Фальшивая невинность

-

Ольга Владимировна бросилась к ногам Илиодора в поисках покровительства

и защиты.

Вынуждена признать -- отец сам дал козыри в руки своему непримиримому

врагу. Как же -- Распутин назы-вал его, Илиодора, лицемером! Ну, и кто же

теперь лицемер?

Илиодор не подумал о том, что не отец, а он сам желал Ольгу

Владимировну. И что свидание, ставшее ловушкой для отца, было хитро

подстроено.

Распаленный страстью Илиодор накинулся на Ольгу Владимировну и

попытался силой овладеть ею. Защищаясь, она закричала. В келью постучали.

Медлить и не от-крывать дверь было невозможно. Илиодор оттолкнул Ольгу

Владимировну, чье платье находилось в беспо-рядке. Она упала на руки

вошедшим монахам.

Илиодор, весьма склонный к театральщине, правдо-подобно разыграл

оскорбленную невинность -- Ольга Владимировна де пыталась его соблазнить.

Монахи выволокли испуганную, кричащую женщи-ну во двор, сорвали с нее

одежду и избили кнутом.

После этого Ольга Владимировна попала в лечебни-цу для душевнобольных и

оправиться от происшедшего уже не смогла.

Когда отец узнал обо всем происшедшем между Оль-гой Владимировной и

Илиодором, он притмел в ярость и поклялся восстановить справедливость. Отец

подал жалобу в Святейший Синод. Но, к сожалению, время было упущено.

Илиодор, понимая уязвимость собствен-ного положения, опередил отца и первым

попал на ауди-енцию к епископу Гермогену.

О Гермогене я уже говорила вскользь, когда описы-вала приход отца в

Петербург. Тогда он был в числе са-мых горячих почитателей отца, называл

"Божьим чело-веком", умилялся со всеми его "разумностью". Именно Гермоген

Саратовский был позже одним из тех, кто привлек отца к "Союзу истинно

русских людей". Там, в этом поначалу благородном собрании, разыгрались

не-чистые в финансовом отношении дела. Об этом стало известно отцу, он

вмешался. И, разумеется, без всякой дипломатии. Гермоген же оказался

впутанным в аферы по самую макушку. Следствие все же провели, как ни

старался Гермоген замять скандал. Сам он из-под подо-зрения вывернулся, а

двух его приятелей признали-таки виновными в растрате.

Понятно, что Гермоген сразу же оценил представив-шуюся возможность

отомстить отцу и приход Илиодора счел подарком. Проверять наветы Илиодора он

и не со-бирался, хотя в подобных случаях это делается неукос-нительно.

Церковный суд

Таким образом началось слушание дела отца. Разбира-тельство проводилось

в вотчине епископа Гермогена -- Саратове. Состав суда был подобран

соответственно.

Как все происходило, рассказывала мне со слов отца Анна Александровна.

Отца обвиняли в прелюбодеянии, а это в глазах цер-ковного суда

прегрешение очень тяжелое.

Гермоген занял место во главе стола.

Отец хотел было предварить слушание, как-то объяс-ниться, но ему не

дали даже рта раскрыть. Гермоген тут же вспомнил о том, что отец -- простой

мужик.

-- Молчать! Я тебе слова не давал.

Илиодор же нетерпеливо ждал сигнала к атаке. А получив его, с

наслаждением набросился на отца, ис-пользуя свой действительный дар

проповедника.

Он сказал примерно следующее: "Распутин -- само-званец и известный

развратник. Используя свою власть над женщинами, он соблазнил несчетное их

количе-ство. Одна из его несчастных жертв пришла ко мне за помощью и

рассказала, что обвиняемый ее загипноти-зировал и что она не в силах была

ему сопротивляться.

А потом это бедное обезумевшее создание попыта-лось соблазнить меня.

Конечно, я отправил ее в лечеб-ницу для душевнобольных, но боюсь, что разум

поки-нул ее навсегда".

Анна Александровна, послушная своей всегдашней скромности, разумеется,

не передала и сотой доли тех красок, к которым прибег Илиодор для

живописания "грехов" отца. Речь Илиодора была длинной и изобило-вала

подробностями, которые могут родиться только в голове монаха, изъеденной

желанием.

За спиной отца все это время стояли два дюжих мо-лодца, готовые в

случае надобности удержать подсуди-мого на месте. Но отец прекрасно понимал,

что вмеши-ваться в ход дела бесполезно, поэтому и не пытался перебивать

Илиодора, требовавшего сурового наказания.

Гермоген с удовольствием внимал Илиодору, а при-сутствовавший здесь же

Митя Халява, известный про-теже Илиодора, даже взвизгивал время от времени,

слов-но повинуясь знакам своего хозяина.

Выдержав паузу, Гермоген обратился к отцу, спро-сив, что тот может

ответить.

Замечу еще раз, что слова Илиодора под сомнение не ставились, а

обвинения заранее объявлялись спра-ведливыми.

Отец сказал, что оправдываться он не собирается -- не в чем. Грех с

Ольгой Владимировной Лохтиной был, но он в нем раскаялся, больше же за собой

таких грехов не знает, как не может их за ним знать Илиодор. К тому он,

отец, лицо не духовное, и, хотя старается следовать законам Божеским, живет

в миру. Однако если еписко-пу будет угодно, он расскажет о том, о чем

умолчал Илиодор и приведет доказательства его вины.

Илиодор рассчитывал, что отца приведет в полное смущение одно уже

высокое собрание. Но он по самона-деянности не подумал о том, что перед ним

-- не "про-стой мужик", а человек, толкующий Святое Писание царственным

особам и совершенно чуждый робости.

Услышав, что голос отца звучит уверенно, Илиодор прервал его:

-- Мужик лжет!

Это обозначало, что суд кончен и что отец признан виновным. Другой бы

сник и покорно запросил пощады. Но только не отец. Не дожидаясь, пока

стражники зало-мят ему руки за спину, отец схватил свой стул и замах-нулся.

Стражники отступили. Немая сцена продолжалась несколько минут. В стенах

монастыря ничего подобного не видели. Отец же спокойно пошел к двери и

закрыл ее с внешней стороны на тот самый стул, который все еще держал в

руках.

Разумеется, на этом дело не закончилось. Но собы-тия развивались совсем

не так, как хотелось бы обвини-телям отца.

Царский суд

Какое-то время после наша обычная жизнь шла сво-им порядком. Я даже не

слышала в доме разговоров об Илиодоре и Гермогене. Отец был спокоен. К тому

же и его недоброжелатели замолчали.

Но Анна Александровна, добрая и чистая душа, не-смотря на просьбы отца

ничего не рассказывать Алек-сандре Федоровне, чтобы не волновать ее,

все-таки про-говорилась царице. Анна Александровна никогда не могла хранить

в тайне чувства, а видя такую обиду, какую нанесли отцу, ходила сама не

своя. Когда Александра Федоровна услышала о позорном происшествии, она

немедленно призвала к Николаю всех участников -- об-винителей и обвиняемых.

Надо заметить, что отец не хотел свидетельствовать против известных

церковнослужителей и недавних дру-зей -- Гермогена и Илиодора.

В конце концов царь потерял терпение и обратился к отцу:

-- Григорий Ефимович, приказываю тебе рассказать

мне все, что ты знаешь об этом деле.

Деваться было некуда, и отец заговорил. Он расска-зал все, что знал.

Когда отец замолчал, царь обратился к Илиодору и спросил у того, чем он

может (и может ли вообще) оправдаться.

При этом царь предупредил:

-- Предупреждаю тебя -- мне известно все, лжи не

потерплю.

После этих слов Илиодор не нашел, что ответить.

За лжесвидетельствование Илиодор был выслан из Петербурга в монастырь

за сто верст от столицы. За по-такание лжесвидетелю наказали и Гермогена.

Глава 19

УЖИН ВО ДВОРЦЕ

Сборы -- В кукольном доме -- Алексей Ужасный --

-- "Кушать подано" -- Фужер вместо рюмки --

-- Сплетения -- Мороженое императора

Сборы

Отец был счастлив. Этому событию я была обязана тем, что в первый раз

попала во дворец на царский ужин.

Когда отец сказал мне, что мы приглашены во дво-рец, я была так

взволнована, что не могла вымолвить ни слова. Хотя отец с разрешения

Александры Федоров-ны брал меня с собой и раньше, ни царя, ни царицу, ни их

детей я не видела и никогда не присутствовала при их разговорах.

(К месту приведу свидетельство Воейкова о том, что отец совсем не часто

бывал во дворце: "На вопрос мой, как часты бывают эти посещения, полковник

Герарди ответил, что один раз в месяц, а иногда в два месяца раз. Еще

задолго до моего назначения мне приходилось слышать рассказы о Распутине,

производившие на меня впечатление не простой сплетни, а чего-то умышленно

раздуваемого. Исходили, к моему великому изумлению, эти рассказы от

приближенных к царю лиц, которые старались придавать особенное значение

каждому появ-лению Распутина при дворе. Так, например, во время романовских

торжеств в Костроме на церковном бого-служении в высочайшем присутствии

появление Распу-тина было немедленно подчеркнуто среди присутству-ющих не

кем иным, как товарищем министра внутрен-них дел -- генералом свиты

Джунковским. На меня такое вмешательство в личную жизнь царской четы

про-изводило удручающее впечатление. Распутина я до на-значения своего

дворцовым комендантом не видел, све-дения же о нем получал от людей, якобы

преданных государю, но, вероятно, не понимавших, что их вред-ная болтовня

вносит расстройство в неустойчивые умы".)

Все мгновенно завертелось волчком. Мне нечего на-деть. Как ведут себя

за царским столом? Что я скажу царю и царице? Примут ли меня царские дети?

Тысячи вопросов проносились в моем мозгу, но оставались без ответа. К

счастью, Дуня, никогда не терявшая головы, взяла меня под свое крылышко.

Подобрала вполне под-ходящее платье, волосы расчесывала щеткой и уклады-вала

до тех пор, пока я не почувствовала себя призовой лошадью. Она мыла и

скребла меня так, что я начала опасаться, как бы не остаться без кожи.

И вот я готова.

В кукольном доме

Императорская семья жила в Александровском двор-це, построенном

Екатериной Великой для внука, Алек-сандра Первого, который предпочитал его

Большому дворцу. Последний использовался только для парадных приемов и

государственных торжеств.

Мы ехали во дворец в карете, украшенной царски-ми гербами. Кучер и

лакей на козлах были одеты в си-ние бархатные ливреи дома Романовых и своим

важ-ным видом походили на аристократов (как я их пред-ставляла, правда).

Мы въехали в кованые ворота, сопровождаемые при-ветствием гвардейского

караула и по чудесной аллее плавно подкатили к парадному входу. Один лакей

бро-сился открывать дверцы и помог выйти, другой уже рас-пахнул перед нами

двери и застыл в низком поклоне, а еще двое помогли снять пальто и шляпы.

Не знаю, как правильно назывался придворный, который вел нас дальше, но

про себя я назвала его па-жом. Этот паж повел нас через зал, обшитый

панелями

красного дерева, в приемную, где доложил о нашем прибытии.

То, что произошло потом, показалось мне тогда (и кажется до сих пор)

сказкой. Навстречу нам вышли царь Николай Второй и царица Александра

Федоровна с деть-ми. Это была ослепительно красивая семья.

Отец троекратно поцеловал и обнял царя, потом царицу, потом Алексея,

потом -- по старшинству вели-ких княжон.

Легко представить себе мою робость в ту минуту. Но она буквально

испарилась, как только я услышала го-лос Александры Федоровны. Она сказала:

"Очень мило", -- и улыбнулась в ответ на мой реверанс (думаю, все же

довольно неуклюжий, несмотря на долгие репетиции), подошла и, прижав к себе,

поцеловала в пробор.

Затем меня представили царевичу и великим княж-нам. Они совершенно не

чинились, и это ободрило меня.

Как и всегда в моменты сильного волнения, я пона-чалу потеряла

способность вполне понимать, что про-исходит вокруг и совершенно не

запомнила, кто имен-но из девочек взял меня за руку и подвел к столу с

закусками. Теперь я думаю, что это была Татьяна.

(Странно, вспоминая, я вижу их лица очень четко, а в тот вечер они

сразу показались мне на одно лицо -- рос-кошные фарфоровые куклы в роскошном

кукольном доме.)

Стол с закусками был рассчитан на взрослых и на детей -- черная и

красная икра, креветки, анчоусы, что-то невообразимое, бисквиты, фрукты,

пирожные, кон-феты, бутылки с водкой и вином, кувшины со сладкой (как мне

сразу же объяснил Алексей) водой.

Алексей Ужасный

.

Мы, девочки, остановились чуть в стороне, ожидая сигнала. Алексей же

под ногами взрослых пробрался под стол и, откуда-то снизу высунув руку,

потянул за край скатерти в надежде поймать на лету что Бог пошлет. Ловко

подхватив кусочек чего-то, наколотого на тоненькую палочку, он с криком

выскочил из-под стола и понесся в другой угол комнаты.

Царь покачал головой, вздохнул с притворной уко-ризной, сказал:

-- После меня Россией будет править царь, который войдет в историю как

Алексей Ужасный.

Царским детям хотелось знать обо мне все: в какой гимназии я учусь, кто

меня причесывает и одевает, есть ли у меня механические игрушки, видела ли я

их яхту, как зовут нашу корову в Покровском и в таком духе без конца. Больше

других усердствовала моя ровесница -- великая княжна Мария. (Потом мы с ней

подружимся.)

В тот вечер я была очарована вниманием царских де-тей. Да, разумеется,

оно было искренним, но оно же и показывало (поняла я и, главное, призналась

себе в этом, конечно, гораздо позже), что мое появление во дворце

воспринималось ими как явление диковинки. Между нами -- вся Россия. Но, в

некотором смысле, такой же диковинкой был во дворце и мой отец. Возникший

по-чти из ниоткуда (а Сибирь в представлении столичных жителей это и есть

ниоткуда), он оказался способен со-единить это "ниоткуда" и царский дворец.

Никому из прежних старцев подобное не удавалось, вернее, не было дано. Я

уверена, что понять это очень важно.

"Кушать подано!"

Фужер вместо рюмки

Был один момент, значение которого я поняла позже.

Когда Николаю стали наливать водки, он выхватил графинчик у лакея и,

минуя рюмку, налил полный фу-жер. Александра Федоровна что-то громко сказала

Ни-колаю Александровичу по-французски, тот по-французски же ответил. Дети

сразу притихли. Я, конечно, ниче-го не поняла. А отец поднялся со своего

места, подошел к царю и, глядя ему в глаза, очень тихо проговорил:

-- Не надо, не надо.

Николай поставил фужер и в продолжение вечера больше не пил ничего.

В конце подали изумительное мороженое.

Сплетения

Я уже ничуть не удивляюсь сплетениям, которыми оказывается полна жизнь

-- не только моя, любая жизнь. Не могу не рассказать в этом месте следующее.

Кухарка из меня в практическом смысле никудыш-няя -- пока я жила в

Покровском, готовка лежала на работницах. Да и что там была за готовка,

известно. По-том, когда я приехала с отцом в Петербург, меня до кухни тоже

не допускали, но уже по другой причине -- жалели моих рук. К тому же отцу

было приятно, что я, как барышня, бываю на кухне, только чтобы отдать,

вернее, передать, распоряжения. Вообще-то при этом отец не ставил целью

сделать из меня настоящую ба-рышню, наоборот, одергивал, когда я по глупости

за-носилась. (И кроме того, это уж и вовсе к слову, -- о мужицком

происхождении мне не давали забывать ок-ружающие. Иногда не со зла, как

явные недоброжелате-ли, а просто потому что думали выразить мне так свое

расположение: "Хоть и из деревни, а сразу не ска-жешь...", имея в виду,

очевидно, что не сразу, а при-смотревшись, все-таки скажешь. Да Бог с ними.

Мне-то все равно. Я себе цену знаю.)

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: