А. I. Сон как граница видимого и невидимого миров 8 страница

Спросим себя теперь о метафизике иконы, египетской или ме­тафизике до-христианской или христианской, пока безраз­лично.

Если роспись мумии прикрывала собою обращенное в мумию тело усопшего, а тело его мыслилось связанным с началом жизни, то можно ли было мыслить эту роспись лица как что-то само по себе, а не в отношении к лицу? Можно ли было в выра­жении «роспись лица» делать логическое ударение не на без­мерно важном, дорогом и священном — «лица», а на второсте­пенном, наслоенном на первом и физически и метафизически пустом — «роспись»? Конечно, нет, конечно, указывая на эту роспись, на погребальную маску, родственник или друг покой­ного говорил (и правильно говорил!): «Вот мой отец, брат, друг», а не «Вот краска на лице моего отца» или «Вот маска друга» и т. д. Несомненно, для религиозного сознания роспись, или маска, не отделялась от лица и не противопоставлялась ему, она мыслилась при нем и с ним, чрез свое отношение к

нему имея смысл и ценность. Эта маска была не сокрытием покойного, а раскрытием его, и притом в его духовной сущно­сти, более явным, более непосредственным, нежели вид самого лица.

Маска в культе усопших была воистину явлением усопшего, и притом уже явлением небесным, полным величия, божествен­ного благолепия, чуждым земных волнений и просвещенным небесным светом. И древний человек знал: этою маскою явля­ется ему духовная энергия того самого усопшего, который в ней и под ней. Маска покойного — это сам покойный не только в смысле метафизическом, но и физическом; он здесь, сам он являет нам свой лик. Иной онтологии не могло быть и у египетских христиан: и для них икона свидетеля была не изображением, а самим свидетелем, ею и чрез нее, посред­ством нее свидетельствовавшим. Так — хотя бы потому, что эта онтология есть прежде всего выражение факта: икона лежит на теле самого свидетеля, и всякое иное суждение об этом факте, хотя и возможное отвлеченно, при каких-либо особых целях, конкретно, жизненно — невозможно и было бы противоречием естественному способу чувствовать.

Но далее этот физический факт может утончиться и осложниться, причем духовная сущность его не потерпит искажения. Коль скоро сознана онтологическая связь между иконой и телом, а тела с самим святым, то величина расстояния от иконы до тела, равно как и наличный физический вид самого тела в данный момент, — уже не имеет силы, и связь, мыслимая онтологичес­ки, не уничтожается значительностью расстояния иконы от останков тела, а также нецельностью этих останков.

Где бы ни были мощи святого и в каком бы состоянии сохранно­сти они ни были, воскресшее и просветленное тело его в веч­ности есть, и икона, являя его, тем самым уже не изобра­жает святого свидетеля, а есть самый свидетель. Не ее, как памятник христианского искусства, надлежит изучать, но это сам святой ею научает нас. И в тот момент, когда хотя бы тон­чайший зазор онтологически отщепил икону от самого свято­го, он скрывается от нас в недоступную область, а икона делается вещью среди других вещей. В этот момент живая связь между горним и дольним, т. е. религия, в данном месте жизни распалась, пятно проказы умертвило соответственный участок жизни, и тогда должно возникнуть опасение, как бы это отщепление не пошло далее.

«Иконостас» занимает важное место в творческом наследии отца Павла Флоренского. Кроме того, он стал вехой в возвращении его имени и началом открытия его неопубликованных трудов. В 50-е годы А. М. Флоренская — вдова священника Павла Флоренского — разрешила перепечатать «Иконостас» архимандриту Сергию (Голубцову), позже архимандриту Новгородскому и Старорусскому. Кроме машинописной копии он сделал конспект работы, кото­рый значительно позже был опубликован анонимными издателями в Париже без разрешения и ведома семьи под названием «Икона» (Вестник Западно-Европейского Экзархата. № 65. Январь—март 1969. С. 39—64). Однако уже в середине 50-х годов полный текст «Иконостаса» стал известен среди спе­циалистов {Успенский Б. А. О семиотике иконы // Труды по знаковым систе­мам. Вып. V. Ученые записки Тартуского ун-та. Вып. 284. Тарту, 1971. С. 178—223).

Написание «Иконостаса» связано с работой о. Павла в Комиссии по охране памятников искусства и старины Троице-Сергиевой Лавры (1918—1920). Ито­гом этой работы стали статьи «Троице-Сергиева Лавра и Россия», «Моленные иконы преподобного Сергия», «Амвросий, Троицкий резчик XV в.» и другие. Но именно «Иконостас» остается произведением, в котором наиболее полно осмы­сливается (наряду с другими проблемами) иконопись и шире — русская средне­вековая культура. Богословско-исторический комментарий ко многим пробле­мам, затрагиваемым в «Иконостасе», можно найти в глубоком и наиболее обсто­ятельном на сегодняшний день труде: Успенский Л. А. Богословие иконы Пра­вославной Церкви. [Париж,] Изд. Западно-Европейского Экзархата; Москов­ский Патриархат, 1989.

«Иконостас» входит в большой цикл работ о. Павла под общим названием «Философия культа» (первая публикация, неполная и без учета сопутствующих материалов — Богословские труды. Сб. 17. М., 1977). Это название о. Павел пер­воначально дал своим лекция в Московской Духовной Академии, в дальнейшем помимо набросков лекций, читанных в мае и июне 1918 г., сюда вошли и отдель­ные работы:

Лекция 1. Страх Божий (1—5 мая 1918 г).

Лекция 2. Культ, религия и культура (5—7 мая 1918 г.)

Лекция 3. Культ и философия (12 мая 1918 г.)

Лекция 4. Таинства и обряды (12 мая 1918 г.)

Лекция 5. Семь таинств (19 мая 1918 г.)

Лекция 6. Черты феноменологии культа (21 мая 1918 г.)

Лекция 7. Освящение реальности (31 мая 1918 г.)

Дедукция семи таинств (24—29 декабря 1919 г.)

Свидетели (5—17 июня 1922 г.)

Иконостас (17 июня 1921 г. — 29 августа 1922 г.)

Словесное служение (28 августа — 17 сентября 1922 г.)

Первые наброски идеи «Иконостаса» относятся уже к 1912 г. Далее можно хронологически наметить четыре этапа:

1. 24—25 августа 1919 г. — текст «Платонизм и иконопись».

2. а) 17 июня 1921 г. — работа над началом «Иконостаса»;

б) 12 июля 1921 г. — составление схемы «Происхождение гравюры» (она сохранилась на отдельном листе);

в) 29 июля 1921 г. — возвращение к тексту «Платонизм и иконопись».

3. Продолжение работы над «Иконостасом» (об этом свидетельствует письмо Олсуфьева к Флоренскому от 8 января 1922 г.).

4. Редакция текста — 8 июля — 29 августа 1922 г.

Таким образом, «Иконостас» — плод по крайней мере четырехлетней рабо­ты.

Текст публикуется по изданию: Флоренский П. А. Иконостас. М., «Искус­ство», 1994 / Подготовка текста и комментарии А. Г. Дунаева (исправления и дополнения к этому изданию см.: Вопросы искусствознания. 1994. № 4. С. 71). Примечания, взятые также из этого издания, сокращены и в отдельных случаях изменены автором, в библиографических отсылках им учтены последние изда­ния трудов о. Павла и новейшие исследования.

При составлении примечаний использовалась литература, известная о. Павлу (в таком случае указывается труд о. Павла, где имеется ссылка на дан­ную книгу) либо изданная не позднее написания комментируемого труда, что особенно важно при заполнении лакун, оставленных в рукописи для цитат. Параллельно указываются позднейшие издания и имеющиеся переводы. В издании приняты следующие обозначения:

[ ] — исправления текста и дополнения, не принадлежащие П. А. Флорен­скому (в цитатах — восстановленные купюры);

[- -] — слова, выпадающие из логическо-грамматической структуры предло­жения либо отсутствующие в источнике, цитируемом П. А. Флоренским;

<...> — в цитатах: сокращение текста, сделанное П. А. Флоренским и отме­ченное им;

[...] — в цитатах: сокращение текста, сделанное П. А. Флоренским, но не отмеченное им;

М — машинописный текст;

БТ — первая публикация.

КОМПОЗИЦИЯ «ИКОНОСТАСА»

А. I. Сон как граница видимого и невидимого миров

1) сон и обратное время

2) сон и мнимое пространство

3) сон как граница двух миров

4) духовная прелесть

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: