Начало правления клана Мин

Хотя формально Кочжон объявил, что будет править самостоятельно, автору кажется резонным уделить внимание портрету лиц, чья политика будет определять курс развития Кореи в это критическое время. Конечно, личность скорее катализирует или замедляет общественно-политические процессы, но в нашем случае историки нередко задаются вопросом о том, как развивались бы события, управляй Кореей кто-то другой.

Добродушие Коджона, его стремление общаться с иностранцами отмечают многие источники^[158], равно как и отсутствие характера, суеверность^[159], политический инфантилизм и наивность ^[160]. Мягкий, добросердечный и, в принципе, неплохой человек был слишком нерешительным для того места, на котором оказался, и того времени, в которое ему пришлось руководить страной. У него не было ни дипломатической хитрости, ни политической интуиции, ни талантов лидера, ни даже той жесткости, которая отличала его отца. К тому же он всегда придерживался консервативных взглядов и весьма неблагосклонно относился к любым административным изменениям ^[161].

Коджон патологически не умел извлекать уроки из своего политического опыта, не учился на собственных ошибках, был человеком очень непоследовательным, даже трусливым, и легко поддавался внешнему влиянию. Начав править самостоятельно, Кочжон следовал всем конфуцианским нормам, а когда они окончательно перестали отвечать требованиям времени, просто отстранился от выработки властных решений, завися от того или иного временщика и заявляя в критических ситуациях, что тот или иной шаг был принят им под давлением. Не случайно не раз имевший с ним дело Ито Хиробуми говорил, что к нему неприменимы такие слова, как «слово чести»,

И хотя южнокорейская историография проявляет определенную тенденцию к тому, чтобы сделать из Кочжона своего рода страстотерпца (выдавая его нерешительность за проявление глубокого пацифизма и неприятия насилия, из-за которых он не мог допустить, чтобы народ пострадал по его вине), мне это очень напоминает попытку ряда российских историографов обелить Николая II, который, безусловно, несет ответственность за судьбу погубленной им страны.

У иностранцев Коджон обычно вызывал сострадание и сочувствие. А. Гамильтон писал о Коджоне как о «добрым милостивом, приветливом государе, желающем внедрения прогресса в свою страну», который «работал по ночам до самого рассвета»^[162]. Изабелла Бишоп отмечала, что «его поза и манеры не без чувства достоинства», а «натуральная доброта хорошо известна»^[163]. Однако она же писала о том, что «к сожалению, для человека, чьи указы стали законами страны… он нуждается в твердости характера и хваткости цели. Многие лучшие проекты реформ потерпели неудачу из-за его слабости воли^[164]».

Однако, как кажется автору, наиболее развернутое и эмоциональное описание того, что представлял собой Кочжон с психологической точки зрения оставил В. Серошевский.: «(он) всецело находится во власти окружающих, требования которых естественно все возрастают… толпа все новых любимцев, наперсников, кудесников, жадная и властолюбивая, стремится захватить вакантные места. У императора постоянно не хватает денег... Между тем от него все требуют подачек и он вынужден все давать и давать… Он столько раз видел измену друзей, жестокость любимцев, надменность вчерашних рабов… неимоверное поклонение при жизни и после смерти, а в сущности вечный плен, огромная возможность причинять всякое зло и бесконечно малая совершать добро, - вот судьба корейских императоров»^[165].

Так что на самом деле власть перешла к королеве, точнее – к новому правящему клану Мин, и некоторые историки, в том числе авторы учебника Understanding Korean History, открыто называют период с 1873 по 1894 гг. периодом правления королевы Мин[166], биографии которой мы тоже уделим внимание.

Теперь о королеве. В восемь лет она потеряла родителей, в 16 ее выдали замуж за пятнадцатилетнего короля. В основе брака лежали сугубо прагматические соображения: Тэвонгун выбрал для своего сына жену из относительно худородного клана, рассчитывая избежать ситуацию, при которой родственники жены вана немедленно приобретают политический вес и начинают заниматься разграблением страны.

Поначалу королева и Кочжон тяжело переносили друг друга. Кочжон не особенно занимался конфуцианским самообразованием, зато амбициозная королева уделяла меньше внимания увеселениям и больше – книгам. Более пяти лет Коджон не проявлял интерес к ней как к женщине, и королева даже заявляла, что муж презирает ее, но, по мере развития модернизации страны, она сумела привязать мужа к себе.

Борьба между королевой и Тэвонгуном стала открытой после того, как ее сын умер через четыре дня после рождения. Тэвонгун публично заявлял, что королева не способна выносить здорового ребенка мужского пола, в то время как королева считала, что дело в лекарствах, которыми ее пичкали по указанию свекра Тэвонгуна. Впрочем, стоит вспомнить, что два сына и дочь королевы, рожденные позднее, не дожили до одного года, а единственный сын, который прожил дольше, страдал отклонениями развитии^[167], - умственная отсталость наследника престола была видна невооруженным глазом^[168]. Между тем, дети Кочжона от иных женщин были полноценными.

Пытаясь добыть наследника, Тэвонгун подтолкнул сына к одной из наложниц, и в апреле 1868 г. она родила ему сына, которого Тэвонгун объявил наследником престола. Однако, когда Тэвонгун утратил пост регента, королева немедленно лишила эту наложницу всех титулов и отправила ее в деревню, где ее ребенок вскоре умер при не совсем ясных обстоятельствах. Статус королевы поднялся после того, как 8 февраля 1874 года она наконец родила наследника. Постепенно королева и ее клан заняли доминирующие должности при дворе, и сама королева принимала активное участие в дворцовой политике.

В общем, новый семейный клан, сменивший у власти Тэвонгуна, оказался не сильно отличающимся от тех, с которыми он боролся с точки зрения коррупционности и протекционизма. Место Тэвонгуна занял один из старших братьев королевы Мин Сын Хо, довольно быстро заработавший репутацию коррупционера и в 1874 году ставший первой в истории Кореи жертвой покушения с помощью бомбы. Неизвестные передали ему шкатулку, которая при открытии взорвалась, убив его вместе с частью семьи[169].

Большинство историков полагает, что здесь не обошлось без Тэвонгуна^[170], однако это ничего не изменило – на смену одному брату пришел другой, Мин Тхэ Хо. Среди иных заметных коррупционеров, которые пользовались высокой должностью для достижения своей личной выгоды, и были объектом множества жалоб, отметим Мин Ён Чжуна^[171].

Во внутренней политике клан Мин привечал конфуцианских ученых, восстановив разогнанные Тэвонгуном частные академии. Они отменили ряд новшеств Тэвонгуна, в том числе использование дешевой валюты. Однако финансовое положение страны продолжало ухудшаться. Это вызывало дальнейшее ослабление административной системы, постоянные локальные бунты и общий рост преступности. В.М. Тихонов приводит по этому поводу целый ряд впечатляющих примеров[172] вплоть до истории с подделкой государственной печати[173].

В 1875 трое друзей бывшего регента, возглавляемые Чо Чхун Сиком, обратились к Его Величеству, прося вернуть Тэвонгуна к власти. За это они были приговорены к смертной казни, и только благодаря личной просьбе экс-регента их наказание было сменено на вечное изгнание. Тем не менее, Чо был убит в ссылке[174].

Во внешней политике Мины не отходили от китаецентризма, но пытались быть более контактными с внешним миром хотя бы в силу логики фракционной борьбы: раз Тэвонгун был против иностранцев, королева и Ко не могли не быть за.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: