ГЛАВА 15. О Нольдор в Белерианде

Говорят, что Тургон из Невраста обнаружил скрытую долину Тумладен по подсказкам Ульмо; и что она (как станет известно впоследствии) располагалась к востоку от верхнего бассейна Сириона, в кольце высоких, отвесных гор, и ни одно живое существо не могло пробраться туда, за исключением лишь орлов Торондора. Однако существовал все же один проход, глубоко под горами, что выдолбили в толщах камня стремившиеся к Сириону потоки; именно этот путь и обнаружил Тургон, пришел по нему на зеленую равнину посреди гор и увидел одиноко стоявший посреди нее каменный остров-холм (ведь в далекие древние времена на месте этой равнины находилось огромное озеро). Он моментально осознал, что нашел место исполнения своих желаний, и решил построить на холме город, в память о Тирионе-на-Туне; однако ему пришлось на какое-то время вернуться в Невраст, хотя отныне им целиком овладели мысли о том, как исполнить поскорее свой замысел.

После Дагор Аглареб беспокойство, что поселил в его сердце Ульмо, вновь вернулось к Тургону, поэтому он поспешно призвал к себе множество отважных и умелых представителей своего народа, и тайком повел их в скрытую долину. Здесь они принялись возводить задуманный Тургоном город; они установили сторожевые посты, чтобы никто не смог застать их за работой, а власть Ульмо, бежавшая в водах Сириона, охраняла их. Но Тургон большую часть времени по-прежнему проводил в Неврасте, и лишь спустя пятьдесят два года тайного строительства ему сообщили, что город совершенно готов.

Согласно преданиям, Тургон назвал его на языке эльфов Валинора Ондолинде, Скалой Поющих Вод, потому что из холма било множество источников; однако на синдарине название изменилось, превратившись в Гондолин, Скрытую Скалу.

Тургон принялся собираться в путь из Невраста в Гондолин, намереваясь оставить свою обитель в Виньямаре у моря, и тут к нему вновь пришел с известием Ульмо.

— Наконец ты отправляешься в Гондолин, Тургон, — сказал ему Повелитель Вод. — Я обладаю властью в долине Сириона и во всех его водах и потому сделаю так, что никто не сможет проследить твоего отхода либо найти скрытый проход в долину против твоей воли. Долее всех прочих королевств Эльдалие простоит Гондолин против Мелькора. Однако не привязывайся больше необходимого к делу рук своих и сердечных помыслов; помни, что истинная надежда Нольдор лежит на Западе и приходит с Моря.

Затем он напомнил Тургону, что на нем по-прежнему лежит проклятье Мандоса, избавить его от которого у Ульмо недостаточно власти.

— Может статься, что проклятье Нольдор найдет тебя раньше, и в стенах твоих свершится предательство; они окажутся тогда в смертельной опасности. Однако если таковая угроза возникнет, то из самого Невраста тебя придет предупредить тот, кто средь всех пожаров и прочих бед принесет надежду эльфам и людям. Поэтому оставь в этом доме доспехи и меч, чтобы в грядущие годы он смог найти и взять их; таким образом ты сможешь безошибочно узнать его. — И Ульмо объяснил Тургону, каким должен быть шлем, кольчуга и меч, что ему надлежало оставить в Виньямаре.

Затем Ульмо вернулся в море, а Тургон выслал вперед весь свой народ, а также третью часть нольдорцев Фингольфина вкупе с еще большим отрядом Синдар. Они уходили группами, пробираясь тайком в тенях Эред Ветрин, и в конце концов дошли до Гондолина незамеченными; и никто не знал, куда они ушли. Последним отправился в дорогу Тургон. Он молча проделал путь через холмы вместе со своими домочадцами, а затем прошел через горные врата, и те замкнулись за его спиной.

Прошли долгие годы, и никто не входил за это время в Гондолин, за исключением лишь Хурина да Хуора; воинство Тургона не покидало его пределов вплоть до Года Плача, что наступил спустя триста пятьдесят с лишним лет. Но за кольцом гор народ Турина рос и процветал, вкладывая свое ремесленное искусство в бесконечные труды; и со временем Гондолин на Амон Гварет стал таким прекрасным, что мог бы соперничать даже с лежавшим за Морем Тирионом. Высоки были его белые стены и плавны изгибы лестничных пролетов, а над городом выше всех вздымалась Башня Короля. Там играли и переливались фонтаны, а во дворе Тургона стояли подобия древних Деревьев, которые он смастерил собственноручно; одно дерево, изваянное из золота, называлось Глиндаль, а второе, чьи цветы были сделаны из серебра — Бельтиль. Но великолепнее всех прочих чудес Гондолина была Идриль, дочь Тургона, которую прозвали Келебриндаль — Среброногая; волосы ее были подобны золоту Лаурелин до злодеяния Мелькора. В общем, Тургон долгое время жил в блаженстве и спокойствии, а Невраст пребывал в запустении и был необитаем вплоть до разрушения Белерианда.

***

Пока строился в великой тайне Гондолин, Финрод Фелагунд вгрызался в толщи скал в своем Нарготронде; сестра же его Галадриэль, как уже говорилось ранее, обитала в королевстве Тингола, Дориате. Временами Мелиан с Галадриэль беседовали о славных былых деньках в блаженном Валиноре; но о темном часе смерти деревьев Галадриэль заводить речи не решалась, каждый раз замолкая на полуслове. Однажды Мелиан сказала ей:

— На тебе и твоем народе лежит некое скорбное бремя. Это я вижу, но подробности скрыты от моего взора; ибо ни зрением, ни мыслью не могу я получить вестей о происходящем или уже произошедшем на Западе. Тень лежит надо всей землей Амана, простираясь далеко в море. Почему же ты отказываешься рассказать мне что-нибудь об этом?

— Те невзгоды уже в прошлом, — отвечала Галадриэль. — И я не хочу омрачать своего радостного существования здесь тяжелыми воспоминаниями. Ведь возможно, впереди грядет еще немало скорби, хотя надежда на лучшее по-прежнему сияет ярко.

Тогда Мелиан заглянула ей в глаза и произнесла:

— Я не верю в то, что Нольдор пришли сюда в качестве посланцев Валар, как они утверждали вначале; и не верю, что они прибыли на помощь в час нашей нужды. Нольдор никогда не говорят о Валар, а их лорды не передали Тинголу никакого сообщения — ни от Манве, ни от Ульмо, ни даже от его брата, короля Ольве, ни от его собственного народа, что пересек море. Почему, ответь мне, Галадриэль, благородные нольдорцы покинули Аман, словно изгнанники? Что за зло лежит на сыновьях Феанора, что они стали такими высокомерными и заносчивыми? Скажи, ведь мои догадки близки к правде?

— Близки, — вынуждена была согласиться Галадриэль. — Вот только нас не изгоняли; мы ушли по своей воле, хотя и против воли Валар. А рискнули мы и пошли наперекор Валар с единственной целью: отомстить Морготу и вернуть то, что он украл.

Затем Галадриэль поведала Мелиан о сильмарилях и об убийстве короля Финве в Форменосе; однако она умолчала о Клятве, о братоубийственной резне и о сожжении кораблей в Лосгаре. Мелиан почувствовала недомолвки и сказала:

— Много нового ты рассказала мне, и еще о многом я догадываюсь сама. Тьмой была окутана ваша долгая дорога из Тириона, но я вижу там зло; Тинголу не мешало бы узнать о нем, чтобы знать, как действовать.

— Возможно, — сказала на это Галадриэль. — Но узнает он об этом не от меня.

Больше Мелиан не заговаривала с ней об этом, но королю Тинголу рассказала все, что ей удалось узнать о сильмарилях.

— Дело серьезное, — сказала ему она. — Намного серьезнее, чем думают сами нольдорцы; ведь Свет Амана и судьбы всей Арды заключены теперь в этих вещах, творениях Феанора, которого уже нет на свете. Я предвижу, что вернуть их не удастся, даже при всей мощи Эльдар; мир будет разрушен в грядущих войнах, прежде чем сильмарили удастся отобрать у Моргота. Взгляни! Уже убит Феанор, а с ним и многие другие, как я полагаю; но первой смертью, что они принесли и принесут еще многим, была смерть твоего друга, Финве. Его убил Моргот, который затем бежал из Амана.

Тингол, опечаленный известиями и дурными предчувствиями, долго молчал; затем произнес:

— Теперь-то я наконец понимаю, почему пришли с Запада Нольдор, раньше я немало этому удивлялся. Не на помощь нам они примчались (разве что, случайно так вышло); ибо тех, кто остался в Средиземье, Валар предоставили самим себе до случая крайней нужды. А пришли нольдорцы за мщением и компенсацией. Но тем более верными соратниками против Моргота они будут нам; уж с ним-то они никогда не заключат мира.

На это Мелиан возразила:

— Действительно, они пришли сюда за этим; однако есть и другие причины. Остерегайся сыновей Феанора! На них лежит печать гнева Валар; они свершили зло, я почти уверена в этом — и в Амане, и по отношению к их собственным сородичам. Скорбь лишь на время усыпила разногласия меж правителями Нольдор.

— Мне-то что до этого? — спросил тогда Тингол. — О Феаноре я получал лишь поверхностные доклады, и заслуги его представляются немалыми. О сыновьях его, к сожаленью, мне известно и того меньше; однако я уверен в том, что они — заклятые враги нашего врага.

— Их мечи и советы обоюдоостры, — заметила на это Мелиан; больше они на эту тему не разговаривали.

Вскоре среди Синдар поползли слухи о содеянном Нольдор до того, как те пришли в Белерианд. Не было никаких сомнений в том, откуда подул ветер — некрасивая правда была щедро приправлена и отравлена ложью. Однако Синдар были не были чрезмерно подозрительны и доверяли словам, и (как и следовало ожидать) именно их выбрал Моргот мишенью для своего первого обмана; ведь Синдар совсем его не знали. Кирдан, услышав эти темные слухи, был серьезно обеспокоен, но он был мудр и быстро осознал, что правда это или ложь, распускают такие слухи в эти мрачные времена неспроста; хотя злой умысел ему виделся со стороны нольдорских лордов, явно имевших меж собой разногласия. Поэтому-то Кирдан и отправил посланцев к Тинголу, сообщить ему об услышанном.

Так случилось, что в то время гостили у Тингола сыновья Финарфина, пришедшие повидаться со своей сестрой Галадриэль. Тингол, получив сообщение Кирдана, в крайнем раздражении бросил Финроду:

— Хорошую же ты мне службу сослужил, родич, умолчав о таких делах! Но теперь мне известно о злодеяниях, совершенных Нольдор.

— Что же плохого я сделал тебе, лорд? И что за беды принесли Нольдор в твое королевство, что так тебя опечалили? Ни против тебя, ни против твоего народа они никогда не замышляли ничего дурного, и тем более не делали.

— Поражаюсь я тебе, сын Эарвен, — фыркнул Тингол. — Ты приходишь в дом своего родственника с руками, обагренными кровью народа твоей матери, но не ищешь ни оправданий, ни прощения!

Обвинение сильно задело Финрода, но он смолчал, поскольку не мог защитить себя, не обвинив кого-то из других лордов Нольдор; а ему не хотелось делать этого перед Тинголом. Но в сердце Ангрода при воспоминании о словах Карантира поднялась горечь, и он воскликнул:

— Повелитель, я не знаю, какую ложь ты слышал, и от кого; но наши руки не обагрены кровью. Виноваты мы лишь в том, что позволили себе заблуждаться — наслушались речей Феанора и оказались околдованы ими, будто вином; но ненадолго. Мы не совершали на пути никаких злодейств, но и сами немало пострадали; однако мы простили тех, по чьей вине это произошло. И за это нас называют твоими доносчиками, изменниками Нольдор, хотя это неправда, как тебе прекрасно известно — ведь лишь из верности своему народу мы ни слова тебе не сказали, чем и заслужили твой гнев. Но мы не желаем признавать за собой чужой вины, поэтому выслушай теперь, что там произошло на самом деле.

И Ангрод с горечью поведал Тинголу о сыновьях Феанора, рассказал о резне в Альквалонде и Проклятии Мандоса, а также о сожжении кораблей в Лосгаре. А под конец вопросил:

— Так неужто после всех мучений, что мы претерпели на Дрейфующих Льдах, мы должны теперь носить еще и клеймо братоубийц и изменников?

— Проклятие Мандоса лежит и на вас, — заметила на это Мелиан. Но Тингол, прежде чем заговорить, надолго задумался.

— Ступайте же! — повелел, наконец, он. — Ибо сейчас мое сердце пылает от гнева. Позже можете возвратиться, если пожелаете; я не закрою для вас свои двери, ведь вы все же мои родственники, запутавшиеся в сетях зла, свершиться которому не помогали. С Фингольфином и его народом я также сохраню дружеские отношения, ибо они жестоко поплатились за то зло, что причинили. И та ненависть, что мы все питаем к Врагу, измыслившему все это коварство, несколько затмевает нашу скорбь. Однако попомните мои слова! Никогда впредь я не желаю слышать языка тех, кто убивал мою родню в Альквалонде! И пока это в моей власти, на нем не будут разговаривать в моем королевстве — я повелю всем Синдар отказаться от языка Нольдор и не отвечать говорящим на нем. А те, кто все же осмелятся его использовать, будут признаны нераскаявшимися братоубийцами и предателями.

Сыновья Финарфина покинули Менегрот с тяжелыми сердцами, предчувствуя, что пророчество Мандоса всегда будет стремиться к исполнению, и что никто из Нольдор, последовавших за Феанором, не сможет избежать тени, павшей на его род. Приказ Тингола был исполнен незамедлительно; при разговоре присутствовали Синдар, которые и разнесли весть за пределы дворца. Впоследствии от речи Нольдор они отреклись по всему Белерианду, и сторонились тех, кто пользовался ею. Однако и сами Изгнанники давно пользовались синдарином, а на Высшей Речи Запада говорили разве что лорды Нольдор, да и то между собой. Речь эта сохранилась лишь как язык знаний и наук, где бы не проживали говорившие на ней.

***

Тургон все еще обитал в Виньямаре, когда была завершена постройка Нарготронда; сыновья Финарфина прибыли туда отпраздновать сие событие, и даже Галадриэль на некоторое время переехала из Дориата в Нарготронд.

Король Финрод Фелагунд не был женат, и Галадриэль однажды полюбопытствовала о причинах этого. Фелагунд, словно озаренный предвидением, отвечал так:

— Я также давал клятву, и должен быть свободен для ее исполнения, а затем унести ее с собой во тьму. Никаких тягот и бремени моего царства не должен унаследовать мой потомок.

Однако говорят, что таких прагматичных мировоззрений он придерживался не всегда, ибо была у него среди Ваньяр возлюбленная, по имени Амари; но она не последовала за ним в изгнание.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: