СПЕЛЕОЛОГИИИ. 1958-1969-годы. 7 страница

Однако есть и еще один признак объединения – скромность!

Нет, не та скромность, когда герой, как партизан, молчит о своем подвиге. Нет! Парни, да зачастую и девчата, смело, раскованно, даже с рисовкой рассказывают о штурме труднейших пещер, пройденных сифонах, отвесах и камнепадах, снежных лавинах и холодных ночевках, но ни разу в среде спелеологов я не слышал, чтобы кто-то обещал безоглядно броситься на помощь товарищу. Не обещают,... но делают непременно! И молчаливое чувство верности объединяет спелеологов лучше любых приказов и наставлений в единый спелеологический род. Хотя в нем есть отдельные, если можно так выразиться, семьи и племена, иногда даже враждующие.

Ой, что-то я резко свернул на морализаторство. Зачем говорить человеку: “Не будь подлецом!”. Он или подлец, или нет.

Вообще-то, мне кажется, каждый автор, вольно или невольно, учит людей жить. С давних пор на Руси писателю отведена роль “учителя жизни”.

Но я не писатель, и мне как-то неудобно, стыдно, что ли, поучать других. Нет, буду лучше просто рассказывать как жил, что делал я и мои друзья – спелеологи, а читатель уж решит хорошо это было или плохо. Потому что разные люди одно и то же действие воспринимают по-разному: у одного, после рассказа о пещерах, дикой завистью загораются глаза, и он готов прямо сейчас, вот сию минуту, бежать с тобой под землю. Другой же наоборот – жалостливо, немного свысока посмотрит на тебя:

- Ну что ты там нашел? Золота там не бывает? Да знаю я, слышал. Грязь одна в твоих пещерах. А еще и упасть можно. Сам говорил. Вон мой сосед продает садовый участок. Недорого. Как другу предлагаю. Покупай. Будем рядом овощи выращивать, фрукты. А по выходным не в твоей грязной дыре, а у меня на верандочке соберемся. Бутылку возьмем. Закуска – лучок, огурчики, - свои. Только с грядки. Посидим, поговорим. Это – отдых. А пещеру свою – брось к чертовой матери!

Есть такие люди. И их, кстати, большинство. Что ж, жизнь – есть жизнь. Но есть и непоседы, которые только и ждут, иногда и сами, не подозревая об этом, чтобы случай позвал их в дорогу: на новую стройку, в океан, в пещеры, в горы...

Я почему-то уверен, что спутниками Колумба, Магеллана, Ермака были такие вот энтузиасты. Люди, которым по ночам снятся неведомые земли, быстрые реки, штормы, высокие скалы...

И вела их не высокая зарплата, или “слово государево”, а жажда, неуемная жажда открытий. Они, вероятнее всего, знали, понимали, что в истории останется Колумб, Ермак, а их имена канут в лету.

Так, в спелеодвижении тех времен остались имена Илюхина, Дублянского, Пантюхина, Ефремова. А тысячи и тысячи их друзей, соратников? Исчезли. Затерялись в архивах, среди отчетов, в газетных статьях.

Вернемся лучше к воспоминаниям 1966 года.

Не помню, был ли я конкретно в этом походе, но статья Пчелина напомнила мне ситуацию, когда в одном из зимних воскресений в Баджейскую приехало сразу сто человек. Ой, что это я? Вру! 114 желающих побывать в крупнейшей в Сибири пещере привез только Петр Киряков. Он, видите ли, организовал на своем заводе коллективный выход. Да еще Матвейкина и с ней десяток парней и девчат, да еще моя группа, да еще... Одним словом, утром у входа в Баджейскую было столпотворение. Если вы помните, вход в Баджейскую – это отвесный провал на вершине сопки глубиной 15-20 метров в зависимости от высоты снежного конуса внизу, в пещере, под отвесом. Так что каждый участник должен спускаться по веревке или лестнице со страховкой.

Киряков, стройный мускулистый парень, альпинист, скалолаз и один из лучших спелеологов страны (к великому сожалению погиб в автокатастрофе) быстро навесил на отвес лестницу, веревку и обратился ко мне:

- Боб. Подстрахуй моих. Поспускай, а я внизу принимать буду.

Ну, как отказать другу в такой пустяковой просьбе? И я начал страховать.

Господи! О спуске по веревке его комсомолята имели весьма отдаленное представление. Он же просто организовал коллективный выход в пещеру ВСЕХ желающих завода Сибтяжмаш. И мне пришлось каждую участницу (почему-то в подобные выходы собираются в основном девчата) привязывать к страховочной веревке, объяснять правила спуска “коромыслом”, говорить, чтобы не трусила, доказывать, что после спуска ее курточку можно будет смело выбросить, либо отдать родителям на дачу. Причем они отчаянно не понимали, почему и все пытались обвинить меня в розыгрыше. Правда, вначале я все же отправил вниз свою группу и разрешил им бродить по пещере. Вскоре в стройную очередь на спуск вклинилась группа Аллы Матвейкиной, которая заявила, что на правах старого друга, я должен, нет, просто обязан, ее с группой пропустить без очереди.

Одним словом, к тому моменту, когда у меня спускался последний человек, и я уже предвкушал, что сейчас быстро скачусь сам и догоню своих, начала уже подниматься первая группа, и я вновь страховал всех, теперь уже при подъеме по лестнице.

Вот так все воскресенье я простоял над провалом Баджейской, таская веревку вверх – вниз. Сходил, что называется, в пещеру!

Кроме Кавказа и выездов в “свои” пещеры в этом же году была организована небольшая экспедиция в Горный Алтай. На этот раз ее руководителем и организатором был я. Что поделаешь? Отпуск зимой! Где-то проводить его надо. Кстати, в следующем году, чтобы летом ездить на Кавказ, я уволился с Енисейского речного пароходства, где работал в качестве диспетчера, и где, кстати, не давали летних отпусков, и перешел на завод учеником токаря, о чем до сих пор не жалею.

Так вот, в алтайской экспедиции 1966 года участвовали: Б.Мартюшев – это я, В.Немцов – начальник горноспасательной туристической службы из Горно-Алтайска, А.Малинин – преподаватель кафедры географии Горно-Алтайского пединститута и П.Торопов – студент из Бийска.

В районе поселка Чемал и Камышла мы прошли и задокументировали две новые пещеры. Вот что писала газета “Звезда Алтая” об этой экспедиции:

“Вечная темнота! Никто до этого не нарушал покоя подземного замка. Свет четырех фонарей вырывает у пещеры тайны, скрытые на глубине 50 метров.

Задача самодеятельной экспедиции – спуститься в карстовый провал в районе села Камышла, Шебалинского района, обследовать его и произвести топографическую съемку.

Каждый надевает каску и страховочную обвязку. Проверяем фонари, берем аварийное освещение – свечи, спички. Первым идет Борис Мартюшев. Он ловок и сноровист. Отличный скалолаз. В свободное от работы время занимается альпинизмом, парашютным спортом. Вот и сейчас диспетчер Красноярского порта взял отпуск и приехал на Алтай. (Чувствую – нескромно, но рука не понимается вычеркнуть эти строки. – Б.М.0

Через несколько минут мы уже не слышим Бориса. Звуки в колодце искажаются и превращаются в сплошной гул. Только натянутая веревка дает знать, что спуск еще не закончен.

Но вот веревка ослабла, и мы один за другим спускаемся в воронку...

На подъем затрачиваем около двух часов. Выбираем лестницу и складываем снаряжение. В 22 часа подходим к домику старика – алтайца Санакуша. А потом в избе за чаем, слушая наши рассказы, он как бы, между прочим, замечает: “Теперь другие люди стали, ничего не боятся””.

Ох, уж эти газетные статьи! В них, обычно, после редакторской правки, корректировки, исправления стиля, исчезает сам процесс, аромат штурма. Остается, практически, только голый факт: были, покорили пещеру, пили чай... Вероятно, для периодической печати только такие материалы и нужны, но...

Смотрю на старую пожелтевшую фотографию: белый, белый, ослепительно – белый снег, с надувом и куржаком нависающий над черным провалом входа. В центре фото я в дюралевой каске с обрезанными полями (чтобы легче проскальзывать в узости), налобным фонарем и полу стершейся надписью “Минстрой”, застегиваю Абалаковский пояс на грязном комбинезоне. Рядом Виктор Немцов в штормовке, брезентовых брюках и зеленой солдатской каске и еще не переодевшийся для спуска Александр Малинин.

Высокий, широкоплечий Немцов стоит с отрешенным выражением лица, поглаживая всклокоченную рыжеватую бороду.

Должно быть, природа иногда, ради тренировки, производит на свет вот такой тип на удивление спокойного, уравновешенного парня. Я поразился, когда узнал, что нормальная температура у него 35,5 градусов, а пульс 40 ударов в минуту. На сколько же жизней должно хватить его сердца?

Паша Торопов – студент ГАГПИ. Мы уж привыкли, - если студент, то обязательно тонкий, стройный, быстрый. И Торопов – не исключение. Пока флегматичный Немцов примеряет лыжи... 20 километров от Чуйского тракта до села Камышла, - из них почти половина крутой спуск – мы шли на лыжах. Однако, - что значит невезение – свою правую лыжу я переломал в самом начале спуска и в Камышлу притащился чуть живой уже потемну. Так вот, пока Немцов примеряет лыжи, Торопов быстро нацепил свои и успел уже обежать пару раз вокруг наших рюкзаков.

- Шило в...? – ругнул его Малинин.

-... – осуждающе пробурчал в бороду Немцов, но, непонятно, к кому это больше относилось: к суетящемуся Торопову, или к Малинину, который, как преподаватель, вообще-то и не должен “выражаться”.

Итак, навешано, вернее сброшено вниз, сцепленных друг с другом 50 метров лестницы. Начало их привязано за комель толстой березы, как специально, растущей у входа. И мы по очереди спускаемся в пещеру. Все! Четверо! Наверху никого не остается. Во-первых, наверху страшно холодно (зима на Алтае суровая), а в пещере как никак плюсовая температура. А во-вторых, у нас и мысли не возникало, чтобы на отвесах оставлять страхующего для подъема. Хотя такие предложения и сходили в свое время от москвичей.

Пещера Камышлинский провал оказалась на удивление прекрасной. Таким в моем представлении и должен быть ледяной дворец Снежной Королевы. Огромные сросшиеся прозрачные ледяные сосульки, диаметром до полуметра, свисали с уступов входного колодца в черноту провала. Снизу, навстречу им росли, наклонившись от собственной тяжести, очень похожие на выпрыгивающих из воды дельфинов, холодные ледяные колонны. Одна из стен, как занавесью, покрыта тонкой ледяной корочкой.

Лестница легонько стучит о ледяное покрывало, издавая чарующий, завораживающий звук. Мелодичный звон проникает к душу, пугает, манит и зовет вниз.

Почти полдня лазим мы по ответвлениям пещеры, фотографируем, делаем топосъемку.

Выполнив намеченные планы, возвращаемся к первому колодцу. До поверхности пятьдесят метров отвеса. В лучах наших фонарей искрятся и переливаются ледяные сталактиты и настенные драпировки, поблескивают сырые мрачные стены, тускло отсвечивают дюралевые ступени лестницы, растворяющейся наверху в глухой черноте колодца. Задрав голову, пытаемся увидеть свет. Темно. Должно быть наверху уже вечер.

Первому подниматься на выход, естественно мне. Как никак я руководитель экспедиции, да и самый опытный ее участник.

В те далекие времена мы самонадеянно считали себя самыми смелыми и ловкими парнями, поэтому неофициально считалось, что применять хотя бы самостраховку вроде как неприлично. Пусть в меня кинут камень современные спелеотуристы, что было, то было! Но нас можно и понять: самохватов еще не изобрели, по крайней мере, до нас они еще не дошли, а схватывающий узел “Пруссика” некоторые вроде и применяли, но очень редко, настолько редко, что я и не припоминаю ни одного случая, разве что на тренировках. Ну и самое главное, красноярские спелеологи – вольные дети “Столбов” – лихие скалолазы по складу характера и воспитанию, в принципе презирающие страховку (в те далекие времена).

Я пишу это не к тому, чтобы показать какой я смелый. Нет! В тот момент в Камышлинском провале мне очень хотелось уступить право первого подъема любому участнику, но...

Перебирая ступеньку за ступенькой, не торопясь, лезу наверх. Прошел одну смычку, вторую, третью... До поверхности остается двадцать метров.

Снизу доносится мелодичный звон ледяных сосулек да неразборчивый говор парней.

Комбинезон, утянутый к ногам Абалаковским поясом с пристегнутой к нему массой карабинов и стальных крючьев, стал вроде короче и давит на плечи.

Черт бы побрал этот комбинезон! Руки быстро устают. Не беда. Опыта мне не занимать. Сейчас, вот через пару минут, просуну руку до подмышки между ступенями и отдохну. Нет, лучше пристегнусь карабином к лестнице и буду отдыхать как в кресле!

Но это так – мысли по поводу. Чувствую, вылезу без отдыха. На душе тихая радость – есть силушка, есть запасы!

Пролез уже половину четвертой смычки, как вдруг... с легким металлическим звоном оборвалась лестница! В момент тело покрылось испариной, и сердце гулко стукнуло в груди.

Ой! Падаю? Что случилось? Лестница порвалась?! Внизу камни, лед. 35 метров! Страховки нет. Все! Конец! Ведь знал же, чувствовал, не хотел лезть первым! Вот и получил. Доигрался в спелеологию. А остался бы внизу, лучше? Фиг-то! Где мы, - никто не знает, спасотряда нет. Ну и сиди в темноте, жди смерти. Лучше уж так!

Рывок! Удар! Повис! Не упал? Нет. Да и пролетел–то совсем немного. С полметра. Уф, кажется, пронесло...

Оказывается, небрежно сброшенная, лестница держалась ступенькой за выступ скалы, а сейчас, когда я поднялся к этому месту, соскользнула. Но это бы еще полбеды – не упал же, не разбился. Главная неприятность ждала меня впереди. В результате резкого рывка лопнул трос лестницы, и сейчас я тупо светил фонарем на выдержавший удар второй тросик лестницы, вдоль которого как елочная гирлянда висели ступени. Я боялся даже дышать, глядя на тоненький ржаво-коричневого цвета тросик, совершенно не внушающий доверия.

Сейчас от этого трехмиллиметрового сплетения стальных проволочек зависело все – и наш выход на поверхность, и даже моя жизнь.

Руки, клещами впившиеся в ступеньку в момент срыва, все еще крепко держали меня на порванной лестнице. Пальцы невозможно было разжать.

Чуть в ящик не сыграл? Да? Ну ладно, пронесло, а дальше что? Спускаться к парням? А потом вновь лезть? Все равно никто лестницу не наладит, да и никакой спасотряд не придет, разве что дед Санакуш, так он до коровника едва доковыляет, а уж до пещеры... Надо вылезать наверх. Как? По этой ржавой ниточке? Буду пробовать! Не виси, не расходуй силы зря... Вперед! Ну? Не можешь разогнуть пальцы? Давай, смелее. Так... руку поднял, обхвати тросик, сожми кулак. Хорошо, не бойся, – не соскользнет. Вторую руку перехвати. Ладненько! А куда ногу ставить? Ступени висят вертикально. Ничего, как на школьном канате... Учился же в школе? Обхвати тросик ногами, покрепче. Хорошо школьникам – канат толстый, мягкий, да и всего пять метров, а мне еще двадцать, нет меньше – метров пятнадцать – лезть! Выжимайся ногами. Так. А школьный канат, - пять метров толстой веревки, - аж триста рублей стоит. Надо же. Ой, как натянулся и трещит бедный тросик! Вон волокна натягиваются и вроде даже раскручиваются. Эх, был бы я килограммов на тридцать полегче. Осторожнее, не дыши. Без рывочков, тихонечко. Как кошка ползти. Кстати, вниз, до следующей смычки, - все десять метров лестница сосулькой висит. А внизу парни и не знают, что произошло. Крикнуть им что ли? Тихо. Молчи. Не искушай судьбу. Тяжело, но лезть можно. Как в анекдоте: случай тяжелый, но жить будет. Вот и место порыва – распушенные концы лопнувшего троса. А вот и скала, где ступенька зацепилась, даже выступ срезало.

Ура! Спасен! Взялся за нормальную лестницу. Осталось 10 метров. Быстро наверх. Что-то уличного света не видно. Поздно уже, темно.

Все, я наверху. Отдышаться, прийти в себя, сбросить вниз страховку. Теперь-то я спокоен. Свою долю страха-то отхватил. Сейчас очередь Немцова. Попробую докричаться.

- Эй! Внизу. Лестница лопнула! Осторожней!

- Ай...вай...рай!

- Лест-ни-ца!

-...вай...вай...вай!

Бесполезно. Через 50 метров отвеса в пещере не докричишься. Голос, бесчисленное количество раз отражается от каменных стен, порождает сплошное эхо, создает невообразимый хаос звуков, из которого совершенно невозможно выделить основную мысль.

В свое время были попытки использовать на отвесах свистки с заранее обговоренными сигналами. Но ведь в эти сигналы не возможно вложить все многообразие отношений спелеологов на разных концах отвеса. Разве передашь, к примеру, в свистках оживленный диалог, которому я однажды был свидетелем, когда сверху уронили содержимое рюкзака, да так, что тяжелый бензиновый примус “Шмель” с двадцатиметровой высоты ударил по каске внизу стоящему. Несмотря на то, что на отвесах слова искажаются до неузнаваемости, в тот злополучный раз, спелеологи разделенные двадцатиметровым отвесом отлично поняли друг друга и без свистков.

Однако лестница натянулась. Кто-то лезет. Скорее всего, Немцов – он готовился подниматься вслед за мной. Выбираю страховку. По веревке чувствуется, – лезет быстро, напористо.

Но вот движение застопорилось. Вероятно, поднялся до четвертой смычки.

Ну что ж, приготовимся. Взять поудобнее страховочную веревку. Так, на всякий случай. Если уж тросик лопнет – на страховке удержу. Хотя держать почти сто килограмм будет трудно.

Но, все обошлось. Немцов уже почти наверху – по сводам пещеры гуляют сполохи света от его фонаря. Но что-то очень уж медленно поднимается. Устал что ли? Ведь давно уже миновал порванную смычку, мог бы и прибавить в скорости.

Наконец усталый, запыхавшийся, “парящий” Виктор выполз на заснеженную поверхность алтайских гор.

Я осветил его и, не в силах сдержать смех, бросил страховочную веревку и, ухватившись за живот, надрывно, до истерики смеялся, глядя на Немцова.

Оказывается, при подъеме, вдобавок к порвавшейся лестнице, у Немцова оторвались пуговицы на штормовых брюках и они (брюки) двумя огромными мешками съехали на отриконенные ботинки, обнажив белые кальсоны. Как он смог выкарабкаться эти15-20 метров со спутанными ногами, - для меня до сих пор загадка.

Да, а дед Санакуш действительно говорил: “Теперь люди ничего не бояться!”. Однако сперва он говорил слова, которые не попали в газету. Поздно вечером, когда мы уже в темноте подошли к его дому, он никак не желал отпирать дверь:

- Уйди, шайтан! – твердил он. – Уйди... их забрал, за мной пришел? Нет никого дома... Уходи.

- Дед Санакуш. Это мы из пещеры вернулись. Открой!

Открыл.

- Смотри-ка, правда, вы?! Почему шайтан не забрал?

Он для наглядности даже потрогал нас и сказал как раз те слова, что появились в газете, но потом долго нет, нет да удивлялся, как это получилось, что живы остались? Шайтан дремал, что ли?

Чем еще знаменит год 1966 для красноярской спелеологии? Как я уже говорил, в Родопах (Болгария) проводилась международная пещерная экспедиция. От Советского Союза в ней участвовали В.Н.Дублянский и И.П.Ефремов. Никаких данных о той экспедиции у меня нет. А переписывать официальный отчет не хочется, да я его, кстати, и не нашел в библиотеке клуба. Ефремов же на все мои просьбы поделиться воспоминаниями, утверждал, что у него совершенно нет времени.

Если уж совсем честно, красноярские спелеологи тех далеких времен, на воспоминаниях которых я мечтал построить книгу, как-то неохотно ими делятся. И не то, что они очень уж скаредные, нет. Бикеев, Деньгин, Шорохов, Борисов, Ковалев бьют себя в грудь и обещают “накатать” листок – другой, но... все им недосуг! Может к старости человек становится ленивее? Или им жаль тратить время на “пустяки”?

Вообще-то их можно понять. Даже мне кажется, что сейчас, в период жестокого кризиса, развала экономики, неуверенности в завтрашнем дне и новых больших возможностей в бизнесе, людей стала интересовать только кооперация, бизнес, нажива, политика и в их душах совершенно не осталось места для романтики.

Многие пятидесятилетние мужчины начинают чувствовать себя обойденными, обиженными судьбой, воспитанием, строем: жизнь потрачена впустую на однообразный безрадостный труд и такую “ерунду”, как спелеотуризм. А сейчас и дали возможность развернуться, но силы уже не те, да и возраст... И как-то забылось, что 25-30 лет назад они жили интересной, яркой, наполненной жизнью, хотя спелеоувлечение и не дало им на старость туго набитого кошелька. Что попишешь, на большинство походов и экспедиций спелеотуристам приходилось выворачивать свой карман и даже подрывать семейный бюджет.

Ну что ж, не приносят воспоминания, так на нет, как говорится, и суда нет. Приходится выстраивать повествование по собственной памяти, да по газетным статьям.

Этим кратким отступлением и закончу, пожалуй, год 1966.

ГОД.

Одних восхищают красоты Алтая,

Другие у моря раскинут свой полог.

А мне – темнота, словно сажа густая,

Обрывы и бездны. Ведь я спелеолог.

И слева, и справа, и сверху, и снизу

Ребристые стены извилистой щели,

Но ждут чудеса в беломраморном зале.

Замрешь очарован. Не зря – спелеолог...

Царит тишина в этом “храме природы”,

Растет сталактит: миллиметр за столетье.

Неужто не мастер, а время да воды

Создали такое вот великолепье?

Ажурны узоры кальцитовых кружев,

Кристаллы раскрылись соцветием редким.

Ты до смерти рад, в темноте обнаружив,

Наивный рисунок наивного предка.

Тут столько ее, заколдованной тиши,

Скопилось за тысячи долгих столетий.

Лишь изредка пискнут летучие мыши,

И эхо пройдет по пустотам, как ветер.

И ты, словно вдруг приоткрыл бесконечность

В космическом, истинном, вечном масштабе.

Всего на секунду постигнута вечность.

Стоишь перед нею и сильным... и слабым.

И сразу потянет и к людям и к свету...

И солнечный луч по-особому дорог.

Покажутся чудом земные рассветы.

Нет, здорово все же, что я – спелеолог!

Нет, не подумайте, что у меня “поехала крыша”, и я стал поэтом. Нет, конечно. За всю сознательную жизнь я зарифмовал две строки, да и то одна из них просто непечатная.

Это стихотворение напечатано в “Комсомольском рабочем” 25 июня 1967 года. Автор – М.Величко – все эти годы певец туристических окрестностей г. Красноярска. Лично его я, конечно, не знал. Да я уже говорил, что практически каждый турист Красноярска, будь то водник, пешеходник, горник – обязательно бывали в пещерах.

Как обычно, описание года начнем с газетных публикаций. В “Красноярском рабочем” в рубрике “Удивительное – рядом” 14.03.67 года появилась статья В.Беляка, аспиранта Института географии АН СССР, член краевого клуба спелеологов. Статья называлась “Поземный мир Сибири”.

“Чарующий, суровый и загадочный мир пещер!

За последние шесть лет в Сибири выявлены и обследованы пещеры, являющиеся крупнейшими в Советском Союзе. Так, например, на юге Красноярского края минувшим летом спелеологической группой изучена пещера – ледник. Величественный язык застывшей подземной реки на несколько десятков метров ниспадает в расположенные ниже отделы пещеры. Своды и стены отдельных гротов, размеры которых позволяют разместиться в них современному многоэтажному зданию, покрыты изморозью, состоящей из крупных ледяных кристаллов. Некоторые из них образовали гирлянды – 25-35 см, отсвечивающие мириадами искрящихся бликов... (Мне кажется, В.Беляк описывает пещеру Бородинская-2, по крайней мере, другой пещеры с таким мощным, как описано, ледником на юге края мне не известно. И если кто будет в Бородинской, рекомендую посетить на другом склоне этой же горы Бородинскую-2. – Б.М.)

Три года назад в бассейне р. Бирюса пройдена до конца наиболее значительная в СССР Кубинская пещера... В этой пещере имеются расположенные каскадом ледники, озера с изумительно чистой и вкусной водой, а также великолепные натечные образования самых разнообразных очертаний и форм. Чтобы спуститься на дно подземной полости, необходимо преодолеть несколько труднодоступных вертикальных участков от 15 до 25 м, зачастую под водопадами ледяной воды.

Зимой прошлого года нашим спелеоотрядом на дне этого грота (речь идет о гроте “Летучих мышей” пещеры Торгашинский провал – Б.М.) обследован новый участок. Так называемый “Лабиринт”. В одном из гротов обнаружено красивое озеро и окаменелый “поток” из белоснежного кальцита. В наиболее глубоких отделах Торгашинской пещеры найден пещерный жемчуг, представляющий собой редчайшее минералогическое образование, которое формируется в строго конкретной пещерной среде.

Для чего же необходимо познание подземного мира? Практика мирового гидростроительства знает много примеров, когда возведенные плотины гидроузлов выходили из строя на второй – третий год после их сооружения. Например, катастрофические последствия из-за недоучета подземных пустот имели место на реках Испании. Такие крупные гидросооружения, как Мария-Кристина, Монте-Хаки, Камараза и другие рухнули, так и не достигнув запланированного уровня выработки энергии. В водохранилищах Сан-Френсис и Хеллс-Бар в США вода из реки, будучи поглощенной известняками, так и не дошла до верховий плотины. В настоящее время пересматривается место створа Бархатовской ГЭС на Ангаре.

Первоначальный вариант оказался непригодным, так как на месте предполагаемого сооружения обнаружены значительные подземные пустоты. (Не из-за этих ли подземных пустот и пещер, расположенных всего в десяти километрах выше створах Красноярской ГЭС, не может полностью заполнится наше водохранилище? – Б.М.)

Интересно, что пещерный воздух по чистоте приближается к горному воздуху верхних слоев атмосферы. В специально оборудованных подземных санаториях успешно вылечиваются многие тяжелые заболевания.

Работа красноярских спелеологов известна далеко за пределами края. Они активно участвуют во всесоюзных спелеологических мероприятиях. Краевая секция спелеологов является одной из сильнейших в СССР”.

Уф! Перепечатал почти половину статьи В.Беляка, а тут другая в “Красноярском комсомольце” от 17.02.67 г. Автор – тот же. Я, откровенно говоря, сейчас даже плохо помню его в лицо, но это он, Владимир Беляк, много и плодотворно пропагандировал в печати красноярскую спелеологию.

Статья называется “Тайна подземного царства”.

“Солгонские подземелья. Солгонские провалы. Солгонские катакомбы – так называют подземный мир – царство вечного мрака и неизведанных тайн. Своим походом мы должны проверить рассказы так называемых “бывалых людей” и развеять мистический туман суеверий, окутывающий этот географический уникум вот уже в течение полуторых столетий...

а от пещеры, да еще мало исследованной, в любую минуту следует ожидать всяких сюрпризов: на голову может обрушиться неустойчивый свод горных пород, то встречаются загазованные участки пещерных лабиринтов, то вдруг польется за воротник подземная вода...

и вот, наконец, спустилась в пещеру последняя группа: Евгений Мальцев и Владимир Романов. Они пошли по боковому ответвлению со специальным заданием: сделать описание ходов и выполнить программу научных наблюдений. А где-то на другом конце пещеры ходят Владимир Сазонов и Анатолий Ипполитов, наши неизменные попутчики вот уже много лет.

Мы идем к самому сердцу пещеры – Центральному гроту. По пути проходил мимо очаровательных залов, которые украшает подземная культура изо льда и белоснежного кальцита, встречаем белеющие кости медведя, летучих мышей. Альтиметр показывает глубину 60 метров.

Сорок восемь часов продолжалось исследование Таможенской пропасти. Впереди по ее величественным галереям спелеологи пронесли факел света, раскрыв вековую тайну подземного феномена”.

Это статьи В.Беляка, так сказать, официального летописца Красноярского клуба спелеологов, а вот в “Красноярском рабочем” небольшая статья В.Евгеньева “Царство в рюкзаках”. Каких только экзотических названий не придумывают авторы? Только гораздо позже я узнал, вернее почувствовал на собственной шкуре, что зачастую названия за автора придумывает редактор. В конце концов, свои статьи в газету я просто перестал давать названия -–все равно свое придумают!

Но вернемся к статье Евгеньева. Вот как он описывает один из походов в пещеру:

“Войти в нее не просто. Прежде надо долго карабкаться по скале. Где-то там, в самой ее середине, есть небольшая щель. Протискиваемся в нее. Это вход в Кубинскую. Шаг, второй... и тридцать метров пустоты: надо спускаться по веревке.

Наша секция задумала сделать съемочный план пещеры и гипсовый макет. Пожалуй, редкая секция спелеологов в Союзе решится на такое. Но нам хочется, чтобы о Кубинской пещере даже после затопления водохранилища осталась добрая память. На гипсовом макете навсегда запечатлеется неповторимая красота пещеры. (И хотя прошло уже более двадцати лет, гипсового макета Кубинской пещеры, к моему великому сожалению, нет до сих пор. И я очень сомневаюсь, что он когда-либо будет. – Б.М.)

Вода постепенно скапливается в камнях и убегает вниз. Сначала робким ручейком, потом речкой... И вдруг на голову обрушивается целый поток воды. Вода льется беспрерывно и, шумя, уходит вниз. Туда же, на самую глубину, идем и мы.

Там нас ждет еще одно чудо пещеры: озера. Притихшие, молчаливые и не менее красивые. Мы торопимся к ним.

Но в следующий раз сюда еще придут ребята. Они продолжат нашу работу, вернее закончат ее. И в назначенный срок гипсовый макет пещеры будет готов”.

Но это все красноярские газеты, а вот у меня в руках “За советскую науку” №42 от 18 декабря 1967 года. Это орган Томского государственного университета.

Это они, томские спелеологи, вначале были нашими учениками, потом товарищами по походам, и это о них теперь по “Столбам” ходит пословица – поговорка: “Лучший Томич – это мертвый Томич!”. Это и неудивительно – с 1965 года, года основания Томской секции спелеологов, она развивалась в основном на пещерах Красноярска, нанося им довольно ощутимый урон.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: