ТОР 5 статей: Методические подходы к анализу финансового состояния предприятия Проблема периодизации русской литературы ХХ века. Краткая характеристика второй половины ХХ века Характеристика шлифовальных кругов и ее маркировка Служебные части речи. Предлог. Союз. Частицы КАТЕГОРИИ:
|
Фальшивая невинность- Ольга Владимировна бросилась к ногам Илиодора в поисках покровительства и защиты. Вынуждена признать -- отец сам дал козыри в руки своему непримиримому врагу. Как же -- Распутин назы-вал его, Илиодора, лицемером! Ну, и кто же теперь лицемер? Илиодор не подумал о том, что не отец, а он сам желал Ольгу Владимировну. И что свидание, ставшее ловушкой для отца, было хитро подстроено. Распаленный страстью Илиодор накинулся на Ольгу Владимировну и попытался силой овладеть ею. Защищаясь, она закричала. В келью постучали. Медлить и не от-крывать дверь было невозможно. Илиодор оттолкнул Ольгу Владимировну, чье платье находилось в беспо-рядке. Она упала на руки вошедшим монахам. Илиодор, весьма склонный к театральщине, правдо-подобно разыграл оскорбленную невинность -- Ольга Владимировна де пыталась его соблазнить. Монахи выволокли испуганную, кричащую женщи-ну во двор, сорвали с нее одежду и избили кнутом. После этого Ольга Владимировна попала в лечебни-цу для душевнобольных и оправиться от происшедшего уже не смогла. Когда отец узнал обо всем происшедшем между Оль-гой Владимировной и Илиодором, он притмел в ярость и поклялся восстановить справедливость. Отец подал жалобу в Святейший Синод. Но, к сожалению, время было упущено. Илиодор, понимая уязвимость собствен-ного положения, опередил отца и первым попал на ауди-енцию к епископу Гермогену. О Гермогене я уже говорила вскользь, когда описы-вала приход отца в Петербург. Тогда он был в числе са-мых горячих почитателей отца, называл "Божьим чело-веком", умилялся со всеми его "разумностью". Именно Гермоген Саратовский был позже одним из тех, кто привлек отца к "Союзу истинно русских людей". Там, в этом поначалу благородном собрании, разыгрались не-чистые в финансовом отношении дела. Об этом стало известно отцу, он вмешался. И, разумеется, без всякой дипломатии. Гермоген же оказался впутанным в аферы по самую макушку. Следствие все же провели, как ни старался Гермоген замять скандал. Сам он из-под подо-зрения вывернулся, а двух его приятелей признали-таки виновными в растрате. Понятно, что Гермоген сразу же оценил представив-шуюся возможность отомстить отцу и приход Илиодора счел подарком. Проверять наветы Илиодора он и не со-бирался, хотя в подобных случаях это делается неукос-нительно.
Церковный суд Таким образом началось слушание дела отца. Разбира-тельство проводилось в вотчине епископа Гермогена -- Саратове. Состав суда был подобран соответственно. Как все происходило, рассказывала мне со слов отца Анна Александровна. Отца обвиняли в прелюбодеянии, а это в глазах цер-ковного суда прегрешение очень тяжелое. Гермоген занял место во главе стола. Отец хотел было предварить слушание, как-то объяс-ниться, но ему не дали даже рта раскрыть. Гермоген тут же вспомнил о том, что отец -- простой мужик. -- Молчать! Я тебе слова не давал. Илиодор же нетерпеливо ждал сигнала к атаке. А получив его, с наслаждением набросился на отца, ис-пользуя свой действительный дар проповедника. Он сказал примерно следующее: "Распутин -- само-званец и известный развратник. Используя свою власть над женщинами, он соблазнил несчетное их количе-ство. Одна из его несчастных жертв пришла ко мне за помощью и рассказала, что обвиняемый ее загипноти-зировал и что она не в силах была ему сопротивляться. А потом это бедное обезумевшее создание попыта-лось соблазнить меня. Конечно, я отправил ее в лечеб-ницу для душевнобольных, но боюсь, что разум поки-нул ее навсегда". Анна Александровна, послушная своей всегдашней скромности, разумеется, не передала и сотой доли тех красок, к которым прибег Илиодор для живописания "грехов" отца. Речь Илиодора была длинной и изобило-вала подробностями, которые могут родиться только в голове монаха, изъеденной желанием. За спиной отца все это время стояли два дюжих мо-лодца, готовые в случае надобности удержать подсуди-мого на месте. Но отец прекрасно понимал, что вмеши-ваться в ход дела бесполезно, поэтому и не пытался перебивать Илиодора, требовавшего сурового наказания. Гермоген с удовольствием внимал Илиодору, а при-сутствовавший здесь же Митя Халява, известный про-теже Илиодора, даже взвизгивал время от времени, слов-но повинуясь знакам своего хозяина. Выдержав паузу, Гермоген обратился к отцу, спро-сив, что тот может ответить. Замечу еще раз, что слова Илиодора под сомнение не ставились, а обвинения заранее объявлялись спра-ведливыми. Отец сказал, что оправдываться он не собирается -- не в чем. Грех с Ольгой Владимировной Лохтиной был, но он в нем раскаялся, больше же за собой таких грехов не знает, как не может их за ним знать Илиодор. К тому он, отец, лицо не духовное, и, хотя старается следовать законам Божеским, живет в миру. Однако если еписко-пу будет угодно, он расскажет о том, о чем умолчал Илиодор и приведет доказательства его вины. Илиодор рассчитывал, что отца приведет в полное смущение одно уже высокое собрание. Но он по самона-деянности не подумал о том, что перед ним -- не "про-стой мужик", а человек, толкующий Святое Писание царственным особам и совершенно чуждый робости. Услышав, что голос отца звучит уверенно, Илиодор прервал его: -- Мужик лжет! Это обозначало, что суд кончен и что отец признан виновным. Другой бы сник и покорно запросил пощады. Но только не отец. Не дожидаясь, пока стражники зало-мят ему руки за спину, отец схватил свой стул и замах-нулся. Стражники отступили. Немая сцена продолжалась несколько минут. В стенах монастыря ничего подобного не видели. Отец же спокойно пошел к двери и закрыл ее с внешней стороны на тот самый стул, который все еще держал в руках. Разумеется, на этом дело не закончилось. Но собы-тия развивались совсем не так, как хотелось бы обвини-телям отца.
Царский суд Какое-то время после наша обычная жизнь шла сво-им порядком. Я даже не слышала в доме разговоров об Илиодоре и Гермогене. Отец был спокоен. К тому же и его недоброжелатели замолчали. Но Анна Александровна, добрая и чистая душа, не-смотря на просьбы отца ничего не рассказывать Алек-сандре Федоровне, чтобы не волновать ее, все-таки про-говорилась царице. Анна Александровна никогда не могла хранить в тайне чувства, а видя такую обиду, какую нанесли отцу, ходила сама не своя. Когда Александра Федоровна услышала о позорном происшествии, она немедленно призвала к Николаю всех участников -- об-винителей и обвиняемых. Надо заметить, что отец не хотел свидетельствовать против известных церковнослужителей и недавних дру-зей -- Гермогена и Илиодора. В конце концов царь потерял терпение и обратился к отцу: -- Григорий Ефимович, приказываю тебе рассказать мне все, что ты знаешь об этом деле. Деваться было некуда, и отец заговорил. Он расска-зал все, что знал. Когда отец замолчал, царь обратился к Илиодору и спросил у того, чем он может (и может ли вообще) оправдаться. При этом царь предупредил: -- Предупреждаю тебя -- мне известно все, лжи не потерплю. После этих слов Илиодор не нашел, что ответить. За лжесвидетельствование Илиодор был выслан из Петербурга в монастырь за сто верст от столицы. За по-такание лжесвидетелю наказали и Гермогена.
Глава 19 УЖИН ВО ДВОРЦЕ Сборы -- В кукольном доме -- Алексей Ужасный -- -- "Кушать подано" -- Фужер вместо рюмки -- -- Сплетения -- Мороженое императора Сборы Отец был счастлив. Этому событию я была обязана тем, что в первый раз попала во дворец на царский ужин. Когда отец сказал мне, что мы приглашены во дво-рец, я была так взволнована, что не могла вымолвить ни слова. Хотя отец с разрешения Александры Федоров-ны брал меня с собой и раньше, ни царя, ни царицу, ни их детей я не видела и никогда не присутствовала при их разговорах. (К месту приведу свидетельство Воейкова о том, что отец совсем не часто бывал во дворце: "На вопрос мой, как часты бывают эти посещения, полковник Герарди ответил, что один раз в месяц, а иногда в два месяца раз. Еще задолго до моего назначения мне приходилось слышать рассказы о Распутине, производившие на меня впечатление не простой сплетни, а чего-то умышленно раздуваемого. Исходили, к моему великому изумлению, эти рассказы от приближенных к царю лиц, которые старались придавать особенное значение каждому появ-лению Распутина при дворе. Так, например, во время романовских торжеств в Костроме на церковном бого-служении в высочайшем присутствии появление Распу-тина было немедленно подчеркнуто среди присутству-ющих не кем иным, как товарищем министра внутрен-них дел -- генералом свиты Джунковским. На меня такое вмешательство в личную жизнь царской четы про-изводило удручающее впечатление. Распутина я до на-значения своего дворцовым комендантом не видел, све-дения же о нем получал от людей, якобы преданных государю, но, вероятно, не понимавших, что их вред-ная болтовня вносит расстройство в неустойчивые умы".) Все мгновенно завертелось волчком. Мне нечего на-деть. Как ведут себя за царским столом? Что я скажу царю и царице? Примут ли меня царские дети? Тысячи вопросов проносились в моем мозгу, но оставались без ответа. К счастью, Дуня, никогда не терявшая головы, взяла меня под свое крылышко. Подобрала вполне под-ходящее платье, волосы расчесывала щеткой и уклады-вала до тех пор, пока я не почувствовала себя призовой лошадью. Она мыла и скребла меня так, что я начала опасаться, как бы не остаться без кожи. И вот я готова. В кукольном доме Императорская семья жила в Александровском двор-це, построенном Екатериной Великой для внука, Алек-сандра Первого, который предпочитал его Большому дворцу. Последний использовался только для парадных приемов и государственных торжеств. Мы ехали во дворец в карете, украшенной царски-ми гербами. Кучер и лакей на козлах были одеты в си-ние бархатные ливреи дома Романовых и своим важ-ным видом походили на аристократов (как я их пред-ставляла, правда). Мы въехали в кованые ворота, сопровождаемые при-ветствием гвардейского караула и по чудесной аллее плавно подкатили к парадному входу. Один лакей бро-сился открывать дверцы и помог выйти, другой уже рас-пахнул перед нами двери и застыл в низком поклоне, а еще двое помогли снять пальто и шляпы. Не знаю, как правильно назывался придворный, который вел нас дальше, но про себя я назвала его па-жом. Этот паж повел нас через зал, обшитый панелями красного дерева, в приемную, где доложил о нашем прибытии. То, что произошло потом, показалось мне тогда (и кажется до сих пор) сказкой. Навстречу нам вышли царь Николай Второй и царица Александра Федоровна с деть-ми. Это была ослепительно красивая семья. Отец троекратно поцеловал и обнял царя, потом царицу, потом Алексея, потом -- по старшинству вели-ких княжон. Легко представить себе мою робость в ту минуту. Но она буквально испарилась, как только я услышала го-лос Александры Федоровны. Она сказала: "Очень мило", -- и улыбнулась в ответ на мой реверанс (думаю, все же довольно неуклюжий, несмотря на долгие репетиции), подошла и, прижав к себе, поцеловала в пробор. Затем меня представили царевичу и великим княж-нам. Они совершенно не чинились, и это ободрило меня. Как и всегда в моменты сильного волнения, я пона-чалу потеряла способность вполне понимать, что про-исходит вокруг и совершенно не запомнила, кто имен-но из девочек взял меня за руку и подвел к столу с закусками. Теперь я думаю, что это была Татьяна. (Странно, вспоминая, я вижу их лица очень четко, а в тот вечер они сразу показались мне на одно лицо -- рос-кошные фарфоровые куклы в роскошном кукольном доме.) Стол с закусками был рассчитан на взрослых и на детей -- черная и красная икра, креветки, анчоусы, что-то невообразимое, бисквиты, фрукты, пирожные, кон-феты, бутылки с водкой и вином, кувшины со сладкой (как мне сразу же объяснил Алексей) водой. Алексей Ужасный . Мы, девочки, остановились чуть в стороне, ожидая сигнала. Алексей же под ногами взрослых пробрался под стол и, откуда-то снизу высунув руку, потянул за край скатерти в надежде поймать на лету что Бог пошлет. Ловко подхватив кусочек чего-то, наколотого на тоненькую палочку, он с криком выскочил из-под стола и понесся в другой угол комнаты. Царь покачал головой, вздохнул с притворной уко-ризной, сказал: -- После меня Россией будет править царь, который войдет в историю как Алексей Ужасный. Царским детям хотелось знать обо мне все: в какой гимназии я учусь, кто меня причесывает и одевает, есть ли у меня механические игрушки, видела ли я их яхту, как зовут нашу корову в Покровском и в таком духе без конца. Больше других усердствовала моя ровесница -- великая княжна Мария. (Потом мы с ней подружимся.) В тот вечер я была очарована вниманием царских де-тей. Да, разумеется, оно было искренним, но оно же и показывало (поняла я и, главное, призналась себе в этом, конечно, гораздо позже), что мое появление во дворце воспринималось ими как явление диковинки. Между нами -- вся Россия. Но, в некотором смысле, такой же диковинкой был во дворце и мой отец. Возникший по-чти из ниоткуда (а Сибирь в представлении столичных жителей это и есть ниоткуда), он оказался способен со-единить это "ниоткуда" и царский дворец. Никому из прежних старцев подобное не удавалось, вернее, не было дано. Я уверена, что понять это очень важно. "Кушать подано!" Мне хотелось бы сказать, что в тот вечер я до мель-чайших подробностей рассмотрела убранство комнат. Но, к сожалению, ничего подобного не случилось. Рассмот-рела я его в другие дни и вечера: стены затянуты розо-вым Дамаском, кленовая мебель, по стенам развешаны картины и фотографии. Вошел дворецкий, объявивший, что кушать подано. Мы перешли в большую столовую -- высокие окна с красными бархатными занавесями, отделанными золо-той тесьмой. Ворс ковра под ногами был таким высо-ким, что я чуть было не упала, зацепившись каблуками. На столе, покрытом тонкой дамасковой скатертью, стояла посуда из позолоченного фарфора с императорекими гербами, а у каждого прибора выстроилось по три бокала, тоже украшенных золотыми гербами. Все пред-меты сервировки, начиная с колец для салфеток, были отмечены такими же гербами. За спинкой каждого из красных бархатных кресел, расставленных вокруг огромного обеденного стола, вы-сился, как изваяние, лакей, одетый в синюю ливрею и белые перчатки. Рядом с тарелками -- хрустальные подставки для но-жей, вилок и ложек. Я не знала о том, что если блюдо недоедено, но ты намерен его еще есть, в возникшей паузе приборы следует класть на эту самую подставку. Проглотив каплю салата, я неосторожно положила свою вилку на тарелку. Мгновенно "мой" лакей выхватил та-релку у меня из-под носа и тут же заменил ее чистой. То же повторилось через секунду. Вероятно, я так и осталась бы голодной, если бы царица не заметила моего промаха. -- Тебе не понравился салат? -- спросила она. -- Нет, ваше величество, понравился, он восхитите- лен, но лакей его почему-то все время уносит, -- отве- тила я, презирая себя за то, что ябедничаю на неуме- лую, так я полагала, прислугу. Тут же все разъяснилось: -- Понимаю. Ты положила вилку на тарелку, а это должно означать, что ты закончила есть. И она прямо за столом очень естественным тоном, без нравоучительства и снисходительности рассказала мне о премудростях большой сервировки. Так что мне все же удалось поесть досыта (как могут только дети -- мешая сладкое и горькое и получая от этого несказан-ное удовольствие). Фужер вместо рюмки Был один момент, значение которого я поняла позже. Когда Николаю стали наливать водки, он выхватил графинчик у лакея и, минуя рюмку, налил полный фу-жер. Александра Федоровна что-то громко сказала Ни-колаю Александровичу по-французски, тот по-французски же ответил. Дети сразу притихли. Я, конечно, ниче-го не поняла. А отец поднялся со своего места, подошел к царю и, глядя ему в глаза, очень тихо проговорил: -- Не надо, не надо. Николай поставил фужер и в продолжение вечера больше не пил ничего. В конце подали изумительное мороженое. Сплетения Я уже ничуть не удивляюсь сплетениям, которыми оказывается полна жизнь -- не только моя, любая жизнь. Не могу не рассказать в этом месте следующее. Кухарка из меня в практическом смысле никудыш-няя -- пока я жила в Покровском, готовка лежала на работницах. Да и что там была за готовка, известно. По-том, когда я приехала с отцом в Петербург, меня до кухни тоже не допускали, но уже по другой причине -- жалели моих рук. К тому же отцу было приятно, что я, как барышня, бываю на кухне, только чтобы отдать, вернее, передать, распоряжения. Вообще-то при этом отец не ставил целью сделать из меня настоящую ба-рышню, наоборот, одергивал, когда я по глупости за-носилась. (И кроме того, это уж и вовсе к слову, -- о мужицком происхождении мне не давали забывать ок-ружающие. Иногда не со зла, как явные недоброжелате-ли, а просто потому что думали выразить мне так свое расположение: "Хоть и из деревни, а сразу не ска-жешь...", имея в виду, очевидно, что не сразу, а при-смотревшись, все-таки скажешь. Да Бог с ними. Мне-то все равно. Я себе цену знаю.) Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском:
|