Глава 6. Возвращение 4 страница

2

Проплакавшись, Диана почувствовала себя лучше и сразу смутилась от своей слабости. Раньше она никогда не плакала при мне. Можно сказать, что она вообще старалась не плакать, а при мне особенно. Хотела быть сильной.
И эти слёзы стали ещё одним звеном в цепи нашей связи. Она как будто стала ко мне ближе. А может, я просто хотела в это верить.
- У тебя родители дома? – спросила она, неуверенно размыкая объятия.
- Сегодня же понедельник. На работе они.
- Да, конечно. У меня все дни перепутались. Тогда… можно мне в ванную сходить?
- Ну наконец-то! – воскликнула я. – Я тебя уже давно пытаюсь отодрать от этой лестницы!
Она усмехнулась, виновато шмыгнула носом.
- Извини, - и поднялась самостоятельно, проигнорировав мою попытку помочь.
- Промой свои ссадины на руках, - сказала я, впуская её в квартиру. – Потом забинтуем.
- Да ладно… Это просто ссадины…
- Делай, что говорю!
- Хорошо, - она вдруг с благодарностью улыбнулась, повесила пальто и, чуть прихрамывая, ушла в ванную.
Я в это время судорожно помчалась греть чай, искать аптечку и, мельком заметив своё бледное осунувшееся лицо в зеркале прихожей, невольно ужаснулась. Пожалуй, выглядела я ничуть не лучше Дианы.
Диана вернулась чистой, с убранными в хвостик волосами, и какой-то успокоенной.
- Времени ещё мало, - сказала она, усаживаясь на диван рядом с открытой аптечкой и засучивая рукава. – Почему ты не в школе?
- Э-э-э… Учитель заболела, - соврала я. Не хотелось говорить про своё недомогание. И, если уж на то пошло, мне тоже всегда хотелось быть сильной для неё.
- Вот как… - она вздохнула и протянула мне раскрытые ладони. – Я в ваших руках, доктор.
Сердце у меня подпрыгнуло, хоть это и была всего лишь шутка. Я осторожно взяла её руку в свою, боясь хоть одним неверным движением причинить ей боль. В другой руке у меня была ватка, смоченная йодом, но я никак не могла решиться коснуться её израненной кожи.
- Сильно ты упала, - выдохнула я, пытаясь успокоиться.
- Весьма омерзительное зрелище, - поморщилась она, глядя на свою руку.
- Ну что ты…
- Отвратительно, - повторила она.
- Я…
- Не бойся. Чего ты ждёшь?
- Угу, - я вздохнула поглубже и начала осторожно прижигать ссадины.
- Ну вот, теперь ещё противнее, - усмехнулась она, едва заметно морщась от боли.
– Я забинтую, и ничего не будет видно, так что не волнуйся. А ты, когда будешь падать в следующий раз, не забудь надеть перчатки.
- Мудрый совет. Но, похоже, я их потеряла.
- Не страшно. Купим новые.
Она низко опустила голову. Чёлка падала на глаза, которые, кажется, были закрыты.
- Аня… Послушай. Я невыразимо благодарна тебе за всё, но я не заслужила твоей заботы.
- Это ещё что за глупости?
Какое-то время пока я возилась с бинтами, она молчала. Руки её по-прежнему оставались холодными, и я никак не могла их согреть.
- Ты плохо меня знаешь, - сказала она, наконец. – Если бы ты знала всё то, что знает моя сестра, ты тоже возненавидела бы меня.
Я замерла. Нет. Лучше не продолжай. Я не хочу знать, я буду любить тебя такой.
- Чепуха! – я хохотнула.
- Нет.
- Не думай сейчас об этом. Тебе нужно отдохнуть и согреться уже наконец. Я почти закончила, сейчас принесу чай.
- Извини. Мне что-то совсем не хочется, - она так и не поднимала головы.
Я испугалась. Как же она далеко от меня сейчас. Сколько ещё преград мне предстоит сломать, чтобы стать ближе? Хватит ли у меня сил?
- Я, наверное, лучше домой пойду, - вздохнула Диана.
- Нет! – я вдруг сжала её руку, забыв про раны. Я просто чувствовала, что если она сейчас вот так уйдёт, то может уже никогда не вернуться. Вобьет себе в голову какую-нибудь чушь, и переубеди потом попробуй.
- Не отпущу, - сказала я уверенно.
Она подняла глаза.
- Ты в этом уверена, Аня? Уверена, что я не мешаю тебе? Что не злоупотребляю твоей добротой и гостеприимством? Уверена, что не будешь потом жалеть?
Я была поражена, откуда только в её голове берутся подобные мысли. Что должно было с ней случиться, чтобы она начала мыслить подобным образом? Пожалуй, я предпочитала не знать. Слишком тёмной и глубокой была бездна в смотрящих на меня глазах.
- Ну конечно, я уверена!
- Хорошо, - она расслабилась, и плечи её опустились. – Тогда неси свой чай.
- Правда? – я встрепенулась, заулыбалась. – Я мигом!
В тот день мне особенно нравилось наблюдать за тем, как она оживает. Как согревается. Чай был горячим, и она тихонько дула на него, держа чашку в забинтованной руке, так изящно, как будто у неё ничего и не болело. От чашки поднимался невесомый пар, и в воздухе веяло лёгким ароматом бергамота и макового печенья. И вскоре на её мертвенных щеках проступил румянец, а обескровленные губы вновь обрели свой естественный цвет.
Но она по-прежнему оставалась молчаливой, а я не знала, о чём с ней сейчас можно говорить, и тоже молчала.
А потом она вызвалась помочь мне убраться. Мы сложили медикаменты в аптечку, чашки и блюдца я понесла на кухню, а Диану попросила отнести ножницы в мою комнату и положить на стол.
Я сполоснула чашки, убрала их в шкаф, а Диана всё не возвращалась. Забеспокоившись, я пошла проверить, в чём дело.
Диана стояла у моего письменного стола, на котором я расставила вчера вечером свой «алтарь», посвящённый ей. Фигурки, безделушки, любые вещички, связанные с ней, лежали здесь, и выглядело это всё, мягко говоря, немного странно.
В испуге и смущении, заливаясь краской, я замерла на пороге. Она оглянулась на меня, и взгляд её был взволнованным и… понимающим. Она всё поняла. Абсолютно всё.
- Это… это… - залепетала я, пытаясь оправдаться, но ничего не лезло в голову.
Она сделала шаг мне навстречу. Остановилась.
- Прости, - сказала она и повторила с самым искренним сожалением: - Прости.
Я могла сделать вид, что не понимаю, за что она извиняется. Но я понимала. Мы обе теперь понимали.
- Ничего, - отозвалась я тихо.
- Нам, кажется, нужно поговорить, - сказала она.
Я кивнула, потому что издать какой-либо звук была уже неспособна. Я онемела.
- Я попробую многое тебе объяснить, - она вздохнула, положила злополучные ножницы на стол рядом с белым котёнком. – Ты выслушаешь меня?
Я сделала над собой усилие и снова кивнула.
Так Диана начала свой самый длинный с момента нашего знакомства рассказ. А, может, вообще самый длинный. Этим она подпускала меня к себе, в свой мир, которого я так жаждала. Ей было тяжело говорить, но мне было ещё сложнее. Мне предстояло научиться принимать её. Такой, какой она была на самом деле.

3

Мы лежали на моей кровати и смотрели в потолок. Диана сказала, что её повествование будет долгим, пожаловалась на усталость и попросилась прилечь. Мне ничего не оставалось, как лечь рядом с ней.
Она теребила прядь своих волос, то скручивая её в жгут, то раскручивая, и не отрываясь разглядывала потолок. Уж не знаю, что она там видела, но явно не витые узоры потолочной плитки. Быть может, она видела своё прошлое. Её голос был ровным и спокойным, текущим непрерывным плавным потоком.
- Я хочу быть честной с тобой, Аня, - говорила она. – С тобой больше, чем с кем бы то ни было. Потому что ты заслуживаешь полной искренности и доверия с моей стороны. Но раньше у меня никогда не было подруг, поэтому, что это такое, я представляю лишь в теории. Знаешь, ты первый человек, который так быстро проникся симпатией ко мне, который начал мне доверять так просто и без оглядки. Я очень ценю это. И мне хочется ответить тебе тем же, поверь. Поэтому я постараюсь.
На моих глазах вдруг выступили слёзы и не упали только потому, что я побоялась, как бы они не попали в уши. Нет. Ты не можешь ответить мне тем же, думала я. Потому что ты даже понятия не имеешь. В горле стояла безысходность, и дышать вдруг стало трудно.
- Я знаю, ты уже давно хочешь узнать всё это, - продолжала она. – Потому что, что бы там ни говорила Маша, есть вещи, которые тебе лучше услышать от меня. Кстати, что она тебе говорила?
- Когда говорила? – спросила я осипшим голосом.
- Ну, вообще. Что она говорила обо мне? Только честно.
Я вздохнула. Честно, так честно.
- Она сказала, что ты постоянно водишь к себе девушек, постоянно разных, и обманываешь своего парня, который даже не догадывается ни о чём.
- Ух ты! Ничего себе! – искренне поразилась Диана. – Продолжай, очень интересно.
- Говорила, что ты легко располагаешь к себе людей, а потом отталкиваешь их, когда они надоедают тебе.
Диана молчала. Мне показалось, что это замечание сильно задело её, намного сильнее, чем про девушек и обманутого парня.
- Ладно, - сказала она. – Достаточно пока. Скажу вот что: это ложь. Можешь верить мне или Маше, это твоё дело. Но это действительно не так.
- Я верю тебе.
- Во-первых, у меня нет никакого парня. И никогда не было, потому что мужчины мне абсолютно безразличны. Но это ты уже знаешь. Единственный мужчина, с которым я поддерживаю хорошие отношения – это Максим, мой одногруппник. Мы с ним просто друзья, но он часто приходит ко мне в гости, мы гуляем вместе, делаем всякие фотки и другие штуки, которые интересны только фотографам. В общем, проводим много времени вместе. Но, конечно, Маша могла сделать свои выводы.
Во-вторых, я действительно часто привожу к себе домой девушек. Опять же по учебным делам. Делаю фотки, болтаю с ними и пою их чаем, как платой за то, что похищаю их образы и бесконечно слеплю вспышками. Знаешь, позировать на камеру не всем нравится. В общем, с этими девушками у меня отношения исключительно деловые.
В-третьих, девушка у меня была всего одна. И ты её видела. Её зовут Вика.
И тут она замолчала и молчала какое-то время, словно собираясь с силами. Я не торопила её. Имя «Вика» так и повисло в комнате. Оно как будто висело между нами.
А потом Диана продолжила, и голос её показался мне каким-то странным. И я поняла, что молчала она так долго, потому что сдерживала слёзы.
- Её зовут Вика, - снова повторила она. – В июне ей исполнится двадцать пять. Она любит чёрно-белые фильмы и Одри Хепберн. И бельгийский шоколад. И сигареты с чёрным кофе без сахара.
Мы познакомились, когда я заканчивала школу. В то время я была влюблена в свою одноклассницу, без всякой надежды на взаимность, и очень переживала по этому поводу, потому что мы собирались поступать в разные вузы. Я бегала за ней, она – от меня. Я чувствовала себя отвергнутой лесбиянкой, ненавидящей весь этот гетеросексуальный мир, слушала тяжёлую музыку и со всеми дралась, вела себя как мальчишка, выражая таким образом свой протест. Короче говоря, глупо и бездарно проводила время, пока мои сверстники в поте лица готовились к вступительным экзаменам.
Был замечательный весенний день, и я прогуливала уроки, потому что была не готова к контрольной по алгебре. Настроение у меня было прескверное, ибо накануне меня в очередной раз отвергли, и я шла теперь по улице, со свирепым видом пиная камешки и всякий мусор.
А потом кто-то вдруг спросил над самым моим ухом:
- Неудачный день?
Я оглянулась и увидела её. Потом я узнала, что Вика уже давно шла за мной и с улыбкой наблюдала, как я злюсь. Ей казалось, что когда я начинаю злиться, я становлюсь очень забавной.
Она смотрела на меня и улыбалась. А мне казалось, что я перенеслась в прошлое лет на пятьдесят. Вика выглядела так, словно сошла с чёрно-белой фотографии шестидесятых годов. Первое, на что я обратила внимание – это её стрелки на глазах и длиннющие пушистые ресницы. У неё был гипнотизирующий взгляд. Одета она была в лёгкую белую блузку из какой-то летящей ткани и чёрные брюки с широким блестящим поясом с огромной пряжкой, подчёркивающим тонкую талию, хрупкость и худобу. Она вся была такой тоненькой и изящной, как веточка.
И я пялилась на неё во все глаза, в открытую разглядывала, как ещё никого не разглядывала.
Она подняла голову, щурясь от солнца и убирая пряди с лица, и сказала:
- Посмотри на небо.
С трудом я оторвала от неё взгляд и тоже подняла голову. Небо было чистым-чистым, голубым, ясным. И по небу летели птицы. Большая стая птиц, шумная, крикливая, такая далёкая и какая-то по-настоящему весенняя.
- Красиво, правда? – спросила она.
И я думала, что да, очень красиво, но, посмотрев в её глаза, снова не смогла ничего сказать. Такого со мной никогда не было.
Вика засмеялась.
- Ты вообще разговариваешь? – спросила она.
- Редко, - ответила я. – Вообще-то, я не очень разговорчивая.
- А со мной не хочешь поговорить? – она смотрела прямо на меня, как обычно не смотрят на незнакомых людей. Она смотрела зазывающе. – Или ты куда-то торопишься?
- Нет. Не тороплюсь. По правде говоря, я прогуливаю школу…
Так мы познакомились. Очень легко, как будто двое старых друзей, встретившихся в шумной толпе, решили поговорить.
Вика стала вторым человеком, которому я могла доверять. А первой всегда была Маша. Знаешь, ведь до того, как я встретилась с Викой, у нас были идеальные отношения двух любящих сестёр. Маша знала, что я не такая, как другие девочки, но никогда не осуждала меня. Может, была ещё слишком мала, может, думала, что со временем у меня это пройдёт, а может, просто не совсем понимала, что это вообще такое. Иногда я даже думаю, что, если бы не Вика, всё так и продолжалось бы без лишних вопросов и обвинений. Я сама всё испортила. Только я виновата в том, что Маша сейчас ненавидит меня. Это ты тоже должна знать, Аня.
И в то время, пока моя сестра росла, всё больше впитывая в себя своим детским воображением крупицы религии и церковные догматы, мы с Викой предавались настоящему разврату.
Мы с ума сходили друг от друга. На самом деле, я просто голову теряла, когда видела её.
Вика многому меня научила, приучила к тому, чем интересовалась сама. Она действительно умела менять людей под себя, и меня также изменила до неузнаваемости за эти три года. Как скульптор она вылепила из бесформенного куска глины, которым я являлась в свои семнадцать лет, ту, какая я есть сейчас. Между мной прежней и мной теперешней лежит огромная пропасть, в которую мне даже страшно заглянуть.
Вика считала, что девушке не следует вести себя как парню. Что при любых обстоятельствах она должна сохранять женственность и грацию. Она наряжала меня в юбки и платья, и сначала я чувствовала себя в них ужасно глупо, а потом, сама не заметила, как привыкла. Она заплетала мои волосы в косы, укладывала в какие-то сложные причёски, и мне очень нравилось, когда она колдовала надо мной с расчёской. А потом я вдруг сама научилась красиво укладывать свои волосы.
Она работала над моими привычками, манерами и вкусами, пока в итоге не добилась того результата, которого желала. А я так любила её, что из кожи вон лезла, только бы угодить, стать такой, какой она хочет меня видеть.
Со временем я стала похожей на неё. И сейчас ты видишь перед собой результат её безупречной работы. Я уже с трудом помню, какая я на самом деле, я теперь только её тень, ничего больше.
Вика никогда не была такой, как я. В том плане, что ей нравились мужчины. Женщины тоже, но мужчины больше. До встречи со мной она была весьма неразборчивой в связях, так что, три года, проведённые со мной, стали для неё своеобразным рекордом верности.
Но я всегда знала, что это не навсегда. Вика сама частенько говорила:
- Мне хорошо с тобой, но ты должна понимать, что я не смогу так всю жизнь.
Возможно, её первоначальным намерением было всего лишь развлечься со мной, но развлечение затянулось и причинило нам обеим много боли. Бесконечно много.
Она хотела стабильности, материально обеспеченного и зрелого человека. Разумеется, всего этого я пока не могла ей дать. Но когда она заводила разговоры о нашем будущем и как бы невзначай упоминала, что вряд ли мы пойдём по одной дороге, я предпочитала отмахиваться от этих мыслей.
Мне казалось, что если мы и расстанемся, то это будет ещё очень нескоро, когда мы состаримся. И уж никак я не думала, что она захочет выйти замуж, да ещё и так рано. Но она почему-то захотела.
Знаешь, так очень часто в жизни случается. Ты знаешь, что такое может быть, и тебе кажется, что ты готов к этому, потому что предупреждён. Но когда это на самом деле происходит, мир твой рушится. Потому что вещи, которые представлялись тебе отдалённым будущим, вдруг становятся твоим сегодняшним днём.
Вика вышла замуж. Я навсегда её потеряла. Поэтому, когда я сказала, что у нас всё кончено, я не лгала. Быть может, ты скажешь, что замужество ещё никому не мешало заводить любовников, или в данном случае, любовниц. А Вика была бы на это способна. Но они переезжают с мужем в Петербург.
Сегодня я видела её в последний раз. Действительно в последний.
Но тебе, наверное, не это интересно. Ты ведь хочешь знать, что случилось между мной и Машей, в чём я так провинилась. Сейчас. Сейчас я расскажу тебе.

4

Диана снова замолчала. Как будто опять набирала сил для следующего рассказа, и мне хотелось, чтобы она молчала подольше. Потому что слишком много было всего, слишком много для меня. Слишком много боли, её боли, которую я не вмещала в себе.
Всё верно. Когда я видела Диану счастливой и беспечной, мне самой хотелось петь от радости, кружиться в бесконечном танце света и любви. Мне всё было радостно. Но если ей было плохо, я принимала в себя её боль, не потому что пыталась разделить её с ней, а потому, что иначе просто не могла. Если ей больно, больно будет и мне. Всё верно. По-другому и не может быть.
- Это неприятная история, - сказала она наконец, потирая веки большим и указательным пальцами. – Грязная история. Если честно, мне не очень хотелось бы рассказывать её именно тебе.
- Ты можешь не рассказывать! – воскликнула я почти с надеждой. Одного глубокого погружения в её мир мне было больше чем достаточно, и начало казаться, что я в самом деле могу захлебнуться этой горечью, тьмой, неизбывной тоской человека, которого предал тот, кому он больше всего верил.
- Нет уж. Я всегда довожу начатое до конца, - сказала она с суровой решимостью. – Но, если ты не хочешь слушать, если тебе этого уже достаточно, чтобы всё обо мне понять, то…
- Не надо так. Продолжай, я слушаю, - вздохнула я.
- Хорошо. Спасибо. Тогда я расскажу, как всё было. Это случилось в январе, два года назад. Мне было восемнадцать, Маше – тринадцать. Был канун Рождества, а это ведь её любимый праздник, как ты знаешь. Чистый, светлый день, которым моя маленькая сестра больше всего дорожила. Мне действительно жаль, что я всё испортила.
В тот день Маша отправилась на вечернюю службу, но, конечно, всю ночь стоять в церкви ей не разрешили родители. Они тогда были очень заняты на работе и попросили меня встретить её вечером. Я была с Викой, она приехала ко мне на новой машине своего брата и мечтала, чтобы мы с ней прокатились по ночному городу. Я сказала, что момент она выбрала не самый удачный, потому что мне надо возиться с сестрой, а у самой глаза так и горели, когда я смотрела на тот автомобиль, так и хотелось остаться в его салоне с ней вдвоём. Вика сказала, что брат одолжил машину только на один день, и если завтра утром она не вернёт её в целости и сохранности, то лучше ей сразу застрелиться и не ждать расправы.
Мы решили встретить Машу у церкви, отвезти домой, а потом умотать куда-нибудь на всю ночь. И нам так нетерпелось, что руки дрожали, и Вика всё время роняла свои сигареты – они выпадали у неё прямо изо рта, а я хохотала над ней как безумная. Мы обе слегка сдвинулись в тот вечер.
На ней были чёрные чулки в сеточку, которые, как я тогда говорила, выносили мне мозг. Стоило ей надеть эти свои чулки - и всё. Я пожирала её голодными глазами, и мы неслись на огромной скорости, а где-то на заднем фоне мелькали огни высоток. А Вика всё роняла свои сигареты и тоже хохотала как пьяная. Я говорила, что мы разобьёмся, а она без конца повторяла, что это же круто – умереть в один день. А я называла её дурой.
Мы припарковались у маленькой церквушки, которую так любила Маша, и стали ждать, а Маша всё не выходила, а нам так нетерпелось. А потом Вика вдруг уронила уже раскуренную сигарету себе на ноги, и я в ужасе потянулась, чтобы её поймать. Тогда я больше боялась не того, что она может обжечься, а что испортятся чулки, на которые я молилась. Наверное, я и впрямь жуткая извращенка. Маша молилась Богу, а я - женским чулкам.
Сигарета упала куда-то на пол, где и потухла, а мы уже не помнили о ней. Мои руки лежали чуть повыше её коленок, и через чулки я ощущала её тёплую кожу.
- Хочу секс в машине, - сказала Вика и притянула меня к себе, поймав за галстук, который я тогда почти не снимала.
- Дура, о чём ты думаешь? – возмутилась я, но руки почему-то не убрала.
- О чём? О, это очень неприличные вещи. Наклонись поближе, и я расскажу тебе на ушко, - прошептала она.
И понеслось. Я уже ничего не соображала, да и она тоже. Мы вообще забыли про Машу, которую нужно встретить. Обо всём на свете забыли. Мы были так влюблены и безрассудны, так хотели друг друга, что всё плыло перед глазами. А когда мы вдруг отвлеклись, то обнаружили, что Маша стоит перед машиной и смотрит на нас в окно круглыми, полными ужаса глазами. Я даже не знаю, как долго она там стояла. На ней была голубенькая косыночка в белый цветочек, которую она всегда повязывала, когда ходила в церковь, и она что-то сжимала в своих маленьких пальчиках. А мне казалось, что на меня вылили ведро холодной воды, внутри сразу что-то оборвалось.
Иногда мне кажется, что если бы Маша застукала нас с Викой в постели, но в любой другой день и в другом месте, она бы только смутилась и забыла. Но нет же, надо было этому случиться в канун Рождества и прямо у церкви, когда сердце тринадцатилетнего ребёнка было наполнено самыми радостными и светлыми чувствами! Этого она мне никогда не простит. Я точно знаю.
С тех пор мы больше ни разу нормально не поговорили. Она больше не опускалась до разговоров со мной, и пожалуй, правильно делала. Да мне и нечего было объяснять, свои грехи я и сама прекрасно знала. Наверное, поэтому я никогда и не пыталась оправдаться, а только ещё больше злила её.
Ну, вот и всё. Пожалуй, к этой истории мне добавить больше нечего. Надеюсь, я ответила на все твои вопросы и прояснила твоё представление обо мне как о человеке. Конечно, полной картины у тебя всё равно не будет, потому что я сама уже не уверена, какой я на самом деле человек.
Всё, что ты видишь сейчас перед собой, не принадлежит мне. Это принадлежит Вике, весь мой образ, внутри и снаружи – её безупречная работа. И теперь, когда она ушла, я не знаю… просто не знаю, что от меня осталось.

5

Диана поднялась и села на кровати. Какое-то время она молчала, а я поднялась вслед за ней и молчала тоже.
- Ну, я пойду всё-таки, - сказала она. – Мне что-то совсем нехорошо, и я устала. Тем более, что теперь тебе вряд ли хочется меня видеть.
В какой-то степени она была права. Мне хотелось обдумать её историю, а сделать это лучше было в одиночестве, но я, как Скарлетт, решила, что подумаю об этом завтра. А сейчас есть дела поважнее.
Диана попыталась встать, не поднимая глаза и избегая смотреть на меня. И я знала, что сейчас, после всего, что она только что наговорила, мне ни за что не удастся поймать её взгляд.
И тогда я сделала единственное, что могла, на что решилась, что подсказывало мне сердце. Я просто обняла её. Крепко-крепко и сказала:
- Я никогда тебя не брошу.
Она вздрогнула. Я чувствовала её напряжение, как будто мои объятия причиняли её боль, но всё равно не разжимала рук.
Я думала, что сейчас она начнёт разубеждать меня и отговаривать. Скажет, что мы не можем ничего обещать, что я ещё слишком юная, чтобы такое утверждать, что завтра всё может измениться. Но она не стала. Она всё молчала. А я уже ничего не боялась, потому что была уверена в своих словах. Да, я никогда не брошу её, думала я, не предам как Вика, не откажусь как Маша, не оставлю её одну и не посмею причинить ей всю ту боль, что они причинили. Я была в этом абсолютно уверена. Я просто знала это своим сердцем.
- Никогда не бросишь? – переспросила она вдруг чуть хрипловатым шёпотом.
- Никогда.
- Никогда-никогда?
- Никогда-никогда.
- Тогда скажи это ещё раз, - она всхлипнула, и сердце моё затрепетало, но я только крепче прижала её к себе со словами:
- Я никогда тебя не брошу. Никогда и ни за что. Я всегда буду с тобой.
И так получилось, что в тот миг я вдруг поверила в эти два слова, которые раньше были для меня пустым звуком. «Всегда» и «Никогда». Я верила.
- Ещё, - она плакала.
- Никогда не брошу, никогда-никогда, - повторяла я, глотая слёзы, потому что плакать мне нельзя было. Сейчас мне нужно быть сильной.
Так я повторяла, пока она не успокоилась и не расслабилась в моих руках. А потом мы молчали, и мне казалось, что в тот момент мы были друг другу ближе, чем кто бы то ни было во всем мире.
Диана действительно очень устала, а этот рассказ совсем выбил её из сил. Да и моя бессонная ночь давала о себе знать, мысли путались, но мне так не хотелось отпускать её.
Я попросила её не уходить, и мы так и лежали, обнявшись, и молчали. С ней было так тепло, уютно и спокойно, а боль постепенно уходила. Я думаю, у неё тоже уходила, потому что дыхание её было ровным и тоже спокойным. Меня переполняла нежность, которую я никогда за собой не знала, и так хотелось гладить её волосы, касаться кончиками пальцев её лица, но я так вымоталась, что не могла даже руку поднять.
Я лежала и думала о том, как бы здорово было вот так засыпать и просыпаться вместе. И это были самые невинные и чистые мысли. Просто просыпаться и чувствовать её сонное тепло. Мне казалось, что прекраснее этого невозможно ничего придумать.
Но вряд ли кто-нибудь понял бы это моё странное желание. В таких случаях у людей в голове сразу зарождаются какие-то нехорошие мыслишки и ассоциации.
Моё же чувство было святым. И пусть я никогда не была такой религиозной как Маша, но это чувство, что переполняло меня, действительно было свято.
Свято, как сама любовь.

Глава 10. Весна

Весна наступила неожиданно и как-то сразу. Просто однажды я собралась ехать днём на пары, опаздывая, выбежала из подъезда и вдруг замерла на крыльце. Потому что вот она – весна. Календарь отсчитал последние дни февраля, и я стояла, слушая щебечущих пташек, вдыхая тёплый запах сырой пробуждающейся земли и весеннего ветра, и думала, как же так получилось, что я всё это пропустила.
А сейчас почему-то вдруг заметила.
Мимо пронеслась с радостными криками толпа сбежавших с уроков школьников с огромными цветными ранцами за плечами, с восторгом топающих по лужам, и я улыбалась, глядя им вслед.
На пары я в тот день всё-таки опоздала. А вечером мы встретились с Аней, чтобы кормить котят. Мы встречались почти каждый день, а если вдруг случались неотложные дела и увидеться не получалось, я чувствовала себя разбитой и очень уставшей.
Той весной мы подкармливали бездомную кошку и её потомство, появившееся в подвале моего дома. Почуяв весну, подросшие котята стали выбираться на прогулку и смешно ковылять по чёрной земле на своих неустойчивых коротеньких лапках. Когда я увидела их в первый раз, я тут же позвонила Ане, и мне никогда не забыть её восторга при виде малышей.
С тех пор мы каждый день встречались у моего дома после учёбы и выманивали мамашу из укрытия едой, а вслед за ней вылезали и детишки. А потом они привыкли, что мы приходим в одно и то же время, и стали выходить сами и ждать нас.
В тот день я опоздала не только на пары, но и на встречу с Аней и котятами, потому что нас задержали из-за какого-то мероприятия, с которого никак не удавалось улизнуть.
- Ну напиши ей, что задержишься, - шепнул Максим, флегматично наблюдавший, как я дёргаюсь.
- Ты гений! – воскликнула я, потому что эта простая мысль почему-то не приходила мне в голову.
- Нет, это просто ты совсем свихнулась, - в том же тоне отозвался он, зевая.
- Убью.
- Знаешь, мне уже даже интересно посмотреть на эту девочку. Из-за неё ты весь месяц ведёшь себя как сбрендившая: то вдруг захохочешь ни с того ни с сего как дурочка, то без всяких объяснений сбежишь с пар, а то вдруг с философским видом сказанёшь такое, что хоть стой хоть падай.
- Да иди ты! – отмахнулась я, нервными пальцами набирая сообщение и то и дело попадая не на ту кнопку.
- А если без шуток, то я даже рад, что ты так ведёшь себя.
- Да неужели?
- Да. Прошедший год выдался для тебя тяжёлым, а теперь ты как будто снова возвращаешься к жизни. Я рад.
Сердце застучало быстрее, и я даже не знала, что ответить. Но всё-таки я готова была согласиться, что если бы не Аня, я была бы совсем другой сейчас. Она как будто появилась в моей жизни как раз тогда, когда была больше всего нужна мне, и сейчас я уже не представляла, что могла бы жить без неё, как раньше.
Мысли о Вике, её образ, становились всё дальше от меня. Я научилась не думать о том, что причиняло мне боль и отвлекаться на множество интересных вещей, самой интересной из которых была улыбка человека, сказавшего: «Я никогда тебя не брошу». Но была всё-таки одна мысль, не дававшая мне покоя. В тот день, когда я окончательно распрощалась с Викой и пришла к Ане, я не чувствовала ничего, кроме облегчения.
Да, какая-то часть меня была рада, что всё наконец закончилось. Как будто ослабели сковывающие меня цепи, и я почувствовала себя чуть свободнее.
А может, просто пришла весна.

2

Когда я наконец смогла вырваться и приехать, Аня уже ждала меня. И котята тоже ждали.
- Привет! – улыбнулась она.
- Привет, - ответила я тяжело дыша. – Извини, что задержалась…
- Смотри, беленький стал такой толстый! – она смеялась, поднимая белого пушистого котёнка на руки, и я тоже невольно рассмеялась, глядя на его круглое пузико. – Он только что один выпил столько молока, я думала он лопнет!
- Ну, тогда лучше не трогай его, - улыбалась я, опускаясь рядом с ней. – Он наелся и теперь захочет спать. Лучше верни его мамочке, а то вон как она на нас подозрительно смотрит.
Аня залилась звонким смехом. Кошка-мамаша лежала между блюдцами с едой и, хмуро прищурившись, оценивала нас недовольным взглядом.
- Что, не доверяешь нам своих чад? – спросила я, поглаживая её жёсткую короткую шерсть. Мамаша немного смягчилась и позволила приласкать себя всё с тем же недовольным видом.
- А серенький сегодня совсем плохо ест, - сказала Аня. – Может, он всё-таки заболел?
Я посмотрела на прижавшегося к матери серого котёнка, изредка дёргающего крошечным торчащим хвостиком. Может и заболел, думала я, но расстраивать Аню не хотела, а потому ответила:
- Просто он самый слабенький и скромный. Вот подрастёт, окрепнет и загоняет ещё всех.
- Хорошо бы… - Аня всё так же беспечно и умиротворённо улыбалась, позволяя белому покусывать себя за палец. А я смотрела на неё в окружении котят и снова ощущала себя просто счастливой. И было так хорошо, что захотелось остановить мгновение, а я знала только один способ сделать это.
- Можно сфотографировать тебя? – спросила я.
- М-м-м? – Аня встрепенулась, и взгляд её загорелся. – Меня?
- Ага. С котятами. Можно?
- Можно наверно, - ответила она, чуть смущаясь.
Я знала, Аня любила, когда я фотографировала её. Любила, когда я смотрела на неё пристально, хоть и смущалась оттого, что всё внимание было теперь обращено на неё. Но ей это нравилось, как и мне. Что-то особенное происходило между нами в такие моменты.
Я достала из сумки фотоаппарат и попросила Аню продолжать играть с котятами, не обращая на меня внимания. И уже начав снимать, я заметила вдруг, что котята были чёрно-белыми. Два серых, белый и чёрненький с белой грудкой.
А в какой-то миг я заметила, что уже не фотографирую, а просто любуюсь ей. От этого стало немного не по себе, немного неловко, но с тех пор, как я увидела расставленные на Анином столе мои подарки, в моей голове частенько стали появляться странные мысли. Но я постоянно отмахивалась от них. Так же, как и сейчас. Я просто хотела наслаждаться моментом.
Больше всего из той фотосессии мне понравился снимок, где Аня усадила белого котёнка себе на плечо и улыбалась, потому что он щекотал ей шею. Как же хорошо она там улыбалась.
Эту фотографию я распечатала, вставила в рамочку и повесила на стену. Она стала самой моей любимой. Ей много пришлось пережить. Уезжая из дома, я так торопилась, что долбанула нечаянно рамку об угол стола, когда срывала со стены. Но само фото не пострадало. Оно цело и невредимо и сейчас.
А ещё было фото, где Аня с улыбкой склонила голову и протянула котятам раскрытые ладони, а они поставили свои маленькие лапки ей на пальцы, словно здоровались, и с любопытством заглядывали в глаза. Тоже отличная фотография, которая впоследствии висела на выставке моих работ, но мне она нравилась меньше, чем первая, потому что Аня улыбалась котятам, а не мне.
- Ты ещё не придумала, что с ними делать? – спросила Аня, когда я убрала фотоаппарат. Руки её покраснели от холода, и я решила, что на сегодня хватит.
- Я спрашивала у себя в группе, но никому не надо, - ответила я. – Но я ещё у знакомых поспрашиваю…
- У меня в классе тоже никто не хочет, - вздохнула Аня. Она очень переживала о судьбе малышей, а мне так хотелось её обнадёжить, что я готова была придумать любую небылицу.
- Не волнуйся. Пристроим куда-нибудь. Обязательно, - я легонько похлопала её по плечу. – А теперь, как насчёт пойти попить чай и посмотреть фотки?
Аня сначала было по привычке согласилась, а потом вспомнила про Машу. Пару дней назад её выписали из больницы, и теперь она не выходила из дома, и в школу тоже пока не возвращалась.
Странно, но когда я боялась потерять её, когда она лежала в своей глубокой коме, не подавая признаков жизни, мне казалось, что я готова сделать что угодно, лишь бы Бог не забирал её у меня. Мне хотелось просить у неё прощения, и я не раз обещала себе, что непременно сделаю это, если она очнётся. Я плакала, приходя в пустую квартиру, и мечтала, чтобы она снова сидела у себя в комнате над учебниками, никогда не выходя, чтобы встретить меня. А теперь… Когда опасность миновала, и жизнь снова вернулась в привычное русло, забылись и все благородные порывы. Я так и не попросила у неё прощения.
- А это ничего? – спросила Аня тоненьким голоском. – Она не рассердится, если я приду?
- Пусть только попробует! – возмутилась я. Обида всё ещё мешала мне спокойно думать об этом. – Я знаю! Мы запрёмся в моей комнате и никого к себе не пустим! – я подмигнула ей.
Идея Ане понравилась, глаза её загорелись, и мы со смехом побежали в подъезд, оставив котят на попечение их мамаши.
В тот день мы устроили друг для друга настоящий праздник. Я всегда любила неожиданные праздники без повода. Эту любовь ко всему спонтанному, к заговорам для двоих, к побегам и авантюрам я переняла у Вики. Однако Вика почему-то вдруг разлюбила приключения и чулки в сеточку и нарядилась в свадебное платье порядочной девушки. А я… Наверное, я навсегда останусь такой непутёвой.
Но я никогда не была ветреной. Измены представлялись мне крайней низостью, а счастье любимого человека – высшим благом. По этому принципу я и жила, правильно или нет, не мне судить.
Мы много шумели тогда и смеялись, оставив на кухне настоящий погром и побоище. Аня сначала смущалась и всё шептала мне что-то, а потом, убедившись, что Маша закрыла дверь своей комнаты и не выходит, заразилась моим весельем.
Слишком весёлая, беззаботная, немного безответственная, слегка сдвинувшаяся и опьянённая непонятно чем – такой я была в тот день. Во мне вдруг ожили все те качества, что так раздражали меня всегда в Вике, и я, как и она, начала забывать про тормоза. Не понимаю. До сих пор не понимаю, почему я вела себя так, как считала глупым и неуместным, и занималась той же ерундой, за которую когда-то упрекала Вику. Почему я стала так похожа на неё? Где проходит граница, отделяющая меня от неё вместе со всем нашим прошлым? Неужели она настолько размыта, что я даже не могу решить для себя, а какая я на самом деле?
На что похожа истинная я?

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: