Первые контакты с Европой

В правление Тэвонгуна были предприняты и первые попытки «открыть» страну представителями Европы. В 1854 г. восточные порты Кореи посетил российский фрегат «Паллада» во главе с адмиралом Е. В. Путятиным, а в 1864 г. российские власти неоднократно предлагали Корее начать официальную приграничную торговлю. В январе 1866 года в гавани Вонсана бросил якорь русский военный корабль, и в Сеул было направлено письмо, просящее о свободной торговле с Кореей. В ответ им пришло разъяснение, что поелику. Корея является вассалом Китая, дело должно быть рассмотрено в Пекине, куда уже послан человек с этим поручением[121]. На том все и закончилось.

Первая попытка открыть страну силой была связана с тем, что 11 октября 1866 г. после очередной волны репрессий против христиан, когда было казнено 9 (из 12 тайно пребывавших в стране) французских священников, а общее количество убитых, по разным источникам, доходило до 8 тыс. чел.[122], французское правительство отправило в Корею военную экспедицию, формальной целью которой была месть за казненных миссионеров. Представитель Франции в Китае г. Беллонэ тогда даже обратился к китайскому императору с пафосным письмом, уведомляющим, что «день, когда король Кореи смочил свои руки в крови моих несчастных соотечественников, был последним днем царствования этого короля»[123].

Эта попытка Наполеона III завоевать Корею была первой колониальной войной в Восточной Азии, которая прекратилась из-за малочисленности французского контингента (7 кораблей, 600 солдат на борту[124]) и внутренних причин в самой Франции..

Серьезного успеха вторженцы не добились. Им удалось захватить часть о. Канхвадо, где 16 октября они взяли штурмом летнюю резиденцию корейских ванов и вывезли оттуда национальные архивы и произведения искусства на общую сумму более 200 тыс. франков[125]. Затем был высажен десант на полуостров, но попытка двинуться на Сеул и блокировать устье р. Ханган, была отбита - корейские власти без труда мобилизовали двадцатитысячную армию, которая фактически сбросила французов в море[126]. Одновременно были разбиты войска, находящиеся на о. Канхвадо, после чего интервенты отступили на корабли[127].

И хотя кроме регулярной армии (практика рекрутского набора прекратилась в 1840 г.) для отражения агрессии пришлось привлекать полувоенные силы типа побусанов или охотников на тигров[128], а для имитации многочисленности войска расставлять по берегам реки группы соломенных чучел[129], этот факт окончательно убедил Тэвонгуна в правильности выбранной им политики и способности дать отпор внешним варварам. По стране даже расставили стелы с текстом: «Варвары с запада напали на нас с намерением либо начать войну, либо заставить подписать договор. Если мы согласимся на последнее, то это будет означать измену стране. Наши потомки должны знать об этом в течение десяти тысяч поколений»[130].

В том же году произошел довольно важный для нашей истории инцидент с американской шхуной «Генерал Шерман». Это судно под командой некоего Престона, принадлежащее английской фирме Meadows and Сº[131], имело на борту четырех белых и двадцать китайцев. Оно вошло в устье р. Тэдонган недалеко от Пхеньяна и было сожжено местным населением после того, как его команда попыталась заняться грабежом и миссионерской деятельностью.

Относительно деталей этой истории существует несколько версий. Как сообщал по горячим следам российский посланник в Пекине, «Судно это не было занесено бурею в Корею, а пришло само в устье реки Пхеньян, и находившиеся на нем два человека, говорившие по-корейски, из коих один француз, а другой англичанин, объявили, что против Кореи собирается большая экспедиция французов и англичан и если местные власти дозволят означенному судну начать торговлю с жителями, то оно примет на себя рассеять войска обеих стран, которые высадятся на берег. Несмотря на просьбы местной власти, чтобы судно отплыло для избежания каких-либо осложнений с жителями, оно продвигалось вверх по течению и в одно утро захватило силою на свой борт помощника начальника округа, сопровождавшего в своей лодке непрошенное иностранное судно. На все требования отпустить захваченного в плен сановника иностранцы отвечали, что они его отпустят, когда дойдут до главного города округа. Когда же корейцы вздумали отнять его силой, то судно сделало несколько выстрелов, коими было убито несколько десятков человек. Разъяренный этими поступками народ бросился большими массами, развел на обоих берегах большие огни и поджег судно, которое от взрыва находящегося в нем пороха взлетело в воздух со всем экипажем и пассажирами»[132].

Американцы склонны считать, что корабль просто потерпел бедствие, и его команда оказалась в запретной зоне, из-за чего была уничтожена войсками. Как пишет Х. Хальберт, «парусное судно «Генерал Шерман», перевозившее 5 белых иностранцев и 19 азиатов и чей целью являлась торговля, вошло в устье реки Тэдон. Губернатор провинции Пхёнан потребовал назвать причину прибытия, на что ему ответили, что хотели бы начать торговлю с Кореей. Хоть и было сказано, что это невозможно, иностранное судно не только не покинуло провинцию, а наоборот, отправилось вверх по реке, пока не достигло острова Янджак недалеко от Пхеньяна. Из-за проливных дождей и исключительно высокого прилива судно смогло пройти через ограничение и вскоре засело в грязи. Надежды на его спасение не было. Этот поступок сильно удивил корейцев. Насколько отчаянными должны быть намерения человека, чтобы он повел свой корабль на верную гибель. Спустя какое-то время от регента пришел приказ о начале атаки по судну, если в ближайшее время оно не уплывет. Затем завязался бой, который не возымел никакого эффекта для обоих сторон, пока корейцы не подожгли Генерала Шермана зажигательными плотами. Командиры и экипаж были вынуждены бросится в воду, где многие из них потонули. Тех, кто уцелел и добрался до берега, зарубило взбесившееся население. Сегодня подтверждением произошедшего сражения можно считать весящие якорные цепи злополучного судна у одних из ворот Пхеньяна»[133].

Любопытно, правда, что в более поздней своей книге его позиция становится нейтральнее: «Судно подошло к корейскому побережью в сентябре, и, несмотря на предупреждения и угрозы, продолжало упорно плыть вверх по реке Тэдонган к Пхеньяну. Это было возможно только благодаря высоким весенним приливам и тяжёлому паводку. Корейцы же считали, что американцы не собираются отступать, потому что не видели других объяснений тому, как такое судно выбралось из столь опасного положения. Был отдан приказ на уничтожение. Судно было сожжено, а команда, едва ступив на берег, тут же убита. Поэтому часть вины, учитывая провокацию другой страны, была возложена на корейцев[134]»

Ряд советских и российских историков (в частности, В.Ф.Ли) полагает его целью военную разведку и делает «Генерал Шерман» торговым вооруженным транспортом, который доплыл до Пхеньяна и был уничтожен артиллерийским огнем береговой охраны[135]. То, что это американское судно имело на борту крайне немногочисленную команду, состоящую в основном из китайцев, из данного текста неочевидно. Более того, создается впечатление, что речь шла о типичном примере «дипломатии канонерок».

Корейская версия сводится к тому, что американцы плавали по всему региону, занимались торговлей там, где можно, и грабежом там, где нельзя, маскируя свои действия проповедями христианства. 21 августа корабль вошел в корейские территориальные воды. Местные власти снабдили его продовольствием, но когда на борт корабля поднялся корейский чиновник, чтобы получить объяснения по поводу происходящего, его взяли в заложники и стали грубо требовать, чтобы корейские власти снабдили их провизией и деньгами, официально разрешили им торговать с корейцами, а также разрешили проповедовать в Корее христианскую веру. Вдобавок местные католики из окрестностей Пхеньяна решили, что корабль был послан, чтобы избавить их от гонений: В.М. Тихонов пишет, что изображение королевы Виктории на привезенных открытках было принято ими ошибке за портрет Девы Марии[136].

Помимо этого, командование корабля распространяло слухи о том, что одновременно с его появлением на севере Кореи в южные провинции прибыла целая эскадра. Заметим, что «наглое поведение команды» признавали сами американские дипломаты, а «экипаж судна был вооружен с головы до ног, так что в Китае, откуда это судно вышло, сейчас же догадались о пиратских намерениях этих торговых мореплавателей»[137].

В результате 2 сентября местное население подожгло корабль при помощи брандеров, и то, что уничтожение захватчиков было стихийным выступлением народных масс, а не произошло по указанию свыше, отмечает целый ряд историков, в том числе даже Ян Сын Чхоль. Северокорейские источники добавляют, что Ким Ын У, сельский староста, организовавший эту контратаку, был прадедом великого вождя товарища Ким Ир Сена.

В принципе, экспедиция «генерала Шермана» была сугубо частным предприятием, к которому американское правительство не имело никакого отношения, но и Тэвонгун, и представители левого направления в историографии Кореи любят подчеркивать эту историю как доказательство того, что Соединенные Штаты никогда не хотели Корее ничего хорошего. Тем более что согласно одной из версий, целью этой экспедиции был грабеж сокровищ из могил знатных корейцев. Американцев привлекали слухи о том, что в районе Пхеньяна находятся гробницы ванов Когурё, сделанные из чистого золота[138]. Так ли это, неизвестно, однако одна попытка грабить могилы в корейской истории, безусловно, была.

В том же 1868 г. американский авантюрист немецкого происхождения Эрнст Яков Опперт предпринял в данном направлении весьма занятную и показательную авантюру, которая нередко позиционируется как первая попытка Соединенных Штатов заключить с Кореей неравноправный договор.

Эрнст Яков Опперт был средним братом из трех ученых-путешественников (старший, Жюль, был профессором ассирологии, а младший, Гюстав-Соломон - серьезным специалистом по санскриту[139]), но в нашей истории он проявил себя как образцовый «расхититель могил», наметивший своей целью курган, где покоился прах принца Намъёнгуна, приходившегося князю-регенту приемным отцом. При этом Опперт собирался не просто разграбить могилу и поживиться сокровищами, но, зная дальневосточные традиции и понимая почитание предков, захватить прах отца Тэвонгуна с тем, чтобы вынудить того вести переговоры и таким образом получить лавры человека, «открывшего страну»[140]. По некоторым сведениям, он трижды посещал Корею в поисках сокровищ[141].

План был разработан при участии американского консула в Шанхае (где слухи о «золотых гробах» были распространены широко), однако основным спонсором экспедиции был некто Ф. Дженкинс, бывший переводчик американского консульства, впоследствии – торговец[142]. На его средства были снаряжены два судна (пароход «Чайна» и паровое судно «Грета») с общей командой в 128 матросов (восемь европейских матросов, двадцать филиппинцев и сотня китайцев). Был подготовлен текст американо-корейского торгового договора, содержащий 21 пункт и построенный по образцу неравноправных взаимоотношений с Японией и Китаем, а французский аббат Ферон (кстати, один из немногих французских миссионеров, которому удалось покинуть Корею[143].) выступал проводником[144].

Вначале экспедиция высадилась в районе Куманпхо провинции Чхунчхон, где пыталась разграбить гробницу Намъёнгуна, однако «взятия мумии в заложники» не случилось. Гробокопатели пытались взорвать курган, но заряд оказался недостаточным, и привлеченные взрывом местные жители заставили вандалов отступить[145].

Затем Опперт и Ко высадились на о. Ёнчжондо, где опять-таки попытались заняться мародерством и были изгнаны местным населением[146]. Корабли Опперта воротились в Шанхай, потеряв убитыми всего двух матросов[147], и хотя впоследствии участники экспедиции утверждали, что отправляли вану требование открыть порты и подписать договор, но в международных кругах их воспринимали, в первую очередь как охотников за сокровищами, и даже такой американский автор как Х. Хальберт, подчеркивает, что «операция была затеяна чисто в рамках грабежа»[148], и разговоры о том, что Опперт и его команда были друзьями римских католических священников, убитых годом ранее, неправда.

Тем не менее, по материалам этого и иных путешествий, Опперт даже опубликовал богато иллюстрированную книгу с характерным названием «Запретная земля» (Ein verschlossenes Land)[149].

В июле 1868 г. произошел и инцидент с русской канонеркой «Соболь», сделавшей остановку на о. Канхва. Ее сошедшие на берег матросы были атакованы корейцами из крепости, после чего судно открыло ответный огонь. Инцидент был назван «прискорбным», а правительству Кореи было передано письмо с выражением соболезнования[150].

После этих историй Тэвонгун окончательно счел всех европейцев врагами и после провала французской агрессии расставил по стране стелы с надписями примерно такого содержания: «Западные варвары вторглись в наши земли. Если мы не будем сражаться с ними, мы должны будем склониться перед ними. Настаивать на мире с ними значит предать страну». Минусом такой политики было полное отрицание достижений западной культуры, ослаблявшее Корею на фоне вестернизации окружающих стран.

В 1871 г. для расследования инцидента с «Генералом Шерманом» Конгресс США отправил в Корею пять военных кораблей (включая две канонерки) под командованием посла США в Пекине Фредерика Лоу и адмирала Джона Роджерса. В Соединенных Штатах эту экспедицию считали «небольшой войной с неверными» (корпус вторженцев составил 1230 солдат и 85 пушек[151]), о которой вскоре фактически забыли, и Б. Камингс даже указывает на то, что в Северной Корее этому историческому событию, равно как и предшествующему ему «потоплению «Генерала Шермана», уделялось несравнимо больше внимания, чем в США.

Эскадру встретили артиллерийским огнем, но все корейские ядра и бомбы пролетели мимо, не задев никого[152], после чего американская морская пехота сумела взять укрепления на о. Канхвадо, прикрывающие морские подступы к Сеулу, хотя оборонявшие их тигровые охотники дрались буквально до последнего, атакуя противника голыми руками, когда у них кончились боеприпасы[153]. Американские источники отмечали храбрость корейцев и их мужество, но (как хорошо подметил М. Брин) делали это так, как охотник описывает доблесть только что застреленного им льва[154].

Вторжение, предпринятое американцами, оказалось гораздо более разрушительным, чем пришествие французов. Янки уничтожили 481 пушку и убили более 300 корейцев, имея всего одного убитого и 5 раненых (согласно другим данным, потери экспедиции Лоу-Роджерса составили 13 человек, но порядок жертв понятен). На острове американцы пробыли три недели, ожидая, что после такой демонстрации силы, аналогичной разрушению форта Симоносеки в 1855 г., после которого был подписан американо-японский договор, корейцы тоже сдадутся и пойдут на их условия. Однако корейское правительство медлило, против американцев началась партизанская война, припасы кончались, и, так и не получив инструкций от Конгресса о дальнейшем ведении полномасштабной войны, эскадра отправилась восвояси. Во всяком случае, отступление военной экспедиции старательно объясняется американцами отсутствием инструкций, а не отсутствием успеха[155].

Власть меняется…

Тэвонгун утратил власть в стране в ноябре 1873 г. после того, как конфуцианские сановники, в особенности некий Чхве Ик Хён, бомбардировали двор меморандумами о том, что король уже женат и, следовательно, может управлять государством сам и в регенте не нуждается. По настоянию принца-регента малолетнего короля женили на представительнице менее знатного, чем Андонские Кимы, дома Мин, но новая королева быстро прибрала к рукам мужа, став опасной соперницей Тэвонгуна. Кроме того, в 1873 г. у Тэвонгуна испортились отношения с вдовствующей ко­ролевой Чо, которая в свое время способствовала его приходу к власти. В результате с наступлением совершеннолетия короля Тэвонгун был отстранен.

Ян Сын Чхоль и другие историки замечают, что это не было восстановлением королевской власти, а заменой одного временщика другим. Партия королевы отличалась сравнительной прогрессивностью по сравнению с партией Тэвонгуна, однако, по-прежнему являла собой типичную придворную клику со всеми сопутствующими ей пороками. Большинство историков описывает клику королевы Мин как сборище некомпетентных и коррумпированных чиновников, безусловно, ориентированных на Китай.

Тэвонгун же вошел в историю как личность неоднозначная: с одной стороны, он был последним примером активно действующего правителя и политиком, много сделавшим для укрепления страны и усиления легитимности королевской власти, а с другой – отчаянным националистом и ксенофобом, хотя если судить по делам, многое из реформ Тэвонгуна было продуктом деятельности сирхакистов, особенно – их умеренного крыла.

И. А. Толстокулаков считает, что успешные действия Тэвонгуна, направленные на оздоровление финансовой системы (введение государственных монополий, упорядочение финансов и чеканки денег, ограничение спекуляций землей и зерном, запрет на чрезмерную роскошь) сумели предотвратить назревавший к концу XIX в. экономический кризис, связанный со структурными проблемами феодального строя[156].

Некоторые южнокорейские ученые, в том числе Лю Ён Ик, даже называют Тэвонгуна первым корейским диктатором или первым манипулятором, использовавшим для достижения своих целей и официальные, и неофициальные каналы. Как писал о нем Хальберт, «его главной чертой была непоколебимая сила воли, которая была присуща и его желанию истребить любые препятствия, будь то моральные, экономические, политические и даже родственные. Однако он не мог принять примет нового времени. В его жизни самыми огромными ошибками были убеждения в том, что он сможет устранить католицизм силой, и в том, что он сможет предотвратить открытие страны для внешнего влияния»[157].

Действительно, Тэвонгун пытался привести в порядок традиционную административную систему, в том числе – снизить недовольство народа дворянскими притеснениями. Однако его главной проблемой было непонимание того, что «время изменилось»: борьба с католицизмом и иностранной интервенцией вылилась в отрицание достижений за­падной культуры, которое объективно делало Корею гораздо слабее как стран Запада, так и Японии, вставшей на путь вестернизации.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: