Глава 18 РАСПУТИН И ПЛОТЬ

Илиодор -- Кто лицемер? -- Баба или чурбан? --

-- Акулина -- "Пошел, мальчишка!" -- "Она не

умрет" -- "Не полюбишь -- не вылечишь" --

-- Безумная любовь -- Господин учитель --

-- Ольга Владимировна -- Фальшивая невинность --

-- Церковный суд -- Царский суд

Илиодор

Не однажды я уже в разных видах упоминала Сергея Труфанова, принявшего

в монашестве имя Илиодора. Жизнь его интересующимся хорошо известна, так что

не буду (да и не хочу) входить в подробности. Скажу только необходимое.

Отец и Илиодор представляли собой странную пару. Первый жизнерадостный

и веселый, второй скучный, напыщенный (как большинство "копеечных"

семина-ристов, добравшихся до высоких степеней) и напрочь лишенный чувства

юмора. Тем не менее, они какое-то время приятельствовали.

Кстати -- я никогда не понимала отцовской привя-занности к Илиодору, и

когда тот однажды приехал в Покровское погостить, избегала его, как только

могла.

Илиодор необычайно гордился своей отчужденнос-тью от всего мирского.

Особым пунктом был обет без-брачия. Отец смеялся над его словами о том, что

только безбрачие есть дверь в Царство Божье, и смеясь же гово-рил, что эта

дверь легко оборачивается тесными врата-ми. "Входить тесными вратами" -- так

в монастырях наме-кали на содомский грех.

Анна Александровна пересказывала мне суть споров отца и Илиодора.

Привожу так, как запомнила.

"В доме Отца моего обителей много", -- опирался отец на Святое Писание

и добавлял от себя: "И в каж-дой обители множество дверей. Не думай, что

владеешь единственным ключом от Царства Божьего".

"Я не владею единственным ключом, -- ответил Или-одор. -- Ключей много,

достаточно для всех желающих их получить, но все они отпирают одну и ту же

дверь".

"Если бы это было правдой, то все скопцы попали бы в рай", -- заметил

отец.

"Истина в том, что стремящийся к духовному совер-шенству должен служить

либо Богу, либо плоти, нельзя служить обоим".

"Тот, кто молится от души, может настолько преис-полниться ощущением

божественного присутствия, что и думать забудет о плоти. Дух воспарит,

оставив на земле все телесные помыслы, и он перестанет замечать свое

физи-ческое тело и заботиться о нем. Позабудет о еде и питье, о сне и о

любовных желаниях. Но это редко кому дается.

Больше других, не способных подняться. Когда чело-век освободит свой

дух от уз чувственности, плоть еще настойчивее взывает к нему. Его

физическое желание ве-лико, он не в состоянии его побороть. Что ему делать?"

"Он должен молиться еще усерднее".

"Как же молиться, когда с ног валит? Есть только одно средство. Отложи

в сторону молитвы и найди жен-щину. Потом -- опять молись. Бог не осудит.

Но наступит время, когда женщина уже не понадо-бится, когда и самой

мысли не будет, а, стало быть, и искушения. Тогда-то настоящая молитва и

начнется".

Кто лицемер?

Илиодор называл рассуждения отца издевательством над монашескими

обетами. Отец возражал, говорил, что ни в коем случае не намерен спорить с

церковью. При этом он полагал только, что обет безбрачия толкуется неверно.

"Ничего хорошего не выйдет из такой молит-вы, когда душа другого просит".

В этом месте напомню слова Жевахова, приведенные уже мной выше, о

соединении любовного и молитвен-ного экстаза.

Анна Александровна пересказала мне и другой спор отца и Илиодора.

Однажды заговорили о том, какой грех самый страш-ный. Илиодор заявил

без колебаний: "Тут не о чем спо-рить. Самый страшный грех -- это тот, о

котором гласит первая заповедь: Да не будет у тебя других богов пред лицем

Моим".

Отец возразил, видя в приеме Илиодора отражение всегдашней его привычки

подменять предмет: "Разго-вор не о заповедях, а о грехе. Для меня ясно, что

Иисус считал лицемерие самым тяжким грехом".

Илиодор заерзал на стуле, чувствуя, что спор стано-вится чересчур

личным. Отец попал в точку. Чтобы за-щитить себя, Илиодор перешел в

наступление и загово-рил о кружке, собиравшемся у отца, намекая на

отно-шения определенного рода.

Для отца подобные упреки были не в новинку и по-этому он реагировал на

них обычно спокойно -- сам-то он знал, что невиновен. Однако выслушивать

обвине-ния именно от Илиодора отцу показалось отвратитель-ным. Во-первых,

потому что тот бывал на собраниях кружка и прекрасно все видел своими

глазами. Во-вто-рых же, потому что Илиодор как раз и был в этом воп-росе

лицемером высшей пробы. Отец не стерпел и на-помнил ему, как во время

приезда в Покровское застал монаха подглядывающим за купавшейся Дуней.

Монах оторопел и поспешил перевести разговор на другое. Однако обиду

затаил.

Илиодору все же больше пристало бы называться по-прежнему -- Сергеем

Труфановым. Несмотря на все уве-рения, он оставался мирянином. В Труфанове

было столько жажды власти, что ее хватило бы на многих. Можно сказать, что в

его жизни именно эта жажда вла-сти, вполне материальной (вспомним историю с

юро-дивым Митей, протеже Труфанова в Зимнем дворце), а не духовной, и

сыграла зловещую роль.

Интересно, что отец однажды сказал о Труфанове: "Все, до него не

достучишься". И пояснил: "Он не находит в своей душе ни капли того, чего

можно было бы стыдиться".

И все же отец перестал общаться с Труфановым не по своему решению. Отец

вообще с неохотой отказы-вался от общения с людьми, хотя бы однажды

показав-шимися ему приятными. К тому же он был искренне благодарен Труфанову

за прием, когда только появился в Петербурге. Труфанов же в открытую объявил

отцу войну. Их многолетняя дружба окончилась, и горечь раз-рыва преследовала

отца до самой смерти.

Да, можно оторвать мужика от Сибири, но нельзя вытравить Сибирь из

мужика. Это в полном смысле об отце. Его достоинства -- цельность натуры и

открытость

-- отчасти сводились на нет стремлением всегда гово-

рить правду. Такие привычки не для Нового Содома.

Баба или чурбан?

Надеюсь, я смогла показать, что при всей пропитан-ности жизнью отец

никогда не злоупотреблял своей силой и возможностью влиять на женщин в

плотском смысле. Однако надо понимать, что эта часть отноше-ний представляла

особый интерес для недоброжелате-лей отца. Замечу, что они получали

некоторую реаль-ную пищу для своих россказней. Основываясь на сведе-ниях,

полученных от одной из сторон, не самой бес-пристрастной, умельцы вели

дальше дело так, чтобы перевернуть все с ног на голову.

Я уже не раз обращала внимание на то, что в наш дом приходили многие.

Одни, чтобы попросить о чем-либо, другие, чтобы посоветоваться, третьи -- в

поис-ках исцеления. Большинство из них -- женщины. При-чем женщины,

пребывающие в том состоянии, когда душа ищет опоры, а надорванное сердце --

утешения. А в чем можно найти несчастной женщине полное утеше-ние?

Разумеется, в любви. В любви-молитве или в любви

-- физическом чувстве. Отцу самому было дано умение

оборачивать позывы плоти в духовное русло, чаще все-

го получалось у него помогать подобным образом и дру-

гим. Но не всем. В этом и была заключена ловушка.

Больше других писал о плотской греховности отца Илиодор. Не хочу

приводить его фантазии. Он особенно старательно описывал, как отец изгонял

блудного беса. При этом оборачивал дело так, будто бы отец непремен-но

вступал с женщиной в связь. Между тем, нет ни одно-го достоверного

свидетельства "несчастной жертвы" на-силия Распутина. Вспомню признание

отца: "Для меня что к бабе прикоснуться, что к чурбану". Это сказано в том

смысле, что физических чувств женщина у отца в известные минуты не вызывала.

Однако от него исходила такая сила любви, что совершенно обволакивала

жен-щину, давая наслаждение и встряхивая ее сильнее, чем любое соитие. После

того, как женщина испытала подоб-ное, никакой блудный бес в ней держаться

уже не мог. Голая страсть в ней просто умирала. Как это удавалось отцу,

неизвестно. Объяснить невозможно. Но ведь и Или-одор не отрицает, что отец

добивался результата.

Акулииа

Среди почитательниц отца находилась бывшая по-слушница -- Акулина,

совершенно влюбившаяся в него.

История же такова.

Как-то отец попал в монастырь на Охте, это в при-городе Петербурга.

Сестры пригласили его разделить с ними ужин. Когда собравшиеся только

приступили к трапезе, до них донесся дикий вопль, от которого мо-роз

продирал по коже. Так, должно быть, кричат в аду. Потом вопль сменили

хриплые, но тоже очень громкие стоны. Все, кроме отца сохраняли полное

спокойствие.

Монашки в ответ на расспросы рассказали, что это крики несчастной

молодой послушницы, страдающей падучей. Ни молитвы, ни усилия докторов ей не

помо-гают. Отец попросил отвести его к больной. Настоятель-ница поспешила

исполнить просьбу.

Разумеется, отец не в первый раз видел подобных больных. Но то, что

ждало его сейчас, было душеразди-рающим. В келье, чья дверь представляла

собой частую решетку, на куче зловонного хлама, ощерившись, лежала женщина,

имевшая вид безумной -- волосы вско-лочены, лицо и тело, видное сквозь

разорванное пла-тье, исцарапаны до крови. Увидев пришедших, она как будто

очнулась и снова начала завывать, теперь -- почти басом. Из ее горла

вырывались крики, в которых можно было различить ругательства и

богохульства. При этом тело больной извивалось, она загораживалась руками,

словно пытаясь защититься от удара. Потом вдруг затих-ла, будто удар все же

достиг цели.

Таких называют одержимыми. В перерывах между му-чительными припадками,

лишающими их, кажется, всего человеческого, женщины ничем не отличаются от

остальных. По их виду в обычные дни ничего заметить нельзя. Все это вполне

относилось и к Акулине -- по словам настоятельницы -- очень красивой и

спокойной.

Отец вызвался помочь. Он вошел в келью, остано-вился на пороге, осенил

себя крестным знамением и несколько минут молился молча. Затем подошел к

одер-жимой и обратился к ней.

Акулина повернула к нему лицо, окровавленное и покрытое синяками,

изуродованное животным оскалом, выражающим ненависть. Отец опустился рядом с

ней на колени и стал молиться вслух. Он просил Господа о том, чтобы тот

простил тяжкие грехи несчастной. Настоя-тельница и сестры недоуменно

переглядывались, так как не знали за послушницей никаких грехов, тем более

тяжких. Но в голосе отца звучала такая скорбь и уверен-ность, что

становилось ясно, он знает, о чем просит.

По мере того, как продолжались молитвы отца, взгляд Акулины прояснялся,

вся ее фигура как-то преобража-лась. Из зверя она на глазах превращалась в

женщину. Несчастная даже пыталась стыдливо прикрываться, на-тягивая лохмотья

то на грудь, то на колени. Постепенно девушка совсем успокоилась. Казалось,

невидимая рука сняла с нее груз ненависти и греха.

Следующей была молитва отца "о здравии болящей рабы Божьей Акулины".

Когда отец замолчал, Акулина имела вид здоровой.

Отец три раза широко перекрестился, потом так же перекрестил Акулину и

сказал: "Господь услышал мои

молитвы. Она исцелилась. Казанская Божья Матерь дала ей отпущение

грехов".

Присутствовавшие при исцелении Акулины приня-ли происшедшее за чудо.

Позже это событие было зане-сено в монастырскую книгу с подробнейшим

описани-ем всех действий отца как подтверждение проявления милости Божьей к

этой обители.

"Пошел, мальчишка!"

Безумная любовь

К рассказу об Акулине.

Вскоре после исцеления Акулина попросила освобо-дить ее от обета

послушания, почувствовав, что монас-тырская жизнь не позволит ей в

достаточной степени выразить благодарность Господу. Она решила идти в мир

и посвятить жизнь заботам о больных и нуждающихся. Так и сделала.

(Здесь уместно сказать о том, что, поступая так, Аку-лина в точности

претворила научения отца, хотя он ничего ей видимым образом не внушал, не

объяснял. Идея о служении миру в миру составляла центральную часть взглядов

отца.)

Потом Акулина вошла в тесный кружок, сложивший-ся возле отца. Уверена,

что она не притворялась предан-ной отцу, она и была таковой. Однако вспомним

слова отца из его "Жития...": "Ах, враг хитрый ловит вообще спасающихся".

Наступил день, когда духовная благодар-ность Акулины за исцеление обернулась

другим силь-ным чувством -- совсем ке духовным. Она не скрывала этого,

наоборот. Иногда казалось, что Акулина опять становится одержимой.

Анна Александровна рассказывала мне, как это вы-глядело со стороны.

Акулина сидела у ног отца, не слу-шая его протестов. Часами могла стоять

перед ним на коленях, буквально переползая за ним из комнаты в комнату, не

желая сесть на стул даже для того, чтобы поесть. Акулина целовала руки отца,

но не со смирени-ем, как можно было бы ждать от ученицы, а со

сладо-страстием Магдалины. Акулина выхватывала у отца ста-кан с водой --

допить. И не просто допить, а непремен-но с той самой стороны, с какой пил

отец. Таскала по-тихоньку из бельевой корзины ношеные вещи отца и т.п.

Разумеется, отец никогда не преступал порога при-личий в отношениях с бедной

девушкой.

Поступая так необдуманно (вернее, не в силах по-ступить иначе), Акулина

стала предметом сплетен, за-тянувших в свою паутину отца. Недоброжелатели

зашеп-тали по салонам, что отцу удалось привязать к себе де-вушку после

того, как под видом врачевания он изна-силовал ее в келье монастыря. И

никого из тех, кто сма-ковал подробности этого в высшей степени гнусного

измышления, не волновало, что ложь легко выйдет на-ружу при малейшей попытке

непредвзято вникнуть в суть события. Достаточно обратить внимание на то, что

при исцелении Акулины присутствовала настоятельница и несколько монахинь,

так как по монастырским правилам ни один мужчина не духовного звания не

мо-жет быть допущен в келью послушниц без свидетелей. Существует и

соответствующая запись, о которой я упо-минала. Но кто слушает доводы

разума, когда ум погло-щен злобой и завистью?

Зная, сколько горьких минут доставила эта история отцу, я все же с

сочувствием отношусь к несчастной Акулине. Возможно, потому, что именно ее

попросила Александра Федоровна обмыть тело мертвого отца и умастить его раны

благовониями. Можно только пред-ставить степень страдания Акулины, любящей

души, в те минуты. Думаю, отец простил ее. Мне не дано такого права, но если

бы было дано, я бы простила.

Господин учитель

А вот другая по роду история, но тоже очень важная для понимания всего

происходившего вокруг отца.

Я уже говорила, что отец грамоте обучен был, мягко говоря, не вполне.

Первые уроки письма и чтения он начал брать в Петербурге. Учителем взялся

быть (не знаю, по чьей рекомендации) тихий и очень порядочный че-ловек по

фамилии Лохтин.

Надо заметить, что имени его я никогда не слыша-ла, к нему обращались

"господин Лохтин" или "госпо-дин учитель". Отец-то, разумеется, был с ним,

как и со всеми другими, на ты и звал просто по имени. Но по-скольку он

стеснялся заниматься при мне, да и при дру-гих тоже, дверь его комнаты во

время уроков плотно закрывалась.

Интересно, что когда я спросила, как звали Лохти-на, у Анны

Александровны, та, всегда чуткая и внима-тельная, не смогла ответить.

Меня нисколько не удивляло, что все (аристократы в том числе) называли

отца по имени и отчеству -- Гри-горий Ефимович. И в голову мою не приходила

мысль, что, учитывая разницу в социальном положении нас -- крестьян

Распутиных -- и их -- представителей лучших

семей Российской империи, это странно. И только ког-да я силилась

узнать имя "господина учителя", я поняла -- он как личность не существовал

даже для добрейшей Анны Александровны. Но насколько же она и все дру-гие

подпадали под силу натуры отца, если даже в разго-ворах с третьими лицами

называли его -- сибирского мужика -- по имени и отчеству.

Ольга Владимировна

Зато имя жены господина учителя я знаю очень хо-рошо. Ольга

Владимировна Лохтина была хорошенькой блондинкой. Ума там никакого не было и

подавно, но, как я бы сейчас определила, прелесть глупости, несом-ненно,

изобиловала. Анна Александровна называла ее пустышкой и прилипалой, но на

первых порах не виде-ла в ней ничего дурного или опасного.

В отличие от бедной Акулины, страстно любившей отца, но не смевшей

сказать ему об этом (впрочем, сло-ва в ее случае были ни к чему), Ольга

Владимировна не чинилась. Привыкнув кружить головы сослуживцам мужа, она

рассчитывала быстро получить взаимность от моего отца.

Приемы у Ольги Владимировны были, как ей каза-лось, более утонченными

по сравнению с Акулинины-ми. Но, честное слово, выглядели они намного

отврати-тельнее. Она приходила к нам в дом, надушенная самы-ми сильными

духами, которые только можно было най-ти, в декольтированных платьях,

подчеркивавших пре-лести (а их отрицать никак нельзя) фигуры.

Но все было тщетно.

Как-то раз она сказала отцу, чуть не плача, что ее муж болен. Она

прекрасно знала, что отец не оставит без внимания человека, которому был

обязан.

Отец пришел к Лохтиным в назначенное время. Его встретила Ольга

Владимировна, одетая в прозрачный пеньюар. Она ввела его в маленькую

гостиную, и не ус-пел он спросить о здоровье мужа, как она сбросила свое

единственное одеяние и обняла его. Захваченный врасплох неожиданным

нападением Ольги Владимировны, отец сдался, так как его стойкость была

подорвана многоме-сячным воздержанием. (И снова: "Ах, враг хитрый...")

Настал час Ольги Владимировны. В ее хорошенькой, но не твердой умом

головке все перепуталось.

Она стала напрашиваться на приемы в видные дома и рассказывать обо всем

происшедшем, добавляя от раза к разу немыслимые детали. В конце концов она

догово-рилась до того, что отец есть Господь Бог, а она сама -- воплощение

Пресвятой Девы.

Отец казнил себя за минутную слабость, но сделан-ного не воротишь.

Вошедшая во вкус и находящая живую поддержку в салонах "бриджистов",

Ольга Владимировна хотела про-должения. Отец же запретил принимать ее в

нашем доме.

Тогда Ольга Владимировна приняла на себя новую роль -- соблазненной и

покинутой. В этой ипостаси ее поощряли еще больше, чем прежде.

Над Ольгой Владимировной потешались уже в от-крытую. Вскоре перед ней

закрылись все двери. Кто-то надоумил ее просить защиты у Илиодора. Если бы

она могла предвидеть, чем обернется этот шаг!

"Скромник" Илиодор уже давно посматривал на Оль-гу Владимировну

совершенно недвусмысленно, и теперь ему представилась возможность "вкусить

сладких плодов".

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: