним крестражем Волдеморта.

Он узнал об этом, когда искал диадему в школе. Снейп, наконец, раскрыл ему все тайны Альбуса Дамблдора. На её руках были две жизни, которые она добровольно согласилась забрать. Сжимая в руках волшебную палочку, Флер рыдала. Какое ей было дело до волшебников Британии, если тех, кого она искренне любила, она должна была убить?

— Не бойся, милая, — тихий шёпот Гарри заполнял её мысли, словно это у него была дурманящая власть. Он сжимал её руки, направляя волшебную палочку прямо к своему сердцу, удерживая Флер от падения. — Я буду ждать тебя, где бы ни оказался. Я всегда буду тебя любить. А теперь скажи...

— Авада Кедавра...

Волна магии полыхнула, лишая Флер целого мира, обязывая её уничтожить одну-единственную тварь, из-за которой она потеряла свою душу. Отважное сердце Гарри молчало под её ладонью, и Флер завыла, вложив все своё отчаяние...

В один лебединый крик...

— Я дам им столько лжи, сколько они пожелают, чтобы никто в мире не узнал, на что пошла Гермиона ради этой победы; что пришлось сделать тебе, моя милая; и что там — за гранью, — соглашается Гарри.

Он нежно целует Флер, чуть сжимая её длинные пальчики, лежащие на груди рядом с сердцем. Ей теперь непременно нужно чувствовать, как бьётся его сердце. Им теперь не слишком хочется видеть рядом с собой волшебников. Не все они заслужили их победы.

Целитель заходит в их палату и вновь раздвигает шторы, впуская яркий дневной свет. Ему нужно проверить раны и нанести мази, нужно вылечить тела героев. Целителю и дела нет до их душ. Ровный слой мази вновь покрывает изуродованное когтями Сивого лицо Гарри; следы от зубов Нагайны на шее Флер покрывают свежие смоченные в противоядии бинты. Он даёт им зелье Сна без сновидений, надеясь, что неугомонная парочка хоть немного поспит. Целители не смогли заставить их сделать это после того, как позаботились об их ранах: Гарри Поттер и Флер Делакур, словно два цербера, сторожили беспокойный сон Гермионы Грейнджер.

Выпроваживая целителя прочь, Флер не испытывает никаких угрызений совести, хотя и обещала, что не будет использовать свой веловский дар обольщения в корыстных целях. В последние месяцы ей часто казалось, что этот дар ей и вовсе не служит, раз она не смогла удержать друзей от столь безумных поступков. Беря склянку с зельем в руки, Флер подносит её к губам Гарри. В их небольшой войне взглядов она непревзойдённый фаворит и победитель, ведь Гарри заставил её себя убить. И сейчас он примет из её рук любой яд и любую кару. Зелье быстро действует, и Флер просто стоит рядом со спящим возлюбленным, ощущая, как под пальцами бьётся его сердце. Это ощущение успокаивает, придавая сил. Привычным движением доставая палочку Гарри из чехла, Флер уже не чувствует никакой неприязни к этой палочке: она научилась ею пользоваться, она приняла её судьбу на себя.

Феникс способен возродиться из пепла к жизни.

В больничном коридоре репортёры толпятся вперемешку с аврорами. Весь коридор утопает в орхидеях, должно быть, Малфой скупил их все и в Лондоне ни осталось ни одного цветка. Мальчишка влюблён то ли в идиотскую храбрость, то ли беспричинно — просто влюблён и жаждет счастья и покоя для Гермионы. Щелкают затворы фотокамер, но Флер неважно, как она выйдет на этих фотографиях, если она вообще попадёт в кадр. Скорее всего, на фотографиях будут лишь трепетные лепестки орхидей и красные плащи авроров. Почему-то всегда, смотря на авроров, Флер вспоминает старинные легенды о короле Артуре. Для неё красные плащи, как символ рыцарства и горькой мучительной смерти.

Запирая за собой дверь палаты, Флер осторожно подходит к кровати Гермионы, присаживаясь на краешек. Сон подруги беспокоен и наполнен размытыми очертаниями, умирающих воспоминаний. Всю прошлую ночь они с Гарри наблюдали за этими хаотично меняющимися картинками её подсознания. Им нужно было знать, как ей помочь, как вылечить душу, которую она уничтожила, слишком стремясь защитить их.

Робкий лунный телец.

Придумывая тогда для Гермионы этот образ, Флер никак не могла подумать, что он окажется правдивым. Она просто хотела, чтобы ребята посмеялись, проведя вечер без забот и тревог, словно они обычные подростки, единственная забота которых быть такими же как все.

Ах, если бы они были такими как все.

Серебристая нить воспоминаний тянется за волшебной палочкой, унося с собой первое из мрачных воспоминаний. Флер извлечёт их все, лишит Гермиону трёх месяцев жизни. Вернёт краски, потускневшим видениям детства, заставит звенеть от самодовольства школьные воспоминания. Ведь Гермиона Грейнджер — мисс Идеал. Флер словно Клото, в руках которой нить жизни Гермионы, и она выправляет изъяны в уже готовом полотне: убирает зияющие прорехи, стирает грязь, вплетает новые крепкие нити взамен тех, что перетёрлись и в любой момент готовы лопнуть.

Флер самая искусная лгунья из них.

Поэтому она и меняет воспоминания Гермионы о плене, сокращая его срок, притупляя муки от пыток и боль от предательства. Она забирает у Гермионы все воспоминания об их ужасном плане, о том, на что эта упрямая девочка обрекла саму себя. Пальчики Флер аккуратно касаются багровых следов на предплечье подруги. Магия вьётся следом за её руками, лишая багрянец силы, превращая его в тонкие белые линии. Этой метки ей не смыть и воспоминаний о ней не украсть, но Флер все равно старается минимизировать ущерб.

Она слишком любит эту глупую девчонку.

Когда тело Гермионы будет здорово и разум справится с изменёнными и упрощёнными воспоминаниями, Флер начнёт возвращать ей правдивые. Чтобы Гермиона смогла справиться со всей той болью, что пережила, чтобы она не сломала её во снах и скрипах дверных петель. Однажды Флер вернёт ей все, но только тогда, когда Гермиона попросит.

А пока…

Она даст ей ещё немного спасительной лжи…

Привкус корицы

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: