Секретные материалы. 2 страница

Господин Советник с задумчивым видом отложил документ, оторвался от чтения, откидываясь назад. Мягкое удобное кресло тут же заключило фигуру Александра Григорьевича в свои объятия.

- Любопытно, - по слогам произнес Балашов, смакую, казалось, каждую букву. - Чрезвычайно любопытно.

Стоило поразмыслить над тем, что он только что прочел, а, как известно, вместе с чашкой ароматного горячего чая мыслилось во сто крат лучше.

Александр Григорьевич вдавил кнопку селектора связи. Его личный секретарь отозвался немедленно, словно ждал вызова большого начальника.

- Елисей Павлович, чайку организуйте?

- Непременно, - ответили на том конце.

Спустя минуту в дверь кабинета господина Советника постучали.

- Войдите, - зычно отозвался Балашов.

Массивные двери с позолоченными резными ручками распахнулись, и в кабинет вошел спортивного вида человек в мундире с погонами подполковника, среднего роста, крепкий, коренастый, с коротко постриженными темно-русыми волосами. В руках он нес поднос, на котором гордо восседал пузатый чайник, украшенный причудливым орнаментом, и бокал.

- Оставь при входе, - скомандовал Александр Григорьевич. - Я сейчас подойду.

Елисей Павлович молча кивнул, выполняя приказ начальника, и немедленно удалился, аккуратно закрыв за собой двери.

Несколько минут господин Советник сидел в кресле, массируя свой подбородок, затем неспешно встал, подошел к небольшому столику, стоявшему возле входной двери. Он взял поднос и, придерживая чайник, поставил его на свой рабочий стол. Усевшись в кресло, Балашов налил в чашку терпкий напиток, некоторое время наслаждался потрясающим ароматом божественного напитка, после чего позволил себе пригубить.

- Великолепно, - расплылся Советник в довольной улыбке. - Просто великолепно.

Теперь можно было подумать над той информацией, изучением которой он занимался последний час. И Заммер и, в особенности, Гройц описывали, выражаясь современным языком, сверхчеловеческие боевые возможности русских солдат, защищавших Сталинград. Это явление отнюдь не носило повальный характер, но оно имело место быть и от него нельзя было просто отмахнуться. Это понимали фашисты, старавшиеся упрятать куда подальше любопытные солдатские записи с Восточного фронта, это понимали и в Наркоме госбезопасности, присвоив гриф секретности вывезенным с территории павшего рейха документам. А что же Россия? Великая и могучая Империя, со всех сторон окруженная врагами, старалась обезопасить себя от любых недругов, и ради этой цели не гнушалась никакими методами. Абсолютно никакими, в том числе и «гуманными» экспериментами над человеческим материалом. Когда речь заходила о безопасности государства, гуманистические настроения следовало засунуть куда подальше, особенно тем, кто занимал наиболее ответственные государственные посты. Александр Григорьевич это прекрасно понимал.

Его губы коснулись горячего напитка. По горлу разлилось приятное тепло. Итак. Он изучил записи Заммера и Гройца. Что было общего в заметках обер-ефрейтора и фельтфебеля? Удалось ли господину Советнику выудить нечто общее среди ровных строчек текста обоих документов? Безусловно. Прежде всего Балашову бросилось в глаза описание невероятного мужества защитников города. Оставаться опасным для своих врагов даже без рук и ног - это по-настоящему сильно. Для этого нужно быть... хм, на современном языке это означало быть биороботом, машиной. Дальше - больше. Оба немца утверждали, что сами, лично пытались поразить русских солдат своим оружием, и у них даже получалось в них попасть, вот только это не принесло фашистам ожидаемого результата. Что это - нечувствительность к боли... эм... сверхрегенерация тканей или нечто иное? Поражение головного мозга гарантировано выводило человека из дееспособного состояния, но эти секретные записи утверждали обратное.

И, наконец, страх. Волны страха. Гройц утверждал, что ему никогда не было так страшно, как в тот день. Означало ли это что-то конкретное, или фельдфебель просто использовал метафорические выражения для описания своего состояния?

Господин Советник устало вздохнул. Чая в бокале постепенно становилось все меньше. Нет... Гройц описал все верно, без лишней патетики. Александр Григорьевич это знал. Очень хорошо знал. Те два случая навечно врезались в его память.

Как там называлось то село в Тверской губернии, которое пришлось сравнять с землей? Старое? Старово?

Лицо господина Советника свела внезапная судорога. Кстати, в этой папке должны были быть отчеты по данному инциденту. Подавшись вперед, Александр Григорьевич перевернул несколько прозрачны пакетов.

- Угу, а вот и ты, - произнес Балашов, похлопав ладонью по тщательно уложенным секретным документам.

Он хотел было вскрыть этот пакет, но передумал - изучать вопрос следовало обстоятельно, следуя установленному хронологическому порядку.

Допив первый бокал, Балашов налил себе еще и принялся за изучение третьего документа. На сей раз сухие строчки теста перенесли господина Советника в Афганистан. Документ являл собой стенограмму допроса сержанта войск специального назначения, проходившего службу «за речкой» в период с октября 1985-го года по апрель 1986-го. Допрос проводили некий полковник КГБ Карнаухов Сергей Павлович и майор Министерства обороны Жамнов Степан Степанович.

«Пк. Карнаухов С.П.:

- Ваши фамилия, имя, отчество. Ваше звание, место службы.

Сж. Алобян Г.М.:

- Алобян Григорий Муратович, сержант, 150-я мотострелковая бригада, 2-й батальон, город Кандагар.

Пк. Карнаухов С.П.:

- В чем состоял смысл задания вашей группы во время крайнего рейда, датированного 15-м апреля 1986 года.

Сж. Алобян Г.М. после продолжительной паузы:

- Настоящая или та, о которой мне говорил командир.

Мр. Жамнов С.С.:

- То, что известно лично вам.

Сж. Алобян Г.М.:

- Выдвинуться в квадрат 44/56, подготовить засаду на караван, ждать приказа.

Пк. Карнаухов С.П.:

- Статус выполнения задания?

Сж. Алобян Г.М.:

- Выполнили точно и в срок. Захватили несколько трофеев, документы, карты, трех языков.

Мр. Жамнов С.С.:

- Что было дальше?

Сж. Алобян Г.М. после продолжительной паузы:

- Часть группы отправилась на точку эвакуации. Насколько мне известно, вертушка за ними пришла вовремя. Я в составе другой подгруппы сформировал ударное звено и двинулся в соседний квадрат.

Пк. Карнаухов С.П.:

- С какой целью?

Сж. Алобян Г.М.:

- Командир группы, старший лейтенант Задорнов, объяснил нам, что от нас требуют обеспечить безопасность при эвакуации ценного груза.

Пк. Карнаухов С.П.:

- Груза? Вы ничего не путаете?

Сж. Алобян Г.М.:

- Груза. Я хорошо помню, что он сказал.

Пк. Карнаухов С.П.:

- Хорошо, продолжайте. Как ваша группа справилась с новой вводной?

Сж. Алобян Г.М.:

- Мы выдвинулись на новое место. Двигались километров пятнадцать, с присущей осторожностью. В указанной точке залегли и устроили скрытое наблюдение, которое продолжалось пять с половиной часов. Однако в назначенное время... никто с грузом не появился, и старшим лейтенантом Задорновым было принято решение выдвинуться в сторону ближайшего кишлака.

Мр. Жамнов С.С.:

- Он объяснил вам, почему группе следовало выдвигаться именно туда?

Сж. Алобян Г.М. немного резко:

- Сослался на секретность. Больше он ничего нам не сказал.

Пк. Карнаухов С.П.:

- И что было дальше? Вы добрались до кишлака?

Сж. Алобян Г.М.. В голосе присутствуют нескрываемые нотки страха:

- Добрались. Лучше бы мы этого не делали.

Мр. Жамнов С.С.:

- Сержант, попрошу без экспрессии. Строго по делу.

Сж. Алобян Г.М. после недолгой паузы:

- Кишлак средних размеров. За это время, пока я нахожусь в Демократической республике Афганистан, я видел сельские поселения как меньших, так и больших размеров. В этом насчитывалось порядка сорока домов. Лачуг, если быть точным. Когда мы приблизились к селу на расстояние, с которого его стало возможно рассмотреть при помощи бинокля, мы увидели, что кишлак был полностью разрушен.

Пк. Карнаухов С.П.:

- Сержант, прошу вас описать свои первые впечатления от увиденного как можно более подробно. Не упускайте ничего, ни одной детали. Нам важно все.

Сж. Алобян Г.М. медленно, обдумывая каждое свое слово:

- Дыма не было, и это меня удивило. Точнее привычного дыма, который бывает, скажем, от взрывов. Я глядел на разрушенный кишлак и чувствовал, что во всей этой картине есть что-то неправильное. Была пыль от разрушенных домов, но не было дыма, и мы не слышали взрывов, а судя по воздушно-пылевой взвеси селение сравняли с землей практически перед самым нашим приходом.

Пк. Карнаухов С.П.:

- Как повел себя командир группы?

Сж. Алобян Г.М.:

- Минут двадцать мы наблюдали за населенным пунктом, стараясь разглядеть хоть что-то сквозь клубы пыли, затем нами было принято решение подобраться к кишлаку ближе. Построились двумя цепочками по четыре человека в каждой, двинулись по сходящемуся углу. Место встречи определили на окраине поселения. Не успели пройти и половину пути, как я всем своим телом ощутил самый настоящий холод. Мне показалось, что воздух вокруг меня в момент сделался ледяным, морозным. Я огляделся по сторонам - ветра не было. Украдкой разглядывая бойцов группы, понял, что они испытывают нечто схожее. Я собрался было спросить их об этом, но в следующее мгновение...

Пк. Карнаухов С.П.:

- Продолжайте сержант. Что же вы замолчали?

Сж. Алобян Г.М. с явной неохотой и почти шепотом:

- Я никогда не испытывал столь лютого, злого страха, как в те минуты. Никогда. Я почувствовал как в моих глазах потемнело, как начало двоиться, словно после долгой, продолжительной попойки. Я почувствовал, что теряю сознание.

Мр. Жамнов С.С.:

- Как вам удалось справиться с этим?

Сж. Алобян Г.М. явно недоумевая:

- Без понятия. Мне кажется, я просто боролся. Я старался оставаться в сознании, по мере моих сил контролировать обстановку.

Пк. Карнаухов С.П.:

- А как в этот момент вели себя ваши боевые товарищи?

Сж. Алобян Г.М.:

- Ефрейторы Дементьев и Черноус, насколько я понял, сохранили самообладание и контролировали ситуацию, если это вообще можно назвать контролем. Рядовой Березин а потерял сознание. Помню, как объединился с Черноусом, чтобы тащить его на себе. Черноус в группе был самым здоровым. Он отдал мне свой пулемет, а сам закинул Андрюху на плечи и понес.

Пк. Карнаухов С.П.:

- И при этом он так же испытывал страх, терял сознание?

Сж. Алобян Г.М.:

- Он... матерился, сквозь зубы, еле слышно, но матерился. Он крепкий, сопротивлялся до последнего. Мы... отключились с ним практически одновременно.

Пк. Карнаухов С.П.:

- Когда это произошло? Учтите, мне нужны точные цифры, сержант Алобян.

Сж. Алобян Г.М. вздыхая:

- По... моим ощущениям, метров за тридцать до ближайшего строения. Сначала я понял, что мир вокруг сделался черно-белым. Исчезли краски, все вокруг приобрело оттенки серого и черного. Затем я перестал слышать звуки. А потом я увидел человека, стоящего на коленях. Кажется, на нем была военная форма, оборванная, грязная, неухоженная, но... я находился не в том состоянии, чтобы адекватно оценивать ситуацию.

Пк. Карнаухов С.П.:

- Этот человек... он делал что-нибудь?

Сж. Алобян Г.М.:

- Мне показалось что нет. Он просто сидел, подобрав под себя ноги, словно на топчане, и смотрел прямо перед собой, хотя, возможно, его глаза были закрыты. Я не знаю. Я наблюдал его всего несколько секунд, после чего потерял сознание... "

Далее шли еще несколько документов, относящихся к этому делу, но Александр Григорьевич решил отложить их на потом. Какие, оказывается, интересные истории можно прочесть, изучая эти папки. Не только Великая Отечественная была полна мистических, порой, необъяснимых событий. По некоторым аспектам Афган переплюнул события 1941-1945-х годов. В самом деле, господа немецкие солдаты в своих записях, конечно, нарисовали весьма примечательную картину, однако советские солдаты, действующие как биороботы, и разрушенный кишлак - вещи разные. Вполне допустимо, что пара десятков таких вот... суперсолдат, вооруженных современным оружием, могли бы снести к чертям собачьим это поселение душманов, но 15-го апреле 1986-го года действовал всего один человек.

Кстати, протокол его допроса так же располагался в этой самой папке, вот только ничего интересного в себе не нес. Свой гриф наивысшей секретности он, впрочем, получил, но ничего любопытного в данном документе не содержалось. Боец был пленен в январе 1986-го года, пробыл в плену без малого три месяца, на протяжении которых терпел многочисленные издевательства и мучения со стороны местного населения, после чего решился бежать, вот только обставил свой побег девятнадцатилетний паренек со всей серьезностью, размахом и экстравагантностью. Вместо того, чтобы по тихому слинять, он решил уничтожить все вокруг в радиусе нескольких сот метров, да вот незадача, сколь бы не бились самые умелые дознаватели над памятью парня, им так и не удалось узнать, каким же это образом бывший военнопленный смог сделать то, что не укладывалось в рамки разумного. Солдатик ничего не помнил, абсолютно ничего. Нет, он прекрасно рассказывал о своей жизни до службы в армии, о буднях военной службы, о том боевом задании, ставшем для него роковым. Он во всех подробностях живописал ужасы плена, но вот о своем побеге не мог рассказать ровным счетом ничего.

Однако такое положение вещей совершенно не обрадовало государственную машину, и несчастного паренька запихнули в одно интересное, закрытое и, естественно, секретное заведение, где стали пристально изучать.

«Такова жизнь, - подумал вдруг устало Александр Григорьевич. - Если ты нормальный человек, на тебя никто не обратит внимание, потому что ты представляешь собой среднестатистического гражданина, ты являешься обычным срезом толпы, серой массой, до которой никому нет дела. Если ты каким-либо образом выделяешься из нее, скорее всего, тебя ждет всеобщее презрение, ненависть и травля. Тебе будут желать зла все, от кого ты будешь отличаться, на тебя будут смотреть, как на обезьянку в зоопарке, тебя будут бояться, а, возможно, уважать, любить и даже поклоняться тебе, словно Богу. Все зависит от настроя толпы и от того, что ты будешь делать, как будешь себя вести по отношению к обычным среднестатистическим гражданам. А вот если ты отличаешься от других настолько же сильно, насколько, скажем, тигр отличается от слона, то тебя закроют в каком-нибудь специализированном заведении, и станут пристально изучать, буквально под микроскопом. Каждая твоя клеточка, каждая молекула твоего тела не уйдет от любопытных взглядов ученых. Ты станешь подопытной крысой, чрезвычайно важной крысой, не рядовой, прошу заметить, но все же крысой, ни больше ни меньше. И ты никогда не увидишь белого света. У тебя не будет прав, которым обладает любой среднестатистический человек, потому что из представителя цивилизации, которым ты был по праву рождения, ты превратился в инструмент этой самой цивилизации. Такова жизнь, таково общество. Оно сурово, несправедливо и беспощадно, но общество - это большинство, управляемое перспективным меньшинством, однако это самое меньшинство ничто без большинства, посему с мнением серой массы, порой, приходится считаться».

Господин советник оторвал тяжелый бокал от суконной поверхности стола. Несколько минут он пил горячий чай, не думая ни о чем. Способность мыслить - величайшее умение человека. Способность не мыслить - есть уникальность.

Когда бокал показал дно, Александр Григорьевич поставил его на стол. Вновь взяв в руки тяжелую, упитанную папку, он раскрыл один из нижних пакетов. Его мысли моментально переместились на восемь лет назад, в холодный и дождливый день.

В руках Балашова сам собой возник лист бумаги. Внимательные глаза впились в машинописный текст, а услужливая память в мельчайших подробностях воскресила один из эпизодов насыщенной жизни Александра Григорьевича.

Стояло хмурое утро 12-го июня 2007-го года. Низкие свинцово-серые облака, казалось, не плыли по небу, а перекатывались по земле. Моросил противный дождь, который в купе с пронзительным ледяным ветром довершал неприглядную картину погоды.

Представительный автомобиль, вышедший с конвейера Горьковской автомобильной мануфактуры, мчался по дороге Р86. В те времена Александр Григорьевич еще не занимал пост Советника Императора, а был всего лишь руководителем антитеррористического управления КИБ, в связи с чем полковнику Балашову кортеж не полагался. Несмотря на погодное ненастье и в целом атмосферу, располагавшую больше ко сну чем к бурной деятельности, Балашов чувствовал себя бодрым и энергичным, и даже приказ вышестоящего начальства об его (Александра Григорьевича) личном присутствие на месте инцидента не повергал полковника в уныние. Наоборот, нестандартность ситуации и противоречивость информации по «инциденту» заставляли полковника мобилизовать все свои психические и физические силы. Он любил вызовы, и с каждой одержанной победой жаждал их все больше и больше.

В окрестности села Старово, что в Тверской губернии Российской Империи, Александр Григорьевич прибыл в начале двенадцатого дня и сразу попал в цепкие лапы офицеров рангом пониже. Одни пытались доложить московскому гостю о ситуации в целом, другие предупреждали господина полковника о крайней степени опасности и непредсказуемости «объекта» и настоятельно не рекомендовали ему приближаться даже к границе внутреннего кольца оцепления. То, что село взяли в двойное кольцо, прямо скажем, настораживало. Пока Балашов добирался до места, он наблюдал существенное наличие бронетехники, вертолетов и хорошо экипированной живой силы, патрулирующей сопредельные с поселением территории, однако из всего этого еще не следовало, что ситуация, сложившаяся в Старово, настолько плоха. Так же Александр Григорьевич не смог добиться от своих коллег внятного ответа, что же они подразумевали под определением «объект». Одни вкладывали в это понятие все село целиком, другие - некоторых личностей, находящихся внутри одного из домов. В голове Балашова сразу возникла масса вопросов. Почему, если опасных людей много, то их определяли как «объект», а не «объекты»? Откуда известно, что эти люди находились в одном доме, а не в разных? С какой такой стати часть офицеров упорно продолжала настаивать на том, что «объект» - это село в целом, а не отдельная группа граждан, находящихся в нем?

Вопросы, которые требовали немедленного разъяснения, и Александр Григорьевич собрался было уже лично координировать действия спецслужб, но в этот момент ситуация начала стремительно развиваться, выходя из-под контроля. Сначала в мобильный штаб по разрешению чрезвычайной ситуации прибыла группа разведчиков, которую пару часов назад отправили в село с целью добычи любой полезной информации. Со своей задачей группа справилась, но вот состояние бойцов, которые вернулись из рейда, несказанно удивило полковника. Во-первых, те из разведчиков, кто еще способен был стоять на ногах, выглядели так, словно только что вернулись не из соседнего села, а из месячной автономки[2], в процессе которой были вынуждены несколько раз ускользать от облав. Во-вторых, из восьмерых бойцов группы, между прочим, подготовленных спецов спецназа КИБ, пятеро находились в недееспособном состоянии. Четверых спецназовцев вытащили на своих плечах те, кто, видимо, оказался крепче духовно и физически, после чего еще один разведчик потерял сознание, едва оказавшись внутри мобильного штаба. Мало того, всей пятерке понадобилась срочная госпитализация, посему бойцов в срочном порядке погрузили в вертолеты и отправили в ближайший медицинский стационар. Александр Григорьевич на тот момент не мог знать, что в скором времени шестеро из восьми спецназовцев умрут - у кого-то откажет сердце, у кого-то случится инсульт.

Едва разрешилась проблема с разведчиками КИБ, и компетентные сотрудники спецслужб приступили к анализу добытой информации, произошло еще одно ЧП. Один из пары вертолетов, патрулирующих небо вокруг села, внезапно потерял управление и упал. В спешном прядке была сформирована поисково-спасательная группа, которая приступила к эвакуации пилотов. Оба летчика передавали по рации, что остались живы, но не могут самостоятельно выбраться из покореженной кабины чудом не взорвавшейся винтокрылой машины. Спасателям удалось добраться до вертолетчиков в течение пятнадцати минут. Еще примерно час ушел на то, чтобы аккуратно, со всей осторожностью извлечь пилотов из кабины рухнувшего вертолета и доставить их в мобильный штаб.

Балашов пожелал лично переговорить с летчиками, однако это опять не дало Александру Григорьевичу ничего, кроме новых забот и вопросов. Один из летчиков успел рассказать, что ему внезапно стало плохо, в связи с чем он потерял управление, и это, в конечном итоге, привело к падению вертолета. Второй пилот до последнего пытался сохранить машину в воздухе, но у него ничего не получилось. Больше они ничего не успели сказать, потому что оба вертолетчика совершенно внезапно потеряли сознание. Это произошло прямо на глазах полковника и произвело на него неизгладимое впечатление. Да а на кого бы не произвело? Только представьте себе: сидят перед вами люди, что-то говорят, а потом вдруг раз, и оба в отключке, словно им выдернули шнуры питания из розеток. Страшно и непонятно.

Полковник прекрасно помнил тревогу, помимо его воли поселившуюся в сердце. Балашов, как и любой нормальный человек, привык держать все под контролем, а здесь ситуация сама диктовала свои условия. Обстановка вокруг могла измениться в любой момент, и никто бы не взялся предсказать дальнейшее развитие событий.

В Селе действовало нечто. Возможно, КИБ столкнулся в Старово с неизвестным типом оружия, возможно, с чем-то еще, но по информации к четырем часам дня выходила совершенно неприглядная картина. Людей не было видно, и никаких признаков активности они не подавали. Судьба полутысячи человек не была никому известна, кроме, разве что, Господа и, наверное, виновников всего этого безобразия. По всему выходило, что жители села находились в своих домах, но в каком состоянии они пребывали, оставалось загадкой. Александр Григорьевич подозревал, что в прескверном. Это косвенно подтверждала трансляция с робота-разведчика, которому удалось проникнуть в Старово и добыть для мобильно штаба бесценные данные.

Вот только проработало мобильное чудо робототехники на гусеничном ходу недолго. Внезапно с беспилотником оборвалась связь, и все попытки оператора выйти на связь с машиной не увенчаюсь успехом.

А потом и вовсе случилось нечто из ряда вон выходящее. Мобильный штаб представлял собой большую десантную палатку, рассчитанную на сорок человек, в которой на тот момент находилось порядка тридцати офицеров, техников и прочих специалистов. Внезапно все люди, как один, испытали сильнейшее чувство надвигающейся опасности, которому воистину не было сил противиться. Балашов очень хорошо запомнил свои ощущения. Страх был настолько сильным, настолько всеобъемлющим, что заполонил собой, казалось, все сознание полковника целиком. Люди метались, кричали, падали в обморок. Одни пытались спрятаться, другие выбегали на улицу в надежде поскорее добраться до любого транспортного средства и дать деру.

Александр Григорьевич буквально прирос к полу и не мог сдвинуться с места, на котором стоял. Липкий, осязаемых страх сковал тело полковника, сделал его своей марионеткой - куклой, над которой имел полную, абсолютную власть.

Балашов упал на колени, титаническим усилием воли заставил себя совершить хотя бы какое-то движение. Он смутно помнил, как выбрался из палатки, как попытался связаться с Москвой. Вокруг него царил самый настоящий хаос. Все вокруг выло, визжало, стонало. Где-то раздавалась стрельба, ухали взрывы.

Того момента, когда авиация сравняла с землей проклятое село, он уже не дождался. Александр Григорьевич пришел в себя в чреве вертолета, который должен был доставить Балашова в ближайший свободный госпиталь. Реабилитацию он проходил в течение недели, под неустанным контролем врачей, а потом для него настала жаркая пора разбираться в последствиях инцидента. Александр Григорьевич круглыми сутками проводил допросы свидетелей, занимался анализом всевозможной секретной информации, был активным участником межведомственной закрытой комиссии, в задачу которой входил детальный разбор всего случившегося в селе Старово. Много тогда ему пришлось узнать такого, во что раньше бы он ни за что не поверил. Балашов всегда знал, что окружающий его мир - отнюдь не прост, но полковник даже не подозревал, насколько непрост.

Господин Советник отложил секретный документ, помассировал лоб, протер уставшие глаза. Столько еще предстоит сделать, и где на все это найти время? Почему в сутках только двадцать четыре часа? А ведь помимо работы желательно уделять время своей семье.

Александр Григорьевич взглянул на секретные папки, заскользил глазами по рабочему столу.

Телефон. Похоже, сегодня он будет ночевать на рабочем месте. Снова. Сколько он уже не появлялся дома? Пару дней? Больше? Неделю?

- Прости, Галя, - прошептал Балашов, и его рука сама собой устремилась к телефонной трубке.

Глава 2.

Заложник.

В себя он приходил медленно, неохотно. Дико болела голова, ломило в висках. Во рту присутствовало сочетания горько-кислого и соленого вкусов; в ушах звенело и покалывало - можно подумать, что одной головной боли ему было мало.

Черт, что случилось? Где он? Кто он?

На последний вопрос человек, как ни странно, сумел ответить практически сразу. Советник Императора по вопросам государственной безопасности и обороны, Александр Григорьевич Балашов, попытался перевернуться на спину и приоткрыть глаза. С горем пополам ему это удалось, после чего наступила пора вспоминать, что же с ним произошло и понять, где он, черт всех дери, находится.

Какие-то стены вокруг, окон и дверей не видно. В воздухе витал кислый аромат сырости и затхлости. Подвал? Как же он здесь оказался?

Память-злодейка, словно желая окончательно добить человека, подсунула Балашову его крайние воспоминания. Режимный объект, камера допросов, Алексей Мальцев на месте подследственного, Павел Валентинович, доставивший внутрь камеры девушку Марию... Что случилось потом он не помнил. Его как будто огрели по голове чем-то тяжелым, а потом, в добавок ко всему, накачали наркотиками.

- Валентиныышш, - прохрипел Александр Григорьевич, - Валентиныышш... Иттиотх...

Он же предупреждал дознавателя, что с Мальцевым могут быть проблемы. Не послушал, решил все сделать по-своему, показать класс, феноменальный опыт. За это, видимо, и получил по первое число.

Следующая мысль, родившаяся в голове Советника, была несколько иного рода. Сам виноват. Тот офицер из «Вымпела» оказался прав - нельзя было применять к Мальцеву спецсредства, никак нельзя. Бывалый вояка сразу все понял и дал Балашову совет. И как он им распорядился? Бездарно! Высшая степень некомпетентности! Будь Балашов сам себе начальником, он бы уволил себя взашей. Ведь чуял же, что этот парень по-настоящему опасен, ан нет... Все равно выпустил ситуацию из-под контроля. И что теперь?

С памятью разобрались, а как насчет местоположения? Где же он пролежал все это время? Где Мария? Где Мальцев? Каких дел успел наворотить Алексей, пока Александр Григорьевич лежал без сознания?

Балашов сжал и разжал пальцы рук, повращал кистями. Попытаться встать? Пожалуй, можно.

Зря! Как только Советник приподнялся на локте, перед его глазами все закружилось; к горлу подступил ком. В желудке родился спазм. Обессилившим кулем из плоти и крови он повалился на холодный бетонный пол, стараясь справиться с головокружением. Сил не осталось ни на что. Хотелось провалиться в глубокий сон, избавиться от боли. Хотелось очутиться в таком месте, где возможно беззаботное состояние.

Сжав челюсти до скрипа в зубах, Александр Григорьевич попытался взять остатки воли в кулак. Он не сдался тогда, на палящем афганском солнце, сидя в вонючей яме, ежедневно подвергаемый надругательствам, унижениям и пыткам. Он не сдастся и сейчас. Что бы с ним в дальнейшем не произойдет, как бы ему не будет плохо, он не сдастся, не опустит голову. Мужчина не имеет права сдаваться. Он может проиграть, это допускается, но сдаваться - никогда.

Балашов вновь открыл глаза.

Подняться, нужно подняться. Хотя бы на четвереньки.

В этот момент до слуха Советника донесся приглушенный звук шагов. Здесь кто-то находился, и он прекрасно знал, что Балашов пришел в себя.

- Воды, - просипел Александр Григорьевич, пытаясь приподняться на локте.

Голова вновь пошла кругом, но он заставил себя забыть об этом. Он - Советник самого Императора! Его невозможно сломать!

Зрение пришло в норму не сразу. Сначала глаза Балашова застилала кроваво-красная пелена, которая спадала крайне неохотно. Наконец картина прояснилась настолько, что Советник смог рассмотреть человека, стоящего перед собой.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: