Мятеж года Капсин и его последствия

После 1882 г. Китай, пользуясь наличием в Сеуле собственного воинского контингента, начал более активно укреплять свое влияние, найдя ценного союзника в лице клана Мин. Их интересы совпадали, так как Ли Хунчжану была нужна Корея, не выходящая из-под колпака его влияния, а Минам – надежная «крыша», способная обеспечить их личное процветание.

Так как после ссылки Тэвонгуна традиционалисты уже не представляли для правящего клана серьезной опасности, Мины переключились на сторонников цивилизаторства, стремясь вытеснить реформаторов с важных постов. Г. Д. Тягай отмечает, что осенью 1883 г. эта тенденция особенно усилилась, накладываясь на некоторые неудачи группировки Ким Ок Кюна и то, что с февраля 1882 по май 1884 гг. Ким Ок Кюн совершил три поездки в Японию, каждая из которых длилась несколько месяцев[245]. Это время во многом уходило на общение с Фукудзавой и его единомышленниками, однако заем из Японии Ким Ок Кюн получить не сумел[246], и его влияние стало падать. Кроме того, Ким Ок Кюн выступал против денежной реформы, за которую агитировал П. Мёллендорф, считая, что это вызовет инфляцию и развал в экономике[247].

В октябре 1884 г. клан Мин начал еще одно наступление на прогрессистов. Королеве удалось лишить реформаторов возможности встречаться с королем и передавать ему письма[248]. Ким Ок Кюна выслали в провинцию, Пак Ён Хё был снят с поста губернатора Сеула[249], а издаваемая им с 1883 г. газета «Хансон сунбо» (Сеульское обозрение), в которой, в частности, излагались положения реформаторской программы и публиковались материалы о жизни за рубежом[250], была прибрана к рукам королевой и ее клевретами, которые перевели ее на ханмун, что сделало ее недоступной для простых корейцев[251].

При этом в желании прогибаться перед Китаем клан Мин был готов перейти всякие границы. Формальный глава прокитайской фракции и любимец королевы Мин Ён Ик даже пытался провести реформу национальной корейской одежды, приблизив ее к китайской, и собирался опубликовать соответствующий эдикт от имени вана, но под давлением общественного мнения был вынужден отказаться от этой непопулярной идеи[252].

В такой обстановке Ким Ок Кюн и его сторонники, занимавшие в стране ряд постов второго эшелона, начали готовить переворот при участии японских друзей и в расчете на помощь японских войск, охраняющих японскую миссию в Корее.

В связи с этим ряд историков задается вопросом о том, был ли Ким Ок Кюн в курсе милитаристских планов японцев в отношении Кореи и если да, то можно ли считать его осознанным агентом влияния. С точки зрения автора, излишняя демонизация Ким Ок Кюна напоминает разговоры об «агенте ЦРУ Горбачеве». В то время Япония была примером азиатской страны, которая оказалась способна осуществить модернизацию и в короткие сроки достигнуть уровня европейских стран. Япония рассматривалась как страна, лишь недавно сбросившая иностранный гнет и как бы помогающая своим младшим братьям развиваться. Японские либералы были источником идей модернизации не только для Кореи, а идеи паназиатизма были весьма привлекательны: Г. Тягай очень верно отмечает сходство контактов корейских и японских просветителей с японскими связями Сунь Ятсена^[253].

Не имея массовой поддержки и рассчитывая в основном на небольшие отряды сторонников, которых нои тренировали по японскому образцу[254], Ким Ок Кюн и его последователи не видели возможностей самостоятельной модернизации Кореи и во многом рассчитывали на помощь Японии, благо к японской помощи они прибегали и ранее[255]. Впрочем, к подготовке переворота была причастна не только японская, но и американская миссия. Более того, 29 ноября 1884 г., за пять дней до мятежа, Ким Ок Кюн встретился с ваном на частной аудиенции и просил Кочжона одобрить план переворота[256]. Это очень важный момент, который говорит не только о том, что мятеж не был для короля неожиданностью, но и о том, что перед тем, как перейти к силовым акциям, реформаторы пытались увещевать власть.

Путчисты рассчитывали и на поддержку более умеренных коллег, однако остальные сторонники реформ отказались сотрудничать с Кимом и его группой, приведя следующие 6 причин, по которым мятеж обречен на неудачу.

1. Силовое давление на монарха нарушает все принятые нормы, особенно - с конфуцианской точки зрения;

2. Из-за этого у организаторов переворота не будет массовой поддержки, и народный гнев обратится, опять-таки, на тех, кто покусился на традиционный порядок вещей;

3. Нельзя оставаться у власти, опираясь на внешние силы в лице японских штыков;

4. Китай, безусловно, примет меры и пришлет войска, превосходящие по численности силы реформаторов;

5. Планируемое убийство одиозных представителей клана Мин восстановит против реформаторов королеву, а значит – и короля;

6. Наконец, у реформаторов нет достаточного количества сподвижников, чтобы проводить в жизнь их решения.

4 декабря 1884 г. на торжественном банкете, посвященном присвоению одному из соратников Ким Ок Кюна поста начальника вновь организованного Управления почты и телеграфа, реформаторы подожгли находящееся неподалеку здание. Мин Ён Ик, отвечавший за тушение пожаров, встал из-за своего стола и поспешил на выход, но как только он вышел на улицу, некто, одетый в японскую одежду, атаковал его, серьезно ранив мечом его в голову и тело. Чиновник рухнул на землю, и в суматохе убийца благополучно скрылся[257].

Прогрессисты заявили что все это - провокация китайцев, и на фоне общей паники и под предлогом мятежа и беспорядков в Сеуле уговорили Кочжона переехать во дворец Чхандоккун[258], «который было легче охранять». Там они окружили вана своими людьми, а Ким Ок Кюн уговорил Кочжона послать предписание представителям «консерва­тивной» группировки (включая таких людей, как Мин Тхэ Хо) явиться ко двору, после чего они один за другим попадали в засаду и были убиты по одной версии японцами, по другой, молодыми прогрессистами из числа сторонников Кима.

Любопытно, что, описывая эти события, Х. Хальберт не проводит прямой связи между заговором и пожаром с последующей атакой на Мина, оставляя вероятность того, что решение о мятеже было принято спонтанно. «То, что нападение было спланировано радикалами, так и не было доказано, но они знали, что должны действовать быстро, потому что, сделали ли это они или нет, подозрения падут именно на них. Им оставалось либо нанести быстрый, резкий удар, либо ждать смерти. Они выбрали первый вариант» [259].

На другой день, 5 декабря, партия реформ заявила о форми­ровании нового правительства, в котором Ким Ок Кюн стал министром финансов. Министрами правой и левой руки стали Хон Ён Сик и Ли Джэ Вон. Все участники мятежа были чрезвычайно молоды: старшему, Ким Ок Кюну не было и 35 лет, а младшему, Со Чжэ Пхилю (занявшему пост военного министра) – всего 18.

В тот же день была опубликована программа реформаторов, нацеленная на модернизацию буржуазно-демократического толка. К сожалению, текст этой программы впоследствии был уничтожен, но согласно «Капсин иллок» («Капсинские дневники»), воспоминаниям Ким Ок Кюна, написанным после бегства в Японию[260], она состояла из 14 пунктов, важнейшими из которых были следующие.

1. Ликвидация вассальных отношений с Китаем и возвращение в страну Тэвонгуна.

2. Введение равнопра­вия всех жителей страны. Отмена сословной системы и фракционных группировок путем привлечения на государственную должность способных людей. Обеспечение гражданского равенства людей.

3. Создание единой финансовой системы и подчинение ее Подворной палате (Ходжо), отмена ростовщической системы, реформирование системы взимания земельных налогов. Реорганизация систе­мы налогообложения.

4. Кардинальная перестройка государственной структуры. Усиление роли Кабинета Министров по примеру конституционной монархии других стран. Упразднение Дворцового управления (Нэсибу) - старого совещательного органа при короле, библиотеки Кюджангак (таковая была крупнейшим собранием конфуцианской литературы и потому рассматривалась как символ старого феодального порядка) и других подчиненных вану учреждений. Ким выдвигал идею парламента, но не разработал процедуру выборов его членов. Его идеалом была конституционная монархия, которая ограничивала власть вана и особенно – ванских родственников[261].

5. Внимание к просвещению народа, в том числе – через газеты.

6. Обеспечение развития свободной торговли. Ограничение прав побусан ов и упразднение их организации. Последнее связано еще и с тем, что уличные торговцы и носильщики традиционно использовались консерваторами для подавления оппонентов.

7. Учреждение гвардии, введение постовых, установление современной полицейской системы.

8. Строгое наказание для алчных и коррумпированных чиновников.

У власти мятежники продержались всего 48 часов. Причин было несколько, и о части из них Ким Ок Кюна предупреждали. Во-первых, вмешались китайские войска, которые оставались в Сеуле и имели по сравнению с японскими значительное численное превосходство. Хотя в 1884 г. Китай начал войну с Францией за Вьетнам и примерно половина китайских войск в Корее, была переброшена туда, тех, кто остался, вполне хватило[262].

Во-вторых, лица, пришедшие к власти на чужих штыках и посмевшие взять монарха в заложники, были восприняты не как реформаторы, а как национальные предатели – как народом, так и чиновниками, не желавшими подчиняться узурпаторам. Напомним, что в глазах традиционной конфуцианской интеллигенции Япония совмещала в себе и старый образ врага, оставшийся со времен Имджинской войны, и образ «коварного Запада», так как была уже достаточно вестернизирована. Как впоследствии писал Хан Ён У, «желать самостоятельности и в то же время захватывать власть с помощью японских войск – это ли и не равносильно измене Родине? Таким образом, молодые реформаторы выдвигали только утопическую идею о равенстве людей, проигнорировав проблему защиты суверенитета государства, выхода из кризиса, а также совершенно не учитывая настроений народа».

И поскольку в традиционной ментальности отсутствовало понимание того, что результаты какой-либо деятельности далеко не всегда демонстрируют ее первоначальную идею, был сделан вывод, что Ким просто хотел захватить власть столь «нетрадиционным» и неприемлемым способом. Деяния Ким Ок Кюна и его «пяти негодяев» были восприняты как абсолютно варварский и возмутительный акт, а равно – пример того, что делает с людьми излишнее общение с «западными варварами».

В-третьих, японское правительство не стало активно поддерживать действия реформаторов. Переворот готовился с ведома японского посланника в Сеуле Такэдзоэ, однако, когда 6 декабря 1884 г китайские войска начали действовать, он, опасаясь прямых столкновений с Китаем и так и не дождавшись инструкций из Токио, предпочел эвакуацию и снял охрану дворца.

Таким образом, к 6 декабря в распоряжении реформаторов оста­лись только военнослужащие из так называемой «офицерской шко­лы», где готовились кадры для армии нового образца. Против полутора тысяч лучше вооруженных китайских сол­дат во главе с У Чжаю и Юань Шикаем у них не было никаких шансов, и 7 декабря дворец Чхандоккун был быстро взят.

Одновременно по Сеулу распространился слух, будто бы сторонники Партии реформ вместе с японцами пленили короля. Разъяренное население города бросилось к зданию японской дипломатической миссии и к домам реформаторов. Здание миссии было сожжено, погибло 74 человека, японский послан­ник был вынужден спасаться бегством, а большинство оставшихся в стране реформаторов надолго перестало ориентироваться на Японию, так как заговорить о ее благотворном влиянии значило поставить себя в один ряд с изменниками.

Власть же снова оказалась у сторонников тондо соги, - Ким Хон Чжипа назначили заместителем главного министра, а провозглашенные реформы были аннулированы.

Большая часть реформаторов была репрессирована, причем некоторые были убиты прямо на глазах Кочжона, которого они пытались вывести из дворца. Хальберт приводит по этому поводу любопытную историю, - один из реформаторов, Хон Ён Сик, при виде толпы спрятался в шкафу и отсиделся там, если бы не ван, который кивком головы указал его местонахождение[263].

Те же, кто остался в живых, спаслись бегством в США или Японию (Со Чжэ Пхиль, Со Гван Бом, Пак Ён Хё). Сам Ким Ок Кюн тоже бежал в Японию, но отношение к нему там было более чем прохладным[264]. В 1886 г. японское правительство потребовало от Кима покинуть страну, он собирался перебраться в Россию (в декабре 1883 г. Ким Ок Кюн вел переговоры с Россией о заключении договора между двумя странами[265]) и по этому поводу переписывался с российскими дипломатами. Однако японские власти выслали его раньше[266].

Даже находясь в эмиграции и считаясь государственным изменником, Ким Ок Кюн продолжал пытаться «давать советы двору». В этих письмах очень хорошо видно его кредо: «Стоит только установить искренние, дружественные отношения со странами Европы и США и перестроить внутреннюю политику в стране, просветить невежественный народ и направить его по пути цивилизации, поднять торговлю, упорядочить финансы и подготовить армию, что не составляет особых трудностей, как… иностранные государства будут вынуждены отказаться от захватнических помыслов»[267].

Этот подход кажется мне весьма характерным. С одной стороны, главное – подружиться с Европой, а все остальное произойдет как бы само собой. Как только европейские державы увидят, что «мы – свои», они немедленно перестанут воспринимать Корею как варварское государство и примут ее с распростертыми объятьями. С другой стороны, весь комплекс внутренних преобразований воспринимается им как нечто чрезвычайно легко осуществимое, не представляющее таких уж трудностей.

Вот еще один отрывок из прошения Ким Ок Кюна на имя вана, который очень хорошо иллюстрирует и его подход к политике вообще, и то, как много элементов традиционной культуры в нем было:

«Я хочу выразить свои чувства и обращаюсь к Вашему Величеству за мудрым решением. Ваше Величество навесили на меня ярлык предателя, но какое преступление я совершил? Я прошу Вас осмыслить произошедшее. Я осознавал, что Ваше Величество не может спасти страну и изгнать предателей. Поэтому я был вынужден организовать этот заговор в интересах страны и с риском для собственной жизни. Почему на мне поставлено клеймо предателя? Пока еще ни один министр и ни один кабинет не выступили с планом национального спасения. Напротив, они заняты продажей должностей и взяточничеством; делят государственные должности, обсуждают фракцию тэвонгуна и говорят о заговоре Ким Ок Кюна. Они не слушают мудрых советов и вообще ведут себя как малые дети. Как они могут обеспечить будущее нашей страны?... Если Ваше Величество будет продолжать слушать изменников и совершать необдуманные поступки, то необразованный народ не будет Вам доверять, и в стране возникнут волнения»[268].

В 1893 г. подосланный Минами человек по имени Хон Чжон У заманил Ким Ок Кюна в Шанхай и застрелил из револьвера. Б.Д. Пак считает, что убийство произошло с ведома японцев, которые проинформировали Минов о том, куда он будет переезжать из Японии[269]. Тело на китайской канонерке было доставлено в Корею^[270], где было торжественно четвертовано и выставлено на всеобщее обозрение[271]. Такой посмертной экзекуции подвергали государственных изменников.

Понятно, что история не знает сослагательного наклонения, но многие южнокорейские ученые сожалеют о неудаче Ким Ок Кюна. Они полагают, что в случае успеха его переворота и проведения предлагаемых им реформ Корея могла бы нагнать Японию по темпам модернизации, не становясь при этом прояпонским сателлитом, ибо хотя Ким Ок Кюн и его приближенные использовали японскую помощь и деньги, они были в дружбе и с американцами и не являлись оголтелыми паназиатами. Кроме того, кэхва ундон можно рассматривать как политическую организацию нового типа, отличную от прежних придворных группировок прежде всего тем, что целью членов партии были не личные выгоды или борьба за влияние при дворе, а благо страны.

Возможно, они правы: будь серия реформ проведена тогда, Корея могла сделать существенный рывок вперед, ибо многое из того, что пытались воплотить в жизнь реформаторы более позднего времени, базировалось на его идеях.

Кстати, в советской историографии отношение к Ким Ок Кюну очень интересно менялось. В самых ранних работах 1920-х гг. группу Ким Ок Кюна называли "буржуазными революционерами" и оценивали вполне положительно. Затем его группировку позиционировали исключительно как японских приспешников и упоминали в негативном контексте. Например, в работе А. Пигулевской « Корейский народ в борьбе за независимость и демократию» 1952 г. Ким назван реакционным прояпонским агентом, а ликвидированные им в ходе путча представители консерваторов – патриотами и сторонниками независимости. В работах М. Н. Пака 1950-х годов оценка его деятельности скорее нейтральная. Однако она постепенно менялась на положительную: упор делался не столько на японскую помощь, сколько на программу реформ.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: