Глава 1. ЦЕЛЬ ИССЛЕДОВАНИЯ 14 страница

Напомним две книги по теории судебных доказательств, отражающих смысл улик: Л.Е. Владимиров “Учение об уголовных доказательствах” и В.Д. Спасович “О теории судебно- уголовных доказательств в связи с судоустройством и судопроизводством”.

Улики – это так называемые несовершенные доказательства. Это гипотеза, предположение. Улика – это подозрение. Каждая улика, конечно, сама по себе устанавливает какой-то факт: человек был в этом месте или был в другом; вещь найдена здесь или там; между соседями была ссора или ссоры не было; один оговорил другого. Молва тоже улика. Улика – это не доказательство, а то, что рядом с доказательством.

Так называемое совершенное доказательство – это след ствие преступления как деяния, а преступление – причина оставления следов, то есть источника доказательств. Каждое преступление оставляет следы. Однако в понятийном силлогистическом смысле из [совершенного] доказательства выводится непосредственно преступление, изобличается преступник; иначе говоря, [совершенное] доказательство относится к раскрытию преступления как причина к след ствию. Из причины непосредственно выводится следствие. Раскаявшийся преступник пришёл с повинной и поведал о совершённом им преступлении, рассказал, как совершал преступление, показал, где спрятал похищенное. Покаяние подтвердилось. Покаянный рассказ есть [совершенное] доказательство, потому что из него суждениями делается вывод о событии преступления и преступнике. В этих суждениях отсутствуют как силлогистические элементы догадки, предположения, версии.

Улика, в отличие от [совершенного] доказательства, – это догадка о деянии. В силлогистическом смысле из улик не следует изобличение преступника. Улика как суждение, например молва, может являться основанием для другого суждения. Но умозаключение из таких суждений не будет категоричным, истинным. Вывод умозаключения будет не более чем предположение, потому что в основание первого суждения было положено предположение. И сколько бы истинных положительных посылок ни было бы положено в последующие суждения, результат будет отрицательным (предположительным), поскольку все рассуждения строятся на предположении. Из ложной посылки не бывает истинного вывода. Улика – это абсурд.

Теория улик, как система субъективного представления о виновности или невиновности, есть стремление систематизировать абсурды посредством логики. Логическое мышление, как инструмент для преодоления человеческого абсурда, строится на умозаключениях. Силлогистические операции проделываются непрерывно с уликами как с отдельными фактами. Это естественный физиологический акт человека. Истинность этих операций для физиологии не имеет значения. И вот именно эта особенность человека обо всём размышлять, всё раскладывать, всё складывать и всё предполагать позволила появиться в теории судебных доказательств мнению, что улики являются началами умозаключений о виновности. Улика даёт повод к подозрению. Выдвигается версия (тезис). Версия (тезис) проверяется. Версия может быть подтверждена, если будут обнаружены так называемые [совершенные] доказательства. Но [совершенные] доказательства могут и не быть обнаружены, а улик у расследователя всё больше и больше. Из улик всё больше и больше громоздят умозаключений о виновности. Неопределённость, неясность, туманность, то есть абсурд улик прикрывается логикой, логикой софистического свойства, аналогичной псевдопарадоксам Протагора и Горгия. И на выходе такого умозаключения делается категорический вывод о виновности – под прикрытием “внутренней личной убежденности”.

Таким образом, если вначале каждая отдельная улика противопоставлялась доказательству и не была доказательством, то умозаключение из улик превращается в [совершенное] доказательство. Как будто самоё [совершенное] доказательство не есть выводы суждений и умозаключения; как будто [совершенное] доказательство появилось и существует само по себе без мысли о нём. А умозаключение тоже преобразуется в [совершенное] доказательство как результат силлогистических операций с уликой или уликами. Появление [совершенного] доказательства как умозаключение из улик есть чудесное преобразование суждения чувства в суждение разума: если богатый, значит вредный.

Так называемое внутреннее личное убеждение превращается сначала в элемент доказывания, а потом и в самоё доказательство. Этому способствует упрощенное понимание правила о том, что все доказательства должны оцениваться в совокупности. Фраза “все доказательства оцениваются в совокупности” обширно используется в процессуальных документах. Однако не удалось обнаружить в судебной практике за многие и многие десятилетия разъяснения о том, какие логические операции подразумеваются под оценкой всех доказательств в совокупности. При этом изучение судебных процессуальных актов позволило выделить две формы использования этого правила. В одних случаях, эта фраза не имела никакого назначения и записывалась как ритуальное изречение. Это правило не находилось ни в какой связи с судебным доказыванием. Однако в других случаях использование этого правила приобретало зловещий смысл нового, самостоятельного, главного или основного доказательства. Например, из приговора видно, что собрано и проверено девять доказательств, каждое из которых доказывает какое-то обстоятельство. Но далее следует, что, оценив эти девять доказательств в совокупности, суд считает, что эта совокупность доказывает ещё и другое обстоятельство. Таким образом, девять доказательств порождают новое, десятое доказательство. Всего стало доказательств десять. Было девять доказательств, которые состояли из трёх вещей, трёх документов и показаний трёх свидетелей. А умозаключение из этих девяти доказательств становится десятым доказательством. По сути, этим умозаключением из “совокупности доказательств” можно обосновывать всё и вся.

Фактически так называемая “совокупность доказательств” превращается в царицу доказательств. И эта царица доказательств одновременно является и результатом силлогистических операций (логики) и внутреннего убеждения.

И такое использование “совокупности” как раз находится в русле обыденного понимания, где оно совершенно справедливо. Например, совокупные усилия многих людей по поднятию тяжелой вещи порождают действительно новую, другую, большую физическую силу. Это новое качество. Совокупность разных химических элементов может порождать другое вещество, которое отлично от каждого элемента в отдельности. Но нельзя совокупить несоединимое. Не получится совокупности из природных ископаемых и близорукости их владельца. Также как и складывание улик, каждая из которых вызывает подозрение, не создаёт совокупность улик как переход их количества в новое, другое качество доказательства.

И только в последнее время законодатель робко указал в процессуальном законе, что совокупность доказательств – это необходимость и достаточность доказательств. Совокупность доказательств нужна для следования принципу процессуальной экономии. Чтобы не захламлять уголовное дело избыточными и ненужными сведениями, чтобы не строить обвинение на сложении улик; чтобы не подменять расследование прикладыванием улик, придавая им различную эмоциональную окраску: точные улики, явные улики, прямые улики.

В любом расследовании можно набирать до бесконечности много улик. Поэтому расследовать по принципу сбора улик просто и умственно не обременительно. Ибо всё, любую вещь, любой документ, любые показания, любое экспертное исследование можно обозвать как улику. Назвать улики доказательствами. Дело будет неимоверно большое, которое невозможно прочитать. Поэтому его никто никогда не будет читать. Нельзя же прочитать то, что прочитать невозможно. Потом над уликами надо проделать умственный трюк под названием “оценка в совокупности доказательств” и сделать вывод о виновности. Дело с уликами и выводом передаётся на судебное расследование.

Уголовное дело, обширное по объёму, содержит улики, а маленькое – доказательства. Обширное “уличающее” дело, в отличие от дела с доказательствами, признак низкого профессионализма расследователя.

Примечание. Собака полаяла при поиске воришки. Лай собаки – улика. Собака, не обременённая абсурдом, зачем-то полаяла. У расследователя лай собаки превращается в абсурд, который он пытается преодолеть умозаключениями. Результат умозаключения – стойкое внутреннее убеждение.

Добавление. Дело о куске колбасы.

Человек вошёл в магазин. Кассиру дал деньги за кусок колбасы. Получил чек. Чек передал продавцу, который вручил Человеку кусок колбасы. При выходе из магазина Человек с колбасой был задержан сотрудниками по борьбе с хищениями колбасных изделий.

Событие преступления полностью подтверждается доказательствами: изъятым куском колбасы, о чём составлен протокол обыска; чеком со стоимостью, весом, датой и временем получения куска колбасы; аналогичными данными из кассового аппарата магазина; показаниями двух свидетелей – кассира и продавца, – которые показали, что не были осведомлены о преступных намерениях Человека, с которым они ранее не были знакомы.

Продавец подтвердил, что именно им от имени магазина, собственника колбасных изделий, был вверен Человеку кусок колбасы. Директор магазина показал, что Человеком был причинён магазину имущественный ущерб, так как за морем кусок колбасы стоит намного дороже. И если бы магазин сам продал кусок колбасы за морем, то получил бы большую прибыль. А присвоение Человеком куска колбасы лишило магазин прибыли, на которую мог рассчитывать магазин. Оценка всех доказательств в совокупности подтверждает вину Человека в хищении куска колбасы в форме присвоения вверенного имущества путём замены более ценного имущества на менее ценное имущество. Человеку кусок колбасы был вверен правомерно продавцом, то есть полномочным представителем собственника куска колбасы – магазина. Присвоение вверенного имущества Человеком было проделано путём замены куска колбасы как более ценного имущества на менее ценное имущество – деньги, которые Человек отдал кассиру. Кассир, будучи неосведомлённым, что полученные им от Человека деньги являются менее ценным имуществом, выдал Человеку чек, который является официальным документом, предоставляющим право на вверение Человеку куска колбасы магазином. Продавец, получив от Человека чек и не будучи осведомлённым, что чек получен Человеком за уплаченные кассиру деньги, которые являются менее ценным имуществом, вверил Человеку более ценное имущество, а именно кусок колбасы. Человек, получив вверенное ему имущество, а именно кусок колбасы, обратил этот кусок колбасы в своё владение, пользование и распоряжение, то есть стал номинальным собственником куска колбасы. При этом фактическим собственником куска колбасы оставался магазин. Став номинальным, для вида, собственником куска колбасы, Человек имел намерение распорядиться куском колбасы в соб ственных корыстных интересах, а именно часть куска колбасы съесть самому, а бoльшую часть куска колбасы скормить своим родственникам и друзьям, совершив тем самым другие сделки с иным имуществом, приобретённым лицом, то есть Человеком, в результате совершения им преступления. Однако похитившему в форме присвоения вверенного имущества кусок колбасы Человеку свой преступный замысел не удалось довести до конца, так как Человек был задержан сотрудниками по борьбе с хищениями колбасных изделий при выходе из магазина.

Адвокат в суде просил исключить из доказательств протокол обыска Человека, так как обыск был проведен без соответствующих санкций, а сам кусок колбасы не может быть признан вещественным доказательством, потому что нет акта об уничтожении куска колбасы как скоропортящегося продукта. Потом адвокат просил дело прекратить за отсут ствием в деянии обвиняемого состава преступления, так как у обвиняемого не было умысла на хищение в форме присвоения вверенного имущества, а кусок колбасы он хотел съесть сам и не совершать с ним иных сделок.

§ 4. Металогика доказывания

Знание существует вне логики, вне доказывания, но логика (доказывание) даёт уверенность (достоверность) в знании.

Аксиома – самоочевидное или общепризнанное положение (суждение, решение). Для одних аксиома – Бог есть, для других – бога нет. Какая-то аксиома ложная. Но в основу глубинного суждения каждый волен положить любую аксиому, руковод ствуясь свободой воли, дарованной Богом.

В начало мыслительного поиска всегда приходится класть что-то изначальное, признаваемое аксиомой, принимаемое на веру. Важно выдержать избранную аксиому на всем пути умозаключений об умозаключениях.

Доказательство – это выведение истинности положения (суждения) из других положений (суждений), то есть умозаключение. Отсюда, вывод есть результат, итог доказательства.

Определение [понятия] есть суждение. Из суждения выводится следствие. Каждое явление (так называемый факт) отражается в сознании и кладётся в начало суждения о связи этого явления с другими явлениями.

Умение находить доводы для доказательства относится к способности суждения. Что и есть самое трудное в доказывании. Этому научить нельзя, это дар природы.

Говорят: истинное доказательство, ложное доказатель ство. Это неправильное употребление слов. Доказательство может быть только истинным или никаким. Неистинное доказательство не является доказательством. Что важно для доказывания в судебном процессе. Истинным или ложным может быть вывод. Вывод – это утверждение, тезис, который следует из доказательства. Из доказательства всегда следует вывод правильный. Если доказательство неправильное, то есть нарушены правила логики, то это не доказательство, поэтому вывод не может быть истинным.

Назначение процессуального закона – препятствовать подмене объективного знания субъективной уверенностью, которая склонна к абсурду. Единственное средство проверки субъективной уверенности в целях преодоления заложенного в ней абсурда – это логика. Хотя сама по себе логика не есть объективное знание, а лишь стремление к нему. Но субъективная уверенность есть догадка, предположение, гипотеза, суждение чувства. Большинство процессуальных решений основывается на субъективной уверенности, а не на объективном знании. Субъективная уверенность властного лица лишь стремится придать убедительную форму его утверждению.

Ещё Императрица Екатерина Великая пыталась в 1767 го ду вразумлять: “Судья, судящий о каком бы то ни было преступлении, должен один только силлогизм или сорассуждение сделать, в котором первое предложение, или посылка первая, есть общий закон: второе предложение, или посылка вторая, изъявляет действие, о котором дело идёт, сходно ли оное с законами или противное им? Заключение содержит оправдание или наказание обвиняемого. Ежели Судья сам собою, или убежденный тёмностью законов, делает больше одного силлогизма в деле криминальном, тогда уже всё будет неизвестно и темно» (Статья 152 Наказа Комиссии о составлении проекта нового Уложения. – Полное собрание законов Российской Империи. Собрание первое. Том 18. С. 215).

Добавление. Тезис обвинения и антитезис защиты.

Тезису противостоит антитезис. Если тезис истинный, то антитезис ложный. И наоборот. Следовательно, доказать ложность тезиса можно доказательством истинности антитезиса. Например, обвинительный орган выдвинул тезис, что гражданин Икс присвоил вверенное ему имущество, что есть нарушение правоохраняемых жизненных интересов другого лица. Адвокат гражданина Икс с истинностью этого тезиса не согласен. Представитель обвинительного органа в силу каких- то причин вдруг временно утратил способность суждения и не демонстрирует доказательства своего тезиса, а только повторяет этот тезис. Адвокат, не дождавшись демонстрации доказательства тезиса от обвинительного органа, искренне беспокоясь за судьбу своего доверителя, решил сам доказать ложность тезиса обвинительного органа посредством доказательства истинности антитезиса, продемонстрировав публике таким образом свою эрудицию, знание правил формальной логики и собственный дар способности суждения. Такой способ опровержения тезиса не возбраняется никому. Однако этот логический приём хранит опасность для адвоката, так как задача поиска истины не должна для него противостоять принципу “не навреди”.

Нужно всегда критично относиться к своим умственным способностям, поэтому помнить, что никто не застрахован от логических ошибок. Даже адвокаты не всегда способны преодолеть абсурд логикой.

Опасность кроется, прежде всего, в подмене (потере) тезиса.

Это сложная, трудная и опасная работа мысли – опровержение тезиса посредством доказывания антитезиса. Адвокат стал доказывать антитезис, произошла подмена антитезиса, утеря его, и была доказана истинность тезиса. И вдруг на представителя обвинительного органа снизошло озарение, он понял, что обвинение доказано, адвокат во всём разобрался, тщательно прочитал материалы дела, систематизировал их, придал им логическую стройность, всё лишнее предал забвению, все нестыковки связал суждениями. Осталось суду только переписать рассуждения адвоката и определить меру наказания.

Добавление. Загадки логики.

Логика представляется чем-то универсальным. Хотя никому из логиков – ни Аристотелю, ни Петру Испанскому, ни Готаме, ни Дигнаге, ни Лейбницу, ни Расселу, ни кому другому не было дано “мандата свыше” на обучение всякой твари правильному мышлению, всё равно законы логики мыслятся как всеобщие и ничуть не менее объективные, чем, например, законы физики. Просто страшно себе представить, во что превратятся эти самые физические законы, если логика потеряет свою универсальную ценность. Достаточно предположить такое, как сразу становится очевидным, что логика является абсолютно необходимым условием всякой науки. Без логики, вне логики любая наука не более чем литература – никакие аргументы не действуют, никакие выводы не выводятся.

Поэтому было бы закономерно, если бы каждый народ, который внес хоть какой-то вклад в развитие наук, уделял внимание и логике. Каково же будет наше удивление, когда мы обнаружим, что в истории человечества существует всего два очага логических исследований – Индия и Европа. Именно в этих регионах логика родилась как дисциплина почти одновременно, за несколько веков до нашей эры. И именно здесь она в основном и развивалась. А что же другие страны и цивилизации?

Возникновение и развитие логики часто связывают с необходимостью установить правила дискуссии между различными философскими школами. Разумеется, там, где не было этого множества спорящих школ, о разработке логики говорить не приходится. Однако существует по крайней мере две великие цивилизации, где множество школ в наличии, а логика так и не получила должного хождения, причём даже в тех случаях, когда они испытывали прямое влияние со стороны “логических” народов.

Яркий пример – арабо-мусульманская цивилизация, которая заняла большую часть территории античного мира и в распоряжении которой оказалось античное наследие, включая переведенные сирийцами-христианами труды по логике. Однако никто во всём мусульманском мире, за исключением кучки отщепенцев-перипатетиков, не признававших первенство Корана над разумом, логикой так и не увлёкся. Самостоятельная логическая традиция мусульман создана не была. А как же знаменитая мусульманская юриспруденция, ведь право вне логики совершенно немыслимо? Арабы поступили просто: они взяли один-единственный логический принцип – аналогию – и на нём построили весь свой фикх. Вот чем ограничилась рецепция античной логики исламской цивилизацией.

Ещё хуже с логикой в Китае, где, как известно, цвело сто школ. Занялась как-то этой проблематикой “школа имен” (мин цзя), но ничего кроме презрения не заслужила, сошла на нет и очень быстро была забыта. Но ведь вскоре к китайцам из Индии пришёл буддизм с его колоссальным логическим аппаратом! Китайцы проигнорировали и буддийскую логику. Из всего множества сочинений, посвящённых этим вопросам, они перевели лишь парочку, “а переведя, о них тотчас же и забыли. Так они и пылились, пока уже в 20 веке ими не заинтересовался конфуцианско-буддийский мыслитель Сюн Шили (ум. в 1969 г.)” (Е.А. Торчинов, из выступления на своём форуме). Стоит ли удивляться, что китайская юриспруденция, которую разрабатывали законники из школы фа цзя, явилась не более чем идеологией ничем не ограниченного деспотизма.

Итак, сколько-нибудь серьёзные логические традиции характерны только для индийцев и европейцев. А что общего у индийцев и европейцев? То, что они индоевропейцы, представители одной и той же древней общности кочевников- степняков, некогда завоевавших два громадных и цветущих полуострова. Напрашивается мысль, что интерес к логике далеко не универсален, что он этнически обусловлен, более того, что он связан исключительно с психологией легендарных арийцев. Что же такое было у этих арийцев и чего не было у других народов, что вдохновило на рефлексию и разработку логики первых и не вдохновило вторых?

Чтобы ответить на этот вопрос, на логику надо посмотреть не как на объективистскую науку, а как на черту характера. По сути дела, это прежде всего плод стремления мыслить как можно более ясно, строго и чётко, ничего не утаивая и каждой вещи воздавая по её природе. Логика выступает как интеллектуальное зеркало трёх связанных воедино черт: открытости (искренности), беспощадности и справедливости. Именно таким нам рисуется мифический, а значит архетипический, образ древнеарийского воина, который стремился всё расставить по местам, понять, кто друг, а кто враг, кто прав, а кто виноват, выковать пригодный для постоянных сражений язык однозначных команд, разобраться во всём с предельной честностью и беспощадной ясностью.

Напротив, китайское презрительное отношение к логике явно ассоциируется с возведенной в норму закрытостью, которую варвары-кочевники расценивают как лицемерие, со стремлением сглаживать углы и скрывать свой внутренний мир, с ритуализмом, с отказом от бесстыдного познавания всего и вся, с почтением к тайне, с вошедшими в поговорку хитростью и коварством и так далее и тому подобное. Для китайцев стремление к полной ясности и определённости не есть нечто обязательное. Среди них могут, конечно, найтись чудаки, уделяющие логике неоправданно большое внимание (софисты), но это будет восприниматься именно как сомнительное или даже презренное чудачество.

Итак, логика есть лишь свойство психологии одного народа, пусть даже он и распался на множество новых народов. Не было бы этого народа, вполне вероятно, не было бы и логики. Вот на каком шатком фундаменте построено здание всех наших наук, посредством которых мы пытаемся покорить природу, и здание нашего правосудия, посредством которого мы пытаемся совладать с конфликтами между собой.

Глава 5. Бессвязность обвинений в “деле Йукоса” как результат сговора с участием адвокатов

§ 1. О видимости понимания адвокатом обвинения в “деле Йукоса” (предъявление обвинения, изложение обвинения)

Чтобы противостоять выдвинутому обвинению (тезису обвинения), нужно понимать его сущность, то есть необходимые и достаточные признаки преступления, в совершении которого человек обвиняется.

“Дело Йукоса” показало, что адвокаты в своём большинстве не знают выдвинутых против их доверителей обвинений, не понимают этих обвинений, а только демонстрируют догадки об обвинении. Поскольку адвокаты не понимают, в чём обвиняются их доверители, но убеждают себя и других в понимании, то таким созданием видимости понимания адвокаты облегчают государственному обвинению исполнение их функций по предъявлению обвинения, раскрытию его сущности и доказыванию обвинения.

Всякое со стороны адвоката потворствование упрощению функций государственного обвинения есть неисполнение адвокатом своих профессиональных обязанностей. Такое потворствование есть проявление примитивизма в судебном процессе, способствующее увеличению процессуальной энтропии.

Следователь решил привлечь по расследуемому уголовному делу в качестве обвиняемого в совершении преступления доверителя адвоката. Это решение следователь оформляет постановлением, в котором описывается преступление с указанием подлежащих доказыванию обстоятельств, а также указывается статья Уголовного кодекса России, предусматривающая ответственность за данное преступление. При предъявлении обвинения следователь разъясняет обвиняемому существо предъявленного обвинения, а также его права. Такое разъяснение обвиняемый и его защитник удостоверяют своими подписями. Следователь вручает обвиняемому и его защитнику копию постановления о привлечении данного лица в качестве обвиняемого.

Разъяснить обвиняемому его права – одна из самых простых функций следователя. Она сводится к зачитыванию этих прав из процессуального закона. Хотя по смыслу процесса такая функция на следователя должна быть возложена только в том случае, если у обвиняемого нет адвоката. При наличии адвоката у обвиняемого эта функция приобретает остроумно-глупый вид и демонстрирует примитивный подход к уголовному процессу.

Разъяснять права обвиняемого своему доверителю, когда и как пользоваться ими – это исключительная обязанность адвоката. Адвокат обязан консультировать своего доверителя независимо ни от каких разъяснений следователя. Никакие следователи, прокуроры и судьи не могут подменить адвоката.

Возложение на следователя обязанности разъяснять права обвиняемого в присутствии адвоката есть проявление законодательного недоверия к институту адвокатуры, это есть принижение публичной функции адвокатуры со стороны законодателя. Законодатель не считает возможным доверить адвокату разъяснение прав его доверителю, это может сделать только, по мнению законодателя, ответственное и познавшее право лицо – следователь. В возложении на следователя обязанности разъяснять права обвиняемому в присутствии адвоката содержится предпосылка недоверия между обвиняемым и его адвокатом.

Таким же абсурдом является вменение суду обязанности разъяснять права подсудимому, когда у него есть защитник- адвокат. Те же условия, в частности, относятся к разъяснению прав и обязанностей свидетелю.

Разъяснить обвиняемому существо предъявленного обвинения – это первая обязанность следователя по отношению к обвиняемому. Однако адвокаты не просят следователей разъяснять сущность обвинения. Хотя редкий следователь с этой обязанностью справится.

В таком разъяснении адвокат не может заменить следователя, потому что сам адвокат должен понять сущность обвинения не из собственных догадок и пояснений следователя об обвинении, а из самого текста постановления о привлечении лица в качестве обвиняемого. Разъяснять можно только сам текст постановления, а не предположения следователя о преступлении. Если в постановлении не раскрыт состав преступления, то сущность обвинения не может быть понята никогда и никем.

В постановлении указывается статья Уголовного кодекса России, предусматривающая ответственность за преступление. Указание на статью уголовного закона не относится к составу преступления (тезису обвинения). Содержание постановления не требует изложения доказывания тезиса обвинения. Однако в нём должны быть раскрыты все элементы состава преступления (тезис обвинения), чего в “деле Йукоса” обнаружить не удалось.

Сущность обвинения – это противоправность деяния. Если в постановлении о привлечении в качестве обвиняемого не раскрыто, в чём заключается противоправность инкриминируемого обвиняемому деяния, то есть не указан закон, положения которого нарушены обвиняемым, то сущности обвинения в постановлении нет.

При отсутствии сущности обвинения в самом постановлении о привлечении в качестве обвиняемого нарушается право обвиняемого знать, в чём он обвиняется, а адвокат лишается фактической возможности оказывать юридическую помощь своему доверителю. Если следователем скрыта сущность обвинения, которая лежит исключительно в сфере права, то обвинительный орган выпадает в сферу произвола, независимости. Вернуть обвинительный орган в сферу права может судебная власть. Если суд прикрывает сокрытие или непонимание обвинительным органом сущности обвинения, не обязывает его раскрыть сущность обвинения, то тем самым сам суд переходит в сферу произвола, независимости, бунта против Верховной власти.

Неспособность следователя сформулировать сущность обвинения говорит лишь о непонимании самим обвинительным органом обвинения. Если таковая сущность непонятна обвинительному органу, то она не может быть понятна и адвокату. Адвокат не должен догадываться об ощущениях и чувствах обвинительного органа и излагать их в словесной форме своему доверителю. Всякое словесное изложение своих догадок адвокатом о предполагаемых мыслях следователя есть искажение мыслей следователя и введение в заблуждение своего доверителя. Поэтому сущность обвинения должен излагать сам следователь. Нет сущности обвинения – нет обвинения.

Если сущность обвинения непонятна адвокату, то она и не понятна его доверителю. Обвиняемый может понять обвинение лишь после того, как его понял адвокат. Если в обвинении отсутствует сущность обвинения, то не может быть ни одного адвоката, который понял бы его сущность.

Отсутствие сущности обвинения на стадии предварительного расследования не может быть восполнено на следующих стадиях судебного процесса. Если в обвинительном заключении отсутствует сущность обвинения, то уголовное дело поступает в суд с нарушением права обвиняемого знать, в чём он обвиняется. Иначе говоря, если обвиняемый был лишён права знать, в чём он обвиняется, он лишён самой возможности защищаться от обвинения. С другой стороны, если нет обвинения, то обвиняемому не от чего защищаться, сторону защиты ввергают в состояние бездействия.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: