Антону, моему сыну, посвящаю эту книгу. 4 страница

Разобрались - точно, не движемся. Оказалось, лихтер сел на кочку, а буксировщик сначала набил буксир, чего никто не заметил, затем ослабил, снова опустил серединой в воду, а рулевой продолжал рулить. На мостик вышел капитан и сделал вахтенному замечание за невнимательность. Спустили шлюпку, произвели обмер лихтера и небольшим типком в сторону наибольшей глубины сняли его с мели, после чего продолжили рейс.

5.

В Воронцово, передав лихтер на буксировку пароходу "Силач", присоединились к отряду кораблей экспедиции спецморпроводок. Возглавлял отряд Виктор Александрович Егоров, капитан дальнего плавания. В 1949 году с экспедицией Федора Васильевича Наянова он прибыл на Енисей. Имея большой опыт проводки речных судов Северным морским путем, был назначен возглавлять перегоны с Оби на Енисей. В 1950 году под его руководством был осуществлен перегон теплохода "Советская Сибирь", затем в 50-е годы перегонял теплоходы, баржи тюменьской постройки. В 1963 году Виктор Александрович погиб в авиакатастрофе, когда в самый разгар арктической навигации полетел из Салехарда в Ленинград, чтобы получить там квартиру, которую ему выделили после долгого ожидания.

В отряд экспедиции входил пароход "Родина", капитаном на котором был Юрий Маркович Рубинчик. Судьба этого человека сложная. До войны плавал третьим помощником командира на судах Дальневосточного пароходства, был осужден за дело, о котором не любил вспоминать, попал в Норильлаг. В процессе отбывания срока был расконвоирован и плавал на рейдово-маневровых судах Норильского комбината, который имел свой флот. После пополнения этого флота построенными в Финляндии пароходами-буксирами "Норильчанин" и "Таймыр" и лихтерами "Далдыкан" и "Курейка", также финской постройки, Рубинчик был назначен капитаном на пароход "Норильчанин". Затем его, как моряка, поставили капитаном на пароход "Родина". Но с этим судном ему не повезло: в 1965 году сделал аварию - пароход пробил баржу с пилоэкспортом на камне Петькин, за что Юрий Маркович Рубинчик был освобожден от занимаемой должности.

На теплоходе "Академик Архангельский", который также входил в состав отряда, капитаном был Владимир Владимирович Абшилава. Капитан дальнего плавания, до войны и во время войны ходил на морских пароходах типа "Либерти", участвовал в конвоях. Его пароход был торпедирован, экипаж спасли другие суда. Из-за того, что был репрессирован его отец, Владимира Владимировича лишили визы, и он стал капитаном сначала парохода "Таймыр" Норильского комбината, затем - зверобойной парусно-моторной шхуны "Заря". В 1963 году уволился из пароходства и уехал на свою малую родину - в Гагры, где у него был доставшийся по наследству собственный дом. В свои последние трудовые годы Абшилава работал в службе капитана порта Батуми. Многие речники Енисея бывали у него в гостях, и Владимир Владимирович был очень рад этому, ибо частицу своей души, как он сам выражался, оставил на Енисее.

Еще в составе отряда были теплоход "Академик Туполев", возглавляемый капитаном Виталием Александровичем Козаченко, ныне исполнительный директор Клуба капитанов, и ледокол "Енисей", на котором был поднят флагманский вымпел и на борт которого прибыл командир отряда Егоров.

Пока шла подготовка к выходу в море, крепились шлюпки, задраивались иллюминаторы, мы получили разрешение зайти в бухту Омулевая. С боцманом и двумя матросами я выехал на берег для пополнения запасов свежей рыбы и оленины. На берегу, у самого уреза воды, плотной шеренгой стояли крупной породы собаки и дружно лаяли. Их было не менее пятнадцати. Осмелиться выйти на берег было выше моих сил, продолжали сидеть в шлюпке и матросы, молодые ребята из ГПТУ. Боцман смело шагнул на берег, собаки окружили его плотным кольцом, тут же перестали лаять и пошли за ним в сторону зимовья. Мы выбрались из шлюпки и тоже пошли следом. Не доходя до зимовья, собаки дружно легли, свернувшись клубком, и даже глазом не повели в нашу сторону.

В зимовье никого не было. На столе стояли миски и чашки, не убранные после трапезы. По остаткам пищи и по тому, что собаки и нарты располагались рядом, мы сделали вывод, что хозяева поели недавно и были где-то недалеко. Действительно, через некоторое время они вернулись - это были отец лет 50 и сын лет 20. Они проверяли сети и на упряжке собак привезли килограммов 250 осетров. Среди их добычи особо выделялся один гигант, как мне показалось, царь-рыба. Впоследствии мы взвесили на борту судна этого осетра, он потянул на 42 килограмма. Правда, боцман заверил, что ему приходилось видеть и до 55 килограммов.

Зашли с хозяевами в зимовье, передали им свои подарки - картофель, капусту, лук, спирт. За чашкой чая разговорились. Сам хозяин уже более 15 лет работал в этом районе по контракту. У него имелись рация, маленькая электростанция, три бочки бензина. Электростанцией он пользовался в основном для того, чтобы обеспечивать работу радиостанции. В его функции входило сообщать о всех аномальных явлениях, которые ему доведется наблюдать, о посадке летательных аппаратов и выполнять некоторые другие задачи. Кроме того, он заключал договора по заготовке пушнины, с рыбзаводами - по вылову и засолке рыбы.

Охотился этот человек в основном на песца. Такая охота имеет свою специфику. За короткое полярное лето он "засоряет" тундру, то есть убивает в самых разных местах диких оленей - для приманки, а зимой ставит там на песцов капканы. За зиму они заготавливали с сыном до 250 песцовых шкурок. А на рыбозавод в Усть-Порту сдавали до пяти тонн ценных пород рыбы: в основном осетра, омуля.

Транспорт в тундре что зимой, что летом - нарты за собачьими упряжками. Правда, летом - еще и моторная лодка по воде. Выйдя из зимовья, хозяин показал нам собачью упряжку, объяснил, как она управляется. Среди собак и внешним видом, и своим поведением выделялся вожак. Лежал он немного в стороне от стаи и был намного крупнее остальных. Брошенный хозяином кусок мяса особенно ярко выразил отношение всей стаи к вожаку. Он, не торопясь, подошел, лег и принялся за трапезу, другие собаки не сделали и шагу по направлению к дарованной человеком добыче.

Хозяин показал нам свои холодильники, устроенные в вечной мерзлоте. Сами они употребляли только свежее мясо и рыбу, а в естественном холодильнике хранили припасы для экипажей судов, которые регулярно посещали их. Нашего капитана и боцмана зимовщик знал уже не один год.

Забрав мясо, две оленьи туши, свежую и соленую рыбу, мы распрощались с гостеприимным хозяином и отбыли на борт судна. Нас уже ждали, капитан нервно ходил по рубке. Он коротко бросил мне:

- Долго ездите. - И добавил, что надо догонять караван, что прогноз неблагополучный.

По громкой внутрисудовой связи был объявлен аврал: крепить все по походному, боцману выбирать якорь. Снявшись с якоря, проложили курс на мыс Дровяной с одноименным маяком, что находится в устье Обской губы. Задача нашего отряда заключалась в том, чтобы в районе Нового Порта принять нефтеналивные баржи НС-2000 и отбуксировать их в Ленский бассейн. Баржи высокими темпами строились на Тюменском судостроительном заводе - ежегодно до 35 - 40 единиц для сибирских речных бассейнов.

К вечеру ветер северо-западного направления начал усиливаться. Раз за разом наш ледокол глубоко зарывался под крутую волну, которая пушечными ударами разбивалась о надстройку, обильно заливая брызгами капитанский мостик. Надо отдать должное ленинградским корабелам, которые строили это судно: герметичность дверей и иллюминаторов была абсолютной.

Характерной особенностью всех ледоколов является большая метоцентрическая высота, отсюда резкость качки, которая экипажем всегда воспринимается тяжело. В отличие от нашего судна, теплоходы "Родина", "Академик Архангельский" и "Академик Туполев" шли, слегка покачиваясь на волне.

В Обской губе ранним утром возник инцидент с отрядом военно-морских тральщиков, которые шли строем пеленга с выпущенными тралами. То ли это были учения, или моряки занимались боевым тралением. С нами они попытались установить связь с помощью азбуки Морзе, передаваемой прожектором. Павел Павлович нервно воскликнул:

- Что им надо!?

Я не успел сообразить, что ему ответить, как с флагманского судна была пущена зеленая ракета. Поскольку не так давно я был на стажировке как раз на тральщиках, то сразу же подсказал капитану и начальнику отряда Егорову, что согласно правилам совместного плавания на военно-морском флоте это означает: "Поворот. Все вправо". Капитан резонно заметил:

- В таком случае мы их маневру не помешаем.

И добавил, обращаясь к рулевому:

- Держать прямо!

В это время с флагманского судна взлетели две красные ракеты. Егоров с капитаном вопросительно посмотрели на меня, я ответил, что такого сигнала в правилах нет. Егоров дал команду по всему нашему каравану:

- Стоп машины, лечь в дрейф!

Нам же сказал:

- А они пусть идут, куда хотят.

Мы благополучно разошлись с караваном и продолжили свое плавание. Стояла очень солнечная и тихая погода, и на горизонте просматривались оба берега Обской губы.

На третьи сутки нашего плавания мы стали на якорь на рейде Нового Порта в ожидании подхода каравана. Это была вынужденная остановка. Впереди открывался Ямсальский бар, на котором из-за сгонных ветров в Обской губе были малые глубины. Связались с диспетчером Нижне-Иртышского пароходства, с управлением в Омске и получили информацию о подходе каравана через 7 - 8 часов.

Поскольку мы располагали свободным временем, капитан разрешил мне отбыть в разведку на берег с целью пополнения рыбных и мясных запасов. Недалеко от воды на песчаной косе были видны чумы. Как мы потом узнали, это были кочевья остяков, коренных жителей этих мест. Их поселения были и на берегах Енисея, в среднем его течении. До сих пор на лоцманской карте Енисея обозначена деревня Остяцкая.

Хотя солнце клонилось уже к вечеру, на стойбище не было видно ни одной души. Откинув полог и заглянув в один из чумов, мы увидели то ли древнего старика, то ли старуху, - по истлевшей национальной одежде этого человека трудно было определить его пол. Спросив, где находятся люди этого стойбища, мы услышали какое-то нечленораздельное бормотание и поспешили подальше от этого места.

Впечатление от визита было ужасное. На борт судна мы вернулись ни с чем. Наш старпом, Алексей Никитович Васюков, бывал в здешних местах и немного рассказал об этой народности. Как и некоторые другие коренные жители, они не делают запасов. Все богатство из одежды аборигена - что есть на нем. Все имущество - чум из оленьих шкур, котел для приготовления пищи, нарты, олени, собачья упряжка. Плавать, как правило, не умеют. Если упал человек из лодки в воду, не спасают, ссылаясь на то, что так захотел Бог. Осталось их единицы.

С приходом каравана начали приемку барж к буксировке. Каждому самоходному судну предстояло взять на буксир по две баржи. Все они были оборудованы брагами, так называется трос в диаметре 29 и более миллиметров, обнесенный вокруг корпуса баржи и закрепленный скобами, на нем и производится буксировка.

При переходе на Диксон во время незначительного шторма практически все баржи получили повреждения. В основном они заключались в том, что во многих местах лопнула днищевая обшивка. Но поскольку водонепроницаемыми переборками борта разделяются на отдельные трюмы, баржи, хотя и получили крен и дифферент, все же оставались на плаву.

После осмотра всех барж и незначительного их ремонта силами и средствами экипажей буксиров в экспедиции пришли к выводу, что дальше буксировать эти баржи на восток невозможно, после чего в Министерстве речного флота было принято решение передать их Енисейскому пароходству. Всего для пароходства в Тюмени было построено более 25 единиц этого флота. В составе рабочего ядра и сегодня имеется 15 таких барж.

6.

В ту же навигацию мы делали еще один рейс с судами экспедиции по перегону танкеров "Кравченко" и "Щетинкин", которые уже глубокой осенью прибыли на Диксон в составе большой Ленской экспедиции. Это было мое первое "боевое" крещение. Мы получили распоряжение сопровождать танкеры до Дудинки, и там передать их уже енисейским экипажам.

Поставив танкеры в кильватер и подав между судами короткие буксиры, вышли из Диксона на Дудинку. И ледокол, и оба судна шли "полный вперед". Когда миновали Турушинский перекат, капитан спустился к себе в каюту, оставив в ходовой рубке меня, третьего штурмана, и рулевого Хайрулина. К этому времени я практически самостоятельно нес ходовую вахту днем и часто, при хорошей погоде, и ночью.

И на этот раз ничего необычного для меня в поведении капитана не было. Ночь была теплая, при ясной, безоблачной атмосфере. Я знал, что следующие створы, на которые мы должны лечь, - Лопатные, очень чувствительные - по причине большого расстояния между створными знаками. Минут через десять после ухода капитана я увидел в стороне от кормы створы, которые были на незначительном расстоянии друг от друга, и которые мы уже проскочили. Давая команду ложиться на эти створы, я заметил:

- Что-то очень уж быстро мы дошли до острова Лопатного.

После того, как легли на новый курс, минут через пятнадцать я обратил внимание, что впереди по курсу воды видно не было, кругом лежал снег. Он очень хорошо был заметен на фоне темной воды, плескавшейся слева и справа от борта, и не менее темного неба. Я еще не успел ничего сообразить, как корпус судна с полного хода вышел на отмель и остановился. Танкер "Кравченко", который на буксире был первым, также с полного хода въехал к нам в корму, а "Щетинкин", соответственно, в корму теплохода "Кравченко". Скрежет ломаемого железа, искры от лопающихся буксиров дополняли и без того жуткую картину. Капитан пулей выскочил на мостик с криком:

- Где мы!?

Я показал ему на корму, - мы находились строго в створной линии.

- Ничего не пойму, - сказал капитан.

В это время на мостик поднялся старпом, посмотрел по сторонам и говорит, что залезли мы за остров Коровий, а находились в створной линии Турушинских береговых знаков.

Этот случай банальный, но говорит в пользу того, что даже при лоцманской системе судовождения следует вести счисление пути. У штурмана в наличии всегда должен быть бинокль, под рукою - секундомер. Этот случай стал для меня большим уроком. Капитан не ругал меня, но переживал я здорово. Очень обрадовался, когда на другой день от диспетчера пришло распоряжение танкерам двигаться самостоятельно, а нам вернуться в Диксон.

Придя в Диксон, я практически за свой счет купил металл для ремонта кринолина, который был разворочен до корпуса судна. А дерево для ремонта привального бруса подобрали из плавника.

В Диксоне мы получили задание произвести рейдово-маневровую работу по постановке на причал под выгрузку угля лихтера "Далдыкан". Площадь акватории для маневров была недостаточная, кроме того в проливе Превен, что отделяет остров Диксон от материка, было сильное отливное течение. Поскольку эта работа сложная и требует особого мастерства, в помощь ледоколу порт направил теплоход "Диксонец". Это было судно из серии речных буксиров-ледоколов (РБТ), с которыми я был хорошо знаком по Игарскому порту.

Выполнял маневры старший помощник Васюков. На "Далдыкан" буксир был подан с теплохода "Диксонец", а ледокол ошвартовался к корме лихтера. Наша задача заключалась в том, чтобы погасить инерцию лихтера и поджать его к причалу. Управлял теплоходом "Диксонец" всего один человек, и, очевидно, опыта работы на таких судах у него было недостаточно. Когда буксирный трос стал под углом 45 - 60 градусов к диаметральной плоскости РБТ, "Диксонец" мгновенно опрокинулся и тут же встал в нормальное положение. Вахтенный или успел выпрыгнуть, или его выбросило за борт. Мы сыграли тревогу "человек за бортом" и быстро вытащили его из воды к себе на палубу. Первыми словами вахтенного с РБТ были:

- Дайте два стакана спирта.

Насчет горячительного помощь ему оказали не в полном объеме, однако переодели в сухое, и через полчаса он благополучно возвратился на свой РБТ.

Уже во время ледостава мы получили не совсем обычное для нас задание, которое заключалось в том, что нужно было спасать судно, загруженное говяжьими, свиными и бараньими тушами, всего 150 тонн. Груз размещался на паузке, это было небольшое деревянное судно с единственным трюмом. При движении в условиях осеннего ледостава за буксиром паузок получил повреждение и затонул до уровня палубы. Не утонул совсем только потому, что был он деревянным, а мясо - замороженным.

Паузок потерпел аварию в районе Сушково, что выше Игарки километров на сорок. Обследовав это судно, мы пришли к выводу, что его откачать невозможно. Оно получило пролом корпуса во многих местах, пластырь в шуге было не подвести, поэтому решили вытаскивать туши на палубу ледокола. Из состава экипажа была создана бригада грузчиков для работы в одну смену, еще людей на две смены забросили вертолетом из Игарки, и за двое суток весь груз был складирован на палубе ледокола большой горой. С этим грузом мы пришли в Игарку и стали на разоружение.

Ночью во время моей вахты меня пригласил к себе вахтенный по машинно-котельному отделению Георгий Андреевич Данилин. Угостил солидным куском вареного на паровом котле мяса. Переговорили с ним о необходимости создания на период разоружения судна мясного запаса из того груза, который был навален на палубе, с последующим оформлением, если возникнет такая необходимость. И из общего штабеля взяли двух баранов и положили их к Георгию Андреевичу в кормовую шакшу, так называется кладовка в корпусе судна для хранения запчастей, принадлежностей и т. п.

За ночь выпал обильный снег. Начало выгрузки предполагалось на десять часов утра. Проводник, так называется человек, сопровождающий груз и отвечающий за его сохранность, заглянул в шлюпку, которая была плотно зачехлена. Каково же было его удивление и возмущение, когда под чехлом он обнаружил две свиные туши. Проводник тут же отправился в милицию делать заявление о том, чтобы на ледоколе произвели обыск.

Было часов около восьми утра, когда я разбудил Данилина на предмет необходимости принять меры. Баранов решили вернуть обратно, а поскольку оставались следы, мы решили замести их метлой. До сих пор, часто встречаясь с Георгием Андреевичем, мы подшучиваем друг над другом: "Это тебе не следы баранов заметать!"

7.

После разоружения судна, то есть приведения его в зимовочное состояние, у меня состоялась интересная беседа с начальником Игарского порта Дмитрием Александровичем Корольским. К этому времени я сдал отчет по своей общественной нагрузке в горком комсомола и был приглашен на работу вторым секретарем горкома ВЛКСМ. Дмитрий Александрович не рекомендовал мне идти в горком.

- Там, - говорил он, - ты потеряешься как специалист. Согласия не давай.

Сам он учился на вечерне-заочном отделении Красноярского речного училища. Дмитрий Александрович определил меня старшим обходным по каравану, то бишь сторожем над сторожами:

- Дежурство по суткам. В ночное время будешь дежурить у меня в кабинете. А чтобы не было скучно, попрошу тебя выполнять мои контрольные работы.

Я согласился с этим еще и потому, что сам собирался поступать на заочный факультет в один из институтов инженеров водного транспорта. У меня был диплом с отличием, и это давало мне право на кое-какие льготы при поступлении. Уже впоследствии, когда Корольский получил диплом об окончании речного училища, он искренне благодарил меня, говоря:

- Это, Иван, ты второй раз закончил училище.

Вспоминая то далекое время, хочется сказать несколько добрых слов об этом человеке. Родился Дмитрий Александрович в 1925 году. Отец его до войны работал в пароходстве грузоприемосдатчиком, на фронте отличился и получил звание Героя Советского Союза, погиб при форсировании Днепра. Два его сына, Дмитрий и Иван, пошли по стопам отца - тоже стали грузоприемосдатчиками. Впоследствии Дмитрий был назначен начальником Игарского порта, Иван - начальником пристани в Туруханске. Младший из Корольских, Александр, работал помощником электромеханика на ледоколе "Енисей".

Дмитрий Александрович войну прошел танкистом, за подвиги награжден многими боевыми наградами. Авторитет этого человека был очень высоким не только среди портовиков, но и в городе Игарке, в пароходстве. Уехав из Заполярья, до ухода на заслуженный отдых он работал заместителем начальника Красноярского речного порта по кадрам. Умер Дмитрий Александрович Корольский в 1995 году. Его младший брат, Иван Александрович, что был начальником пристани Туруханск, после ухода на пенсию перебрался в Красноярск. Однажды так случилось, что он выехал на природу и потерялся. Поиски не дали положительных результатов.

Сразу после окончания разоружения я начал осваивать новые для меня обязанности по службе старшего обходного. И здесь я преуспел и заслужил похвалы, особенно за досрочное и грамотное выполнение контрольных работ. А после, это уже через месяц, был переведен мастером по каравану зимующего флота. В мои функции входило составление нарядов на выморозку, на работы по очистке от снега и намерзающей шуги пожарных колодцев на протоке, подготовка рабочих мест для сварочных и монтажных работ на корпусах судов.

Старшим караванным капитаном был Александр Феофанович Тестов, он же - мой непосредственный начальник. В моем подчинении находился весь автогужевой транспорт, который по разнарядке выделялся на караван. Это порядка 15 лошадей в санях, на которых вывозили и подвозили материалы и запасные части для судов, а также бульдозер на базе трактора "Беларусь", который вел расчистку пожарных проездов.

В это же время активно велась подготовка к городской комсомольской конференции. Горком комсомола поручил мне шефствовать над комсомольцами речного порта, гидробазы, авиапорта. Я участвовал во всех отчетно-выборных собраниях этих организаций. Одновременно с этим со мной были проведены беседы: сначала у первого секретаря горкома комсомола, затем у первого секретаря горкома КПСС, - на предмет избрания меня в бюро горкома, а затем, на бюро, - вторым секретарем.

Я был в полной растерянности. С одной стороны - интересная общественная работа, и дальше, как мне говорили, партийная учеба и работа в партийных органах. С другой стороны, когда я поделился своими планами с Дмитрием Александровичем Корольским, он мне категорически не советовал менять профессию, о чем я уже упоминал выше.

- То, что тебе предлагают, несерьезно, - говорил он и дал мне свой совет, - я предоставлю тебе отпуск для поступления на заочное отделение водного института, а пока ездишь - все забудется.

Для пущей уверенности я решил посоветоваться со своими друзьями-однокашниками. Умные слова сказал тогда Аркадий Петров:

- Предложение интересное, если хочешь - иди. Откажешься - локти кусать будешь, но никто повторно тебе не предложит.

Для отказа от комсомольской карьеры были также серьезные причины психологического характера. Во-первых, я везде, в том числе во всех заполняемых анкетах не сообщал о том, что отец репрессирован, что брат и сестры, хотя и не по своей воле, были в Германии. Несмотря на то, что в стране уже наступал совершенно новый психологический климат, чувство самосохранения диктовало поступать именно так.

Во-вторых, в моих чувствах царила полная сумятица. Я не мог прожить ни одного дня, чтобы не побывать вечером в семье у одного своего сослуживца и его жены - Владимира и Ольги, назову их условно так. Иногда она заходила ко мне на дежурство в вечернее время. Между нами ничего предосудительного не происходило, но была непреодолимая тяга друг к другу.

Однажды в небольшом подпитии ко мне зашел третий помощник механика Виктор Симаков и начал жаловаться, что в семье что-то не ладится, и у него есть подозрение, что жена изменяет ему. Я, как мог, его успокоил и рассказал ему свою одиссею. На другой день Ольга прибыла ко мне в общежитие и потребовала, чтобы я незамедлительно, вместе с ней пошел к Симаковым и опроверг все то, что Виктор наговорил ее мужу. Конечно, я не пошел, но душа была обгажена, нужно было бежать незамедлительно, что я и сделал.

Чтобы впредь не возвращаться к этой истории, закончу ее. Через четыре года мы встретились с Ольгой на теплоходе "А. Матросов", где я работал вторым помощником капитана. К тому времени я был женат, имел дочь. Ольга сдавала госэкзамены на заочном отделении Красноярского речного училища. Мы провели вместе весь вечер, вспоминали экипаж ледокола "Енисей", и нам казалось, что все это было словно вчера. Договорились, что домой она будет возвращаться на теплоходе "А. Матросов" через десять дней, а я забронирую для нее каюту. Я так и сделал. В Игарке на дебаркадере Ольгу встречал ее муж Владимир. Она мне сказала:

- Не уходи!

И я остался рядом с нею. Со словами: "Встречай свою женушку", - она прильнула к нему, и они обнялись. Он поздоровался со мной. Я видел, что настроение у него было испорчено. Ни слова не говоря, мы прошли с ним в мою каюту за багажом. Я, молча, проводил их, кивком головы она простилась со мной.

На обратном пути из Дудинки мы снова зашли в Игарку, где наши общие знакомые передали мне письмо от Ольги. Она написала, что в день приезда до вечера она терпела, но когда пришли гости, нервы ее сдали, и она рассказала все... Владимир взял ружье и порывался идти на улицу, но гости не пустили. Спрашивала у меня совета, что делать.

Теплоход стоял в Игарке два часа, и я успел написать Владимиру письмо. Это было не раскаяние. Я писал ему, что у нас с Ольгой была дружба, причем на его глазах, а то, что ему наговорил Симаков, не имело под собой ничего, кроме лжи. Никого я не винил, в том числе и себя, за то, что чувство дружбы переросло в более глубокие чувства. Ему и ей я дал обещание никогда больше не вставать на их пути.

Более 35 лет прошло с того времени. Наши общие знакомые говорили мне, что вскоре после той встречи они уехали в Измаил. Вырастили сына и дочь. А недавно я совершенно случайно узнал о трагической гибели Владимира.

8.

Отпуск пролетал незаметно. В Красноярске при педагогическом институте я сдал экзамены для поступления на заочное отделение Новосибирского института инженеров водного транспорта. В Омске навестил свою хорошую знакомую, у которой часто бывал во время учебы в речном училище. Я чувствовал, что это - наша последняя встреча. За минувший год в душе появилось полное равнодушие. Такое же чувство было и у моей знакомой. Я задавал себе вопрос: "Зачем приехал?", - и не находил ответа.

Из Омска я отправился на свою Родину. Пассажирские поезда сообщением "Владивосток - Москва", "Москва - Гомель", "Гомель - Брест" шли если и не так скоро, но строго по расписанию, а я сидел у окна, смотрел на пробегающие мимо станции, заснеженные деревни, окрестности и думал... И вот, на шестые сутки, наконец-то, показался полустанок Оголичская Рудня, где поезд приостановил свой бег только на одну минуту. Из всех пассажиров вышел я один. Время было 23 часа. Впереди в последний раз тоскливо мелькнули и погасли красные огни уходящего поезда. Мой багаж был легким: в небольшом саквояже уместились подарки для матери, сестер, братьев. К тому времени из деревни Свобода все они уже перебрались на Алексин хутор.

Встреча, как всегда, была неожиданная, но радостная. Мать заохала и сразу решила поднять на ноги всех:

— Побегу будить остальных.

Уже через час у старшего брата Саши был накрыт стол. Сна - как не бывало: все живо вспоминали, как их застала новость о моем приезде. И стали рассказывать новости о тех, кого я знаю: кто умер, кто женился, какая из девиц вышла замуж, кто куда уехал. Всех будоражила тогда целина, это была великая сельскохозяйственная кампания Советского Союза. Не так давно уехал осваивать целину и брат Степан. За столом поговорили о нем, обсудили его первые письма домой. Узнал я и о том, что самый младший брат, Володя, после службы в армии завербовался в Мурманске на траловый флот.

Начали прощаться, когда неожиданно запел первый петух, которого тут же поддержали другие. Хозяева дружно и весело отмечали, когда чей петух поет, и расходились, довольные нежданной встречей.

Этот мой первый отпуск запомнился на всю жизнь по одной простой причине: я чуть не женился. При этом инициатива в большей степени исходила от матери.

- Больно хороша и главным бухгалтером работает в колхозе. Пенсию, самую большую - 30 рублей, выхлопотала для меня. И родители, говорят, очень самостоятельные, живут в Грабове, в двенадцати километрах от Свободы, - такими были доводы моей матери.

Сестры и невестки тоже одобряли этот выбор, а братья никогда не вмешивались в такие дела. Повстречались мы с моей будущей невестой на танцах и, надо полагать, приглянулись друг другу. Через месяц нашей дружбы решили зарегистрировать брак, и заодно она должны была познакомить меня со своими родителями.

В ее город пошли, естественно, пешком. Наш путь проходил через Копцевичи, и далее еще семь километров - до Грабова. Уже на первой половине пути у нас возникли разногласия - по поводу места жительства моей невесты после регистрации и свадьбы. Я настаивал, чтобы она переехала к моей матери. Невеста отвечала категорически - нет.

Следующий аргумент, который поколебал мои намерения, появился после знакомства с ее матерью. Отца невесты дома не было. Через тонкую переборку из другой комнаты я отчетливо слышал, как мать отчитывала ее за малоизвестного жениха, который забрался "к черту на кулички", в какую-то Игарку, и не известно, вернется обратно за невестой или нет. Выйдя ко мне после такой беседы с матерью, моя невеста заявила:

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: