ПРИМЕЧАНИЕ: Все герои, задействованные в сценах сексуального содержания, вымышленны и достигли возраста 18 лет. 6 страница

Статуи, расставленные по кругу, были покрыты мхом, а под ногами шуршали сухие ломкие травинки.

Её позвали по имени, и это был Гарри. Такой бледный и словно бы прозрачный, похожий на призрака.

– Гарри? – она хотела подойти к нему, но тот жестом указал куда-то ей за спину.

Обернувшись, она увидела, как мимо пробежал маленький мальчик, хохоча и быстро-быстро перебирая ножками в черных ботинках. Заинтересованная и смущенная, она последовала за ним; мальчик остановился, оглянулся и посмотрел на нее своими темными глазами. Он улыбнулся, и от его щербатой улыбки у нее потеплело на сердце.

– Кто ты? – спросила она, но малыш снова пустился наутёк. И исчез прежде, чем она успела его догнать.

– Мисс Грейнджер, – эти слова заставили её резко развернуться. Рядом стоял профессор Снейп; на его лице застыло угрюмое выражение.

– Профессор? Где мы? – она была совершенно сбита с толку.

Но Снейп лишь грустно взглянул на неё и покачал головой:

– Не имеет значения, мисс Грейнджер. В любом случае, это место почти мертво. Не осталось никого, кто бы позаботился о нём, – он окинул взором сад и побрёл прочь – к запущенной самшитовой изгороди.

– Погодите, профессор! – она ринулась за ним, но его и след простыл. И Гарри, которого ей вздумалось разыскать, тоже пропал. – Я не понимаю! – выкрикнула она.

Хедвиг едва не задела её крылом, пролетая над головой, и села на ветку.

– Угу, – ухнула сова и взмыла вверх. – Понять-не-могу, – донеслось с высоты.

Гермиона подскочила на постели, спугнув Живоглота, и раздраженное шипение кота окончательно разбудило её.

– Глотик, а где Хедвиг? – неожиданно она вспомнила, что не видела фамильяра Гарри с того самого злополучного дня. И, учитывая, насколько сова была привязана к хозяину, это вызывало нешуточную тревогу.

Живоглот взобрался обратно и прошествовал к изголовью. Опустив лапы на плечи девушки, он налёг на нее всем свои весом, заставляя откинуться на подушку. Потом возмущенно мявкнул и свернулся у Гермионы на груди, прижимая к кровати.

– Ты хочешь этим сказать, что мне лучше еще поспать и перестать дурить? – спросила она у властного и сверхзаботливого котяры. Ответом стало только громкое урчание, постепенно погрузившее её в дремотный туман. Она опять уснула и позабыла о странном сновидении.

***

Джинни Уизли сидела на подоконнике Астрономической Башни, уставившись на светлеющее небо. Одетая лишь в тонкую ночную сорочку и тапочки, с непокрытой головой, позабыв о халате, висящем на одном из четырех столбиков её кровати в спальне, девушка едва не посинела от холода, но, казалось, не обращала на него внимания.

Для неё, сколько она себя помнила, имя Гарри Поттера было синонимом слова «герой». В детстве она воображала его прекрасным принцем, и когда Рон впервые рассказывал о своем новом друге, Джинни уже наяву грезила о Гарри. А встретившись с ним в Хогвартсе, не разочаровалась: наоборот, чем больше она узнавала о Гарри, тем сильнее он – такой, какой есть – соответствовал её мечтам о будущем.

Теперь вдруг она неожиданно поняла, что на самом деле ничего о нём знает. Она чуть не молилась на него, недостижимого в своем совершенстве. Но слова, сказанные Роном и Гермионой прошлым вечером, разбили её фантазии о суровую реальность.

Рон оказался прав. Она и сама заметила, что Гарри в последнее время смотрел на Гермиону вовсе не как друг. А как мужчина. И от этого сердце Джинни сжималось: из-за своей слепоты, из-за своего непонимания она влюбилась в мечту, не разглядев за ней реального человека.

Да, хоть это и больно признавать.

– Когда я был младенцем, то по-младенчески говорил, – пробормотала Джинни, припомнив цитату, услышанную на лекции по маггловской культуре, куда их всей семьей однажды затащил отец. - А как стал мужем, то оставил младенческое*.

Так, кажется… Она не поручилась бы за дословность, но услышанное тогда её разозлило.

Теперь-то до неё дошёл смысл высказывания. Понимание приходит с взрослением, на многое смотришь иначе, и многое кажется не тем, чем было в детстве. Возможно, она по-прежнему влюблена в Гарри Поттера. Хотя – сомнительно. В конце концов, кто он такой? Она этого не знала наверняка.

Когда Джинни попыталась встать, то едва не свалилась: от долгого сидения в одной позе ноги свело судорогой. От холода и боли в мышцах в тело будто впилось множество игл. Дрожа и прихрамывая, она покинула Башню, возвращаясь в гриффиндорскую спальню.

Было о чем поразмыслить.

***

Гермиона спускалась на завтрак, смутно ощущая, что она забыла о чём-то важном. Проверила сумку: на месте ли книги и свитки с домашним заданием, но всё было в порядке. В Большом Зале за столом уже сидела Джинни, зевающая, с покрасневшими глазами. Рон набивал рот едой так, словно голодал по меньшей мере неделю, а Гарри настойчиво пододвигал Джинни чашку с чаем и накладывал фрукты в её тарелку.

– Фрукты и чай помогут тебе сконцентрироваться на занятиях, Джинни, – сказал он, и Гермиона замерла, пораженная как самим советом, так и тоном, которым он был дан. В последнее время Гарри вел себя вполне обычно, и она не задумывалась о том, что в нём теперь есть что-то от профессора Снейпа. Но проявление прежде несвойственной Гарри отеческой заботы – точно от профессора Снейпа, хотя это и кажется абсурдным.

– Ты хуже мамы, Гарри, – усмехнулась Джинни, и её сонная улыбка сделалась искренней, не такой отчаянной.

– Поскольку я знаком с твоей мамой, сочту сказанное за комплимент, – немедленно ответил Гарри тоже как-то по-снейповски.

Гарри, которого она прежде знала, скорее, вспыхнул бы от подобного сравнения.

Наверное, Легилименция оказывала более глубокое воздействие, нежели они все предполагали. И произошло смешение личностей. Но, возможно, Гермиона просто недооценивала Гарри. И разве профессор Снейп не был злобным, жестоким и придирчивым гадом, упивающимся властью над студентами? Разве не он, с отвращением взглянув на её увеличенные проклятием зубы, заявил, будто не замечает разницы?

Гермиона села за стол рядом с Гарри, а тот обратил на неё загадочный взгляд, пронзительный, заставивший задрожать. Было что-то пугающее в таком пристальном внимании.

– Доброе утро, – обычное приветствие, слышанное уже тысячи раз, сегодня вызвало в Гермионе томление, прилив желания. Гарри, словно наркотик, тёк по ее венам и, стоило ей приблизиться к нему, действовал на центры удовольствия в мозгу, запуская реакции, от которых увлажнялись трусики.

– Доброе утро, – сказала Гермиона довольно тихо – на большее ей не хватило дыхания, ведь он был так близко.

Он принялся наполнять её тарелку едой, сетуя, что Гермиона плохо заботится о себе. Его рука нечаянно коснулась её руки, когда он накладывал порцию жареных томатов. И девушка затрепетала, вынужденная изо всех сил стиснуть кулаки, чтобы не позволить себе дотронуться до него.

По его расширившимся глазам она поняла: он хочет того же. Внезапное осознание этого взаимного желания чуть не толкнуло её в пропасть безумия. Гермиона хотела его поцеловать, попробовать его рот на вкус, ощутить под руками его тело.

– Доброе утро, – голос профессора Дамблдора вернул её обратно в реальный мир, и она увидела, что директор положил ладонь на плечо Гарри и со значением – впрочем, неизвестным Гермионе – посмотрел на парня.

– Здравствуйте, сэр, – ответил Гарри таким тоном, что Гермионе послышалось, будто наглухо захлопнулись двери и с лязгом опустились решетки. Профессор Дамблдор кивнул и отошел, а Гарри до конца трапезы сидел задумчивый и погруженный в себя – из-за того невысказанного, промелькнувшего между ним и директором. Едва все поднялись из-за стола, парень первым заспешил прочь, обгоняя Рона и Гермиону.

– Что такое с Гарри? – удивленно спросил у неё Рон, когда они вдвоем практически бежали, пытаясь поспеть за другом.

– Понятия не имею, – ответила Гермиона. – Но он ведет себя очень странно с тех пор, как поздоровался за завтраком с профессором Дамблдором.

– Просто Гарри собирался тебя поцеловать, – вклинилась в разговор Джинни; Гермиона резко затормозила и уставилась на неё, – а профессор Дамблдор ему не позволил.

Теперь уже и Рон шокированно взирал на свою сестру:

– И с чего бы профессору вмешиваться в отношения между Гарри и Гермионой? – вопрос этот мучал не только его.

– Если он не вмешается, то вмешается Сами-Знаете-Кто, – заметила Джинни, и Гермионе захотелось пнуть себя за недогадливость.

– А ты не против, чтобы мы с Гарри?.. – Гермиона беспокоилась о подруге.

– Разумеется, против. Но Гарри-то не влюблен в меня, это давно известно, – та вздернула подбородок, изображая безразличие, пусть и безуспешно. Нечто похожее вчера сказал Рон: что-то о семействе Уизли. Они тогда не договорили, спеша на занятия, а позднее Гермионе недосуг было думать об этом.

Однако предположение Джинни она обязательно обдумает. «Гарри собирался тебя поцеловать». Интересно, чем бы всё закончилось, если бы профессор Дамблдор их не прервал?

* Первое послание к Коринфянам святого апостола Павла, глава 13

Глава 15. Плеть и кнут

Всю дорогу к классу Северус ругал себя. Что, черт возьми, с ним случилось? Как он мог вести себя настолько глупо? Всплеск влечения, не задержавшись в голове, направился прямиком к менее умной головке, и Северус чуть было не утратил всякое чувство приличия.

И где? В самом что ни на есть неподходящем месте, в Большом зале! На глазах у всех преподавателей и студентов! Если бы Альбус не напомнил Северусу об ответственности и реалиях его затруднительного положения, он мог бы совершить какую-нибудь глупость по отношению к Гермионе Грейнджер, притом у всех на виду!

Он вошел в класс Трансфигурации и покраснел от смущения под понимающим взглядом МакГонагалл. Она участливо кивнула ему, и Северус с чувством облегчения устроился за своим столом. Будем надеяться, что Минерва не собирается заживо содрать с него кожу за гормональный всплеск в сторону ее самой любимой ученицы.

Тем временем студенты заполнили класс и начали рассаживаться на свои обычные места.

– Мисс Грейнджер, составьте компанию мистеру Лонгботтому, пожалуйста, – Минерва усадила Рона рядом с Северусом, и он почувствовал облегчение, поняв, что ему не придется бороться со своим телом на протяжении всего урока.

– Привет, дружище, – пробормотал Рон, устраиваясь рядом.

– Привет, Рон, – так же тихо ответил Северус.

– Ты в порядке? – во взгляде Рона была подлинная забота, и Северус на мгновение отключился от окружающего мира, подумав, как Рон чувствовал бы себя, если бы узнал, что беспокоится о сальноволосом мерзавце.

– Нет, не в порядке, – признание прозвучало неуверенно, а затем Минерва начала урок, и беседу пришлось прекратить.

***

Кабинет Альбуса был заполнен вечно жужжащими приборами и сложными устройствами с часовыми механизмами, чья единственная цель, казалось, состояла в том, чтобы двигаться в сложном и бессмысленном танце. Северус всегда находил его увлекательным, но непонятным. Он стоял перед крошечной моделью солнечной системы и наблюдал, как Земля движется вокруг Солнца, а Луна весело крутится вокруг Земли.

Луна всегда представлялась Северусу символом самого себя. Маленькая планета, пойманная в ловушку обстоятельств и вынужденная танцевать между двумя противоборствующими силами. Но теперь он задумался: возможно, то тяготение, то притяжение, что два человека испытывают друг к другу, больше, чем просто сила природы? Что делать, если орбитальное движение, управляющее приливами, заставляющее их то притягиваться, то отдаляться, это симбиоз, а не тюрьма? Что делать, если Земля любит Луну, и та отвечает ей взаимностью?

Что делать, если то, что он в последнее время чувствовал к Гермионе Грейнджер, больше, чем просто гормоны? Эту мысль необходимо спрятать в коробку и запереть крепко-накрепко.

Ему тридцать восемь – на двадцать с лишним лет больше, чем ей. Она – красивая, яркая, умная девушка, у которой все еще впереди. Он – бывший Пожиратель Смерти, шпион, чья жизнь, возможно, продлится не дольше, чем у мухи-однодневки. Каждый следующий день становился для него приятной неожиданностью.

– Поразительная модель, не правда ли, Северус? – в голосе Альбуса слышались нотки участия. Северус знал, что они означали: Альбус собирался сообщить ему плохие новости.

– Безусловно. Спасибо вам за это утро, Альбус, – Северус повернулся и встретился с ним глазами, зная: собеседник достаточно опытен в легилименции, чтобы суметь прочитать его сердце.

– Это невозможно, мой мальчик, – старческий голос Альбуса дрогнул, во взгляде, устремленном на молодого человека, мелькнуло что-то жалостливое.

– Мне это известно, Альбус, – он дотронулся пальцем до Луны, наблюдая, как небесное тело замедляет, а потом снова ускоряет ход, когда он убрал руку. – Знаете, я даже мечтать больше не могу.

Северус отвернулся от плывущих в своем танце планет и направился к столу:

– Раньше я думал, что в один прекрасный день найду женщину, которая полюбит меня, несмотря на мой нос, волосы и манеры. Потом мои мечты стали более приземленными: победить Волдеморта, остаться в живых. Теперь я просто хочу сделать столько, сколько смогу, прежде чем умру.

– Северус, ты же знаешь, что можешь оставить шпионскую деятельность в любую минуту. Для меня твоя жизнь дороже любой информации, которую ты можешь раздобыть. – Альбус не раз просил его остановиться, не возвращаться в стан врага, но Северус думал о людях – умерших, подвергнувшихся пыткам, потерявших близких. Эта просьба была единственной, в которой он вынужден был отказывать Альбусу.

– Прямо сейчас это крайне спорное утверждение, Альбус, – Северус посмотрел на него глазами Гарри, и директор кивнул. – Единственное, на что я сейчас действительно гожусь – помочь мальчику оставаться в живых так долго, чтобы ему удалось убить Волдеморта.

– Глупости. Северус, мир много выигрывает от твоего в нем присутствия, и не в последнюю очередь оттого, что ты превосходный зельевар, и еще более превосходный друг.

Северус кивнул, но внутренне вздохнул. Он помнил, что значит желать от жизни большего. Альбус был ему дорог, их дружба прошла испытание временем, но Северусу было недостаточно двух друзей, ненавистной работы и вечной неизвестности ожидания вызова и возможной смерти от рук сумасшедшего.

– Пусть так, Альбус, – он безумно устал, и сил на споры не было.

– Ей всего семнадцать, Северус, ее жизнь только начинается. У нее столько еще впереди, так много предстоит сделать, постичь, прежде чем она будет готова принимать такие решения.

Да, Альбус старался преподнести это помягче, но все равно было больно.

– Вы думаете, Альбус, я не знаю, что представляю собой? Плохо уже и то, что она магглорожденная. Общество отнесется к ней с предубеждением. Я отлично понимаю, что станут говорить, если увидят хоть малейший намек на приятельские отношения между нами.

Северус представлял, в каких выражениях будут обсуждать студентку, подружившуюся с учителем-мужчиной. «Шлюха» окажется самым мягким из них.

– Северус, ты же знаешь, если она была хотя бы на несколько лет старше, мне было бы нечего возразить. Я полюбил Минерву, когда ей было девятнадцать, и разница в возрасте между нами гораздо больше, чем между тобой и мисс Грейнджер. Позволь ей вырасти, – взгляд Альбуса был суров и печален. Северус кивнул и ушел.

***

Он направлялся к гриффиндорской башне, когда увидел Минерву в дверях кабинета.

– Мистер Поттер, можно вас на два слова? – Она поджала губы и слегка нахмурилась. Именно то, что ему сейчас нужно: очередная лекция о том, каким монстром нужно быть, чтобы мучать мисс Грейнджер.

– Конечно, профессор, – в соответствии с ролью Северус повиновался главе факультета Поттера. Он вошел в ее кабинет и удивился, увидев на столе пару чашек и чайник.

– Садись, пожалуйста, Северус, – закрыв дверь, она жестом указала ему на кресло. – Как ты себя чувствуешь?

Он посмотрел ей в лицо и увидел симпатию во взгляде ясных глаз. Северус решился сказать правду.

– Ужасно. Я стал тем, над кем всегда издевался. Влюбленный школьник.

Все свое презрение, весь гнев, все отвращение к себе он вложил в эти слова. Минерва налила ему чаю, а затем полезла в ящик стола и достала бутылку. Она щедро плеснула виски в обе чашки и с кривой улыбкой протянула ему одну из них.

– Знаешь, Северус, Альбус не открывал передо мной своих чувств, пока мне не исполнилось двадцать пять. Многие годы я была несчастна, потому что думала: ему все равно.

Она глотнула чая, и Северус сделал то же самое, чувствуя приятное жжение от согревающего виски.

– Он хотел, чтобы вы узнали жизнь, – вступился Северус.

– Моя жизнь в нем, Северус, – в словах Минервы слышалась спокойная уверенность, заставившая собеседника замолчать. – Я так и не простила его за то, что он не позволил мне выбирать самой. Гермиона гораздо более зрелый, умный человек, чем ей следовало бы быть. Если ты решишь, что хочешь ее, то скажи ей и дай выбрать собственный путь. Никогда не принимай решения за других людей.

Северус сделал еще один глоток, не совсем уверенный, что правильно расслышал.

– Ты говоришь мне, что одобряешь? – удалось ему выдавить из себя. – Зачем? Тебе, как никому другому, известно, что я собой представляю! На что способен, что сделал!

Он поднялся и заходил по комнате.

– Я на двадцать лет старше ее. К тому же, все это совершенно бессмысленно! – Он повернулся, и Минерва увидела, что его лицо искажено яростью. – Она влюбилась в Поттера, она ничего не знает обо мне! Я переживу, справлюсь, все будет забыто.

Только вот почему же так больно говорить об этом?

– Ты действительно так думаешь, Северус? – Она наблюдала за ним, и в ее глазах светилось понимание.

– Минерва, если мне удастся дожить до следующего года, это будет чудо. Я не стану подвергать опасности других людей.

МакГонагалл прикусила губу от досады, но спорить не осмелилась. Ведь на самом деле, все чувства, что испытывал – или, наоборот, не испытывал – Северус, были неважны. Волдеморт убьет Гермиону Грейнджер, если просто заподозрит, что Северус питает к ней склонность.

Абсолютно безнадежная ситуация.

Глава 16. Еще один кусочек паззла

В гриффиндорской гостиной Гермиона ждала, когда Гарри вернется от Дамблдора. Она предполагала, что разговор пойдет об утреннем инциденте в Большом Зале. И не считала, что неприятности могут возникнуть на пустом месте. Пока еще на пустом.

Это «пока еще» было чрезвычайно важным: Волдеморт там или не Волдеморт, а поцеловать Гарри ей хотелось сильнее всего на свете. Ну то есть Гермионе хотелось гораздо большего, чем поцелуй. От одной только мысли о случае в Большом Зале по телу бежали мурашки. И то, как Гарри церемонно поцеловал ей руку в хижине Хагрида, все еще волновало ее. Это было романтично, нежно и совершенно невинно, однако этого хватило, чтобы взбудоражить мысли и чувства.

– Миона, ты где? – Рон пощелкал пальцами у нее перед носом, и Гермиона стряхнула оцепенение лишь для того, чтобы бездумно подвинуть первую попавшуюся фигуру.

– Ну, ты хоть сделай вид, что тебе интересно, – раздраженно бросил Рон, выставляя шах.

– Прости, Рон.

Извинившись, Гермиона сосредоточилась на игре, одолела слона и спасла своего короля. Рон кивнул, принимая извинения, и король Гермионы облегченно промокнул лоб своим маленьким каменным платочком.

– Гермиона, я знаю, Джинни думает, все из-за того, что нам угрожает Тот-кого-нельзя-называть… Ну, в смысле, мы же лучшие друзья Гарри, и мы первые в списке смертников.

Рон рассеянно передвинул коня.

– А что, есть какие-то иные причины? – поинтересовалась Гермиона. – У профессора Дамблдора в сложившейся ситуации не слишком большой выбор поводов для беспокойства за нас. Когда Гарри встречался с Чоу, директора это не волновало.

– Хорошо, коли так. Но, может, это как-то связано с тем происшествием в совятне? – Рон, нахмурившись, уставился в никуда.

– Совятня! Хедвиг! – Гермиона вскочила и бросилась прочь из комнаты, вспомнив о своем сне.

Она мчалась по коридорам к совятне. Шаткая лестница была слишком длинна и крута, но Гермиона притормозила лишь тогда, когда услышала шаги за спиной. Оглянувшись, она увидела спешащего следом Рона и замедлила бег.

– Гермиона, что за пожар? – выпалил он, запыхавшись, когда догнал ее. Его пылающая физиономия совершенно не гармонировала с рыжей шевелюрой.

– Гарри не расстается с Хедвиг, куда тогда она запропастилась?

Гермиона продолжала подниматься по лестнице, и Рон с вытаращенными глазами поторопился за ней.

Толкнув дверь, друзья заглянули под потолок в поисках знакомого белого силуэта.

– Эй, Рон, Гермиона! – выглянул им навстречу Хагрид. Он пришел лечить раненого филина. Птица повредила крыло, и лесничий аккуратно накладывал фиксирующую повязку.

– Крыло повредил, – объяснил он между делом.

– Хагрид, а где Хедвиг? – быстро спросила Гермиона.

Хагрид явно удивился:

– Она в лечебнице, ага. Еще не совсем оправилась после того случая, ну того, вы помните.

Рон и Гермиона обменялись короткими взглядами, и Хагрид удивился еще сильнее:

– А что, Гарри не сказал вам? Подстроено было так, чтобы его сознание смешалось с сознанием Хедвиг. Если б не профессор Снейп с его леги… ну, той самой штукой, одному Мерлину известно, что бы случилось дальше.

– Гарри сказал нам, что ему нельзя об этом говорить.

Рон выглядел растерянным, а по спине Гермионы пробежал холодок ужаса. Что, если бы задумка удалась? Гарри бы погиб, вне всякого сомнения. Напуганная и сбитая с толку сова первым делом инстинктивно старается улететь от опасности. Гермиона вздрогнула. Профессор Снейп в очередной раз спас Гарри, а она даже поблагодарить его не могла – разве что почитать ему вслух журнал по Зельеварению.

Это была идея Поппи – читать Снейпу, и Гермиона послушно читала, хотя и чувствовала себя при этом неловко. Мадам Помфри беспокоилась, что профессор Снейп свихнется от скуки, если он на самом деле в сознании и просто не может двигаться. Гермиона полагала, что ему не доставит удовольствия слушать голос «глупой девчонки», которую он в грош не ставил, но мадам Помфри была непреклонна. Теперь Гермиона решила, что в благодарность за спасение Гарри она готова прочитать Снейпу полное собрание сочинений Шекспира от корки до корки, если это поможет.

– Профессор Дамблдор мне такого не говорил, чтобы я, значитца, молчал об этом. Дак он много чего не говорил, – Хагрид задумчиво погладил бороду. – Ежели подумать, о том, почему профессор Снейп до сих пор не очнулся, директор тоже ничего особо не сказал.

Хагрид пожал плечами и принялся заканчивать перевязку филина.

– А почему профессор Снейп не очнулся? – обратилась Гермиона к Рону и получила в ответ непонимающий взгляд.

– А что ты меня спрашиваешь? Я-то откуда знаю?

Рон и Гермиона направились в совиную лечебницу – маленькую комнатку позади совятни.

Хедвиг одиноко лежала на полу клетки.

– Хедвиг! – воскликнула Гермиона, бросаясь к печальной и поникшей птице. Та безразлично взглянула на друзей, Гарри не обнаружила и легла обратно.

– Жалкое зрелище.

Рон просунул в клетку несколько печений. Гермиона не могла сказать, как долго они пробыли там. Хедвиг вела себя вежливо, но индифферентно.

– Что с ней такое? – спросила Гермиона у вошедшего Хагрида.

– Не знаю, но она ничего не ест и не чистит перья, – Хагрид поглядел на них и коротко вздохнул. – Она так ведет себя, будто Гарри исчез или умер, а когда он пришел навестить ее, она расстроилась и стала его клевать. Он попытался ее успокоить, но бесполезно.

Хагрид снова пожал плечами и оставил их, отправившись по своим делам.

Гермиона была озадачена и напугана.

***

Рон уже ушел спать, когда Гарри вернулся в гостиную. Он выглядел подавленным и немного раздраженным. Вошел, глянул на ожидающую его Гермиону и молча двинулся к себе. Она вскочила и преградила ему путь.

– Что с профессором Дамблдором? – спросила она.

Гарри взглянул на нее в упор и тяжело вздохнул:

– Ты самое надоедливое и упертое создание на свете.

Эти грубые слова были произнесены таким усталым тоном, что было понятно – Гарри замучен и тоскует.

– Что такое, Гарри?

Гермиона по-прежнему стояла перед ним, а он по-прежнему молчал и только задумчиво разглядывал ее лицо, словно силился запомнить каждую черточку.

Его глаза за стеклами очков были очень темными, этот пристальный взгляд заворожил Гермиону. Гарри поднял руку и еле ощутимо погладил ее по щеке. Прикосновение будто пронзило током, бросило в жар, во рту пересохло, и руки мелко задрожали.

– Как несправедлива жизнь ко всем нам.

Гарри обошел ее и скрылся в спальне мальчиков прежде, чем Гермиона успела отреагировать на его загадочное замечание.

Гермиона бросилась в свою комнату, ей необходимо было избавиться от внезапно нахлынувшего острого мучительного желания. Она сбросила одежду и нагишом упала на кровать. Ее пальцы поглаживали горячее и влажное от безумного желания лоно, а другая рука пощипывала и ласкала соски. Потребовалось совсем мало времени, чтобы ее тело напряглось, пальцы утонули во влаге, а стоны наполнились безнадежным и безответным желанием.

Она свернулась клубочком, чувствуя себя опустошенной, но в то же время удовлетворенной. Гарри был нужен ей в той же мере, как, ей казалось, она нужна ему, но вел себя, будто решил не давать ни малейшего повода так думать. Гермиона заснула обнаженная и расстроенная.

***

Она снова была в саду, теперь Гермиона это точно знала. Здесь было даже хуже, чем в прошлый раз, голо и безжизненно. Статуи потрескались и разрушились, фонтан покосился, холодный зимний ветер терзал ветви и уничтожал цветы.

– Привет...

Она обернулась и снова увидела того мальчика. Черные глаза, черные волосы, орлиный нос и широкая улыбка, которая заставила и Гермиону улыбнуться в ответ.

– Привет, – отозвалась она, и мальчик со смехом побежал прочь по полумертвому саду. Его ботинки стучали по гравийным дорожкам, зеленая мантия развевалась за спиной.

– Не нужно вам находиться здесь, мисс Грейнджер.

Она крутанулась на месте, мальчик стоял позади нее. Прежде чем он опять исчез, Гермиона схватила его за рукав и потянула к себе.

– Постой.

Его глаза вспыхнули, он неожиданно дернул Гермиону к себе, и его рот оказался рядом с ее губами. Он оказался гораздо выше нее, она чувствовала, как запахивается вокруг нее его мантия, как буквально растворяется в этом объятии. Его руки держали крепко, и по идее она должна была испугаться, но ее захлестнули другие чувства, которых она не могла понять. Ей отчаянно хотелось поцелуя, и это исступленное желание было совершенно неожиданным.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: