ШОКОЛАДНУЮ КОНФЕТУ? 2 страница

Примечательно, что авторы, находящиеся на противополож­ных позициях, приводят в их защиту сходные аргументы. Не потому ли это происходит, что в главном (в содержании, струк­туре, целях и принципах построения) судебно-медицинский и патологоанатомический диагнозы не различаются и не могут различаться, так как они являются частными вариантами ме­дицинского диагноза? Так, например, трудно представить какое-либо отличие патологоанатомического диагноза от диагноза, составленного судебно-медицинским экспертом по случаю ско­ропостижной смерти от заболевания. Единственное отличие сво­дится к тому, что патологоанатомический диагноз приводится патологоанатомами в «Протоколе патологоанатомического вскрытия», а судебно-медицинский— в «Заключении судебно-медицинского эксперта» (кстати, при экспертизе живого чело­века судебно-медицинский диагноз, если бы он применялся в практике, не отличался бы от клинического). Сохранение этого непринципиального различия, по-видимому, не может по­вредить ни судебно-медицинской, ни патологоанатомической практике.

Попутно необходимо обратить внимание на неидентичность понятии «патологоанатомический» и «морфологический» диаг­ноз. «Патологоанатомический диагноз» — более широкое поня­тие, он базируется на клинико-морфологическом анализе, мор­фологический компонент может быть лишь составным элемен­том клинического диагноза.

Имей целью подчеркнуть близость судебно-медицинского и патологоанатомического диагнозов, заметим, что при идентич­ных повреждениях в одних случаях составляется судебно-меди­цинский, а в других — патологоанатомический диагноз: первый составляют судебные медики при травме мирного времени, второй — патологоанатомы по результатам исследования погиб­ших в боевых условиях (см. «Опыт советской медицины в Ве­ликой Отечественной войне 1941—1945 гг.). Таким образом, спор о названии диагноза становится чисто терминологическим, абстрактным, отвлеченным, схоластическим спором о форме.

Возможно, одной из причин сформировавшихся разных точек зрения на название диагноза в «Заключении судебно-медицин­ского эксперта» является некоторая неопределенность понятия «судебно-медицинский диагноз» в ЭСМТ (т. I, с. 346): «Диаг­ноз судебно-медицинский—диагноз, формулируемый в резуль­тате судебно-медицинской экспертизы для решения специаль­ных вопросов, возникающих в судебно-медицинской практике». Это определение сводит цель судебно-медицинского диаг­ноза к решению «специальных вопросов, возникающих в судебно-следственной практике». Такое указание не отличается конкретностью, так как в судебно-медицинской практике воз­никает множество специальных вопросов, для решения которых далеко не всегда требуется диагноз.

Одними из немногих спе­циальных вопросов в «Заключении судебно-медицинского экс­перта», которые невозможно решить без патогенетически пра­вильно сформулированного диагноза, являются вопросы о при­чине смерти, о роли обнаруженной травмы и патологии в генезе смерти. Во-вторых, судебный медик не всегда выполняет свою специальную работу в интересах суда и следствия (например в случаях судебно-медицинского исследования трупов скоро­постижно умерших людей); следовательно, приведенное в ЭСМТ определение понятия «диагноз» охватывает лишь часть спе­циальной судебно-медицинской деятельности.

Теория и структура судебно-медицинского диагноза выте­кают из общей теории и практики медицинского диагноза во­обще. И актуальными должны стать не попытки обосновать некий особый характер судебно-медицинского диагноза, а глубо­кое и всестороннее изучение судебными медиками основ медицинской диагностики и составления диагноза. Поэтому без вся­кого ущерба для сути дела вполне можно ограничиться терми­ном «диагноз» для обозначения той рубрики в «Заключении судебно-медицинского эксперта», в которой дается краткое, па­тогенетически и нозологически выдержанное заключение о со­стоянии здоровья.

Считаем необходимым остановиться на структуре и содер­жании диагноза. Если придерживаться патогенетического прин­ципа, то структура диагноза не может быть многозначной: I) основное повреждение (заболевание); 2) его осложнения; 3) сопутствующие заболевания (повреждения). Однако при сле­довании общей структуре единства в построении отдельных ча­стей диагноза не обнаруживается. В большей степени это от­носится к рубрике «Основное заболевание». Нет оснований воз­ражать против обобщающего термина «сочетанная травма» при наличии у пострадавшего повреждений различных частей тела. Этот термин отражает качественно отличающееся состояние, связанное с синдромом взаимного отягощения, и позволяет оце­нить причиненный вред здоровью по отношению к организму в целом, а не разобщенно, применительно к его отдельным частям. Однако было бы неверно ограничиваться только этим термином. Поэтому, например, после обобщающего понятия «сочетанная травма грудной клетки и живота» следует приве­сти имеющиеся в конкретном случае морфологические прояв­ления и травмы грудной клетки, и травмы живота.

При формулировке 1-й рубрики диагноза в случае множест­венной сочетанной травмы также необходимо следовать патоге­нетическому принципу, сочетая его с региональным. Однако группировка повреждений по частям тела с их перечислением «сверху вниз» (сначала повреждения головы, затем грудной клетки, живота и т. д.) не всегда соответствует патогенетиче­ской роли травмы отдельной части тела.

Поэтому, раскрывая в диагнозе сущность сочетанной травмы, надо стремиться вы­явить и на первое место поставить травму той части тела, в ко­торой обнаружены наиболее тяжелые из всех обнаруженных у пострадавшего повреждения.

Несколько осложнений основного заболевания (травмы) приводят в последовательности, отражающей их роль в наступлении летального исхода. Такой порядок изложения может сов­пасть с хронологической последовательностью возникновения осложнений, но он не должен подменять собой патогенетиче­скую последовательность, которой всегда должно отдаваться предпочтение.

Если пациент в период от момента получения травмы до смерти получал оперативную помощь, то в диагноз включаются все хирургические вмешательства. На этот счет прозекторская практика дает 2 основных варианта: 1) хирургические вмеша­тельства перечисляются в самом конце диагноза после рубрики «Сопутствующие заболевания»; 2) хирургические операции ука­зываются непосредственно после тех заболеваний, повреждений или их осложнений, по поводу которых они выполнялись. В от­личие от первого второй вариант в большей степени соответ­ствует патогенетическому принципу построения диагноза, он яв­ляется общепринятым в широкой патологоанатомической прак­тике и приводится в методической литературе. Первый вариант и некоторые промежуточные рекомендации (хирургические опе­рации перечислены в диагнозе после осложнений перед сопут­ствующими заболеваниями) носят искусственный характер.

Излишне включать в диагноз изменения и повреждения по-. смертного происхождения, поскольку диагноз — это заключение о состоянии здоровья, а не о процессах, происшедших с мерт­вым телом. Эти явления должны быть отмечены и проанализи­рованы в одном из пунктов выводов.

Остановимся на терминологии в диагнозе. Исходя из сущ­ности понятия «диагноз» и принципов его построения, при фор­мулировании диагноза необходимо пользоваться терминами, обозначающими название болезней (травм), их форм и вари­антов течения. Во всех случаях следует стремиться установить конкретную нозологическую форму (ее стадию, степень, вари­ант клинического течения, ведущий синдром, симптомокомплекс и т. п.) и выразить ее в терминах действующей Международ­ной классификации болезней (МКБ). Сделать это не всегда просто, поскольку нозология травмы еще недостаточно разра­ботана в МКБ 9-го пересмотра. В тех случаях, когда нозоло­гическая форма не могла быть установлена проведенными исследованиями, при построении диагноза может быть исполь­зован синдромный подход. Однако диагноз, построенный по син­дром ному принципу, неполноценно отражает состояние здо­ровья больного или пострадавшего, так как не вскрывает при­чину страдания.

Нет основания проводить параллель между понятиями «ту­пая» и «автомобильная» травма. Первое понятие однозначно указывает на сущность травмирующего воздействия и имеет специфичные морфологические эквиваленты и, следовательно, имеет право быть включенным в диагноз (столь же уместно включать в диагноз термины «колото-резаная рана», «огне­стрельная рана», как имеющие достаточно специфичную мор­фологическую сущность). Второе понятие отражает совокуп­ность повреждений, возникающих у определенных контингентов населения в определенных условиях, при которых возможно образование повреждений и от механического (травма тупыми и острыми предметами), и от термического (высокая темпера­тура), и от комбинированного воздействия. Именно эти послед­ствия отражают сущность причиненного вреда здоровью. Сам же термин «автомобильная травма» показывает в первую оче­редь условия возникновения травмы, а не состояние здоровья, и поэтому в диагнозе вполне может быть опущен (эта посылка, безусловно, не исключает необходимости отразить и обосновать в выводах сам факт н механизм образования всех обнаружен­ных повреждений в условиях автомобильного или иного транс­портного происшествия).

Уместно ли вводить в диагноз термины, отражающие, со­гласно МКБ, «обстоятельства случая или акта насилия»? Строго говоря, сведения об обстоятельствах происшествия про­зектор получает у родственников и сослуживцев погибшего, у очевидцев или следственных органов. Значит, для получения этих сведений не требуются ни специальные медицинские зна­ния, ни специальные медицинские исследования. Первичные све­дения об обстоятельствах могут быть умышленно или случайно искажены, и диагноз в части обстоятельств может оказаться не­верным, причем по не зависящим от врача причинам. Недаром Большая медицинская энциклопедия (т. 17, с. Ь'4) обращает внимание на то, что именно эта часть МКБ в наибольшей сте­пени подвергается адаптации в соответствии с региональными особенностями здравоохранения страны. Попутно напомним, что ВОЗ, вводя МКБ, имела основной целью направить ее ис­пользование на обеспечение преемственности при «составлении и публикации статистических данных», относящихся к болезням и травмам. Ни в одной из 11 статей «Положения» о номенкла­туре и классификации болезней» ВОЗ не выдвигает никаких ме­тодических императивов относительно использования номенкла­туры при составлении диагноза.

Принимая во внимание необходимость составления краткого заключения о состоянии здоровья, в диагноз, по-видимому, не следует включать элементы описания повреждений (например, локализацию переломов ребер относительно анатомических ли­ний, форму и иную частную характеристику ран и т. п.).

Необходимо поддержать тех, кто протестует против вклю­чения в диагноз немедицинских терминов («бампер-перелом», «следы Скольжения на подошве обуви», «отпечатки протек­тора» и др.). Эти термины ни в какой мере не способны отра­зить «состояние здоровья» (!), т.е. кардинальную сущность диагноза. Именно по этим же причинам нельзя согласиться с предложением ограничить в диагнозе применение медицинских терминов и сделать его понятным следователю. Специальные медицинские термины следует разъяснять (уместнее всего это надо делать в «Выводах»), а не подменять их обывательскими понятиями.

Место диагноза в «Заключении судебно-медицинского экс­перта». Предлагаются 3 варианта расположения диагноза: 1) после описании данных секционного исследования; 2) после изложения результатов всех лабораторных исследований и 3) в 1-м пункте выводов. Чтобы составить определенное пред­ставление по данному вопросу, необходимо четко ограничить понятие «диагноз» и понятие «этапы диагностики», отражаю­щие диагностический процесс. По окончании секционного иссле­дования диагноз, безусловно, необходим и, прежде всего, для заполнения «Врачебного свидетельства о смерти». Этот диагноз и есть первичный этап диагностики, базирующийся на резуль­татах только секционного исследования. Этот диагноз фиксиру­ется документально в «Свидетельстве о смерти». Видимо, не­принципиально то, где еще дополнительно этот диагноз будет зафиксирован: в черновике, рабочем журнале эксперта и т. п. Если никаких дополнительных исследований не проводится, то диагностический процесс на этом завершается и установленный диагноз является окончательным.

Этот этап диагностики может оказаться промежуточным, если для определения сущности основного страдания, объема травмы, характера осложнений и сопутствующих заболеваний требуются дополнительные исследования, результаты которых учитывают при формулировании окончательного диагноза (ди­агностический процесс носит непрерывный характер, прекраще­ние его зависит от совокупности объективных и субъективных причин — степени информативности результатов секционного ис­следования, возможностей материальной базы конкретного экс­пертного учреждения, квалификации эксперта и др.).

Необходим ли предварительный (промежуточный) диагноз в «Заключении судебно-медицинского эксперта»? Рели поста­вить цель продемонстрировать в этом заключении эволюцию ди­агностического процесса в конкретном экспертном случае, то такой диагноз, так же как и резюме по всем последующим эта­пам диагностики, необходим. Однако такая цель не вытекает ни из медицинской, пи из процессуальной сущности «Заключения судебно-медицинского эксперта». Цель экспертных действий сводится к проведению всего комплекса исследований, необхо­димых для полноценных и обоснованных ответов на вопросы следствия (например, обо всех повреждениях и заболеваниях, их роли в наступлении смертельного исхода). Основание для такого суждения может дать лишь окончательный диагноз. И хотя этапы диагностического процесса важны и необходимы, хотя они отражают внутреннюю логику диагностического мыш­ления эксперта, они не являются самоцелью, так как следствен­ные органы интересует не столько процесс установления истины, сколько итог проведенного анализа, выраженный в форме обос­нованного вывода.

По нашему мнению, не выдерживает критики аргумент о не­обходимости приводить в «Заключении судебно-медицинского эксперта» все диагнозы для последующего анализа эволюции врачебного мышления. Заключение — это в первую очередь про­цессуальный документ, содержание которого регламентируется УПК, и лишь во вторую очередь — источник информации для научных поисков и обобщений. Кстати, характер диагностиче­ского процесса в конкретном случае вполне определенно отра­жает весь комплекс и последовательность применения исполь­зованных методов исследования, а также умение: эксперта дать полноценную аргументацию выводов.

Не выходит за рамки суждений о внешней форме и поле­мика по поводу предпочтительности таких формулировок, как «предварительный патологоанатомический диагноз», «после по­лучения результатов дополнительных исследований патологоанатомический диагноз изменен (уточнен, дополнен)».

Небесспорен тезис о том, что результаты лабораторных ис­следований не влияют на диагноз. Если эти методы (гистологи­ческие, судебно-химические и др.) используются для уточнения сущности травмы или заболевания, то их результаты необхо­димы для построения диагноза. Если же они проводятся с иной целью (например, для установления свойств травмирующего предмета и механизма его воздействия), их результаты не будут иметь отношения к диагнозу.

Где же место окончательного диагноза в «Заключении су­дебно-медицинского эксперта»? Прежде всего, он должен рас­полагаться после описания результатов тех исследований, на которых базируется. Это можно сделать непосредственно перед выводами пли в самих выводах, например в их 1-м пункте.

Поскольку диагноз — медицинское резюме, вывод о состоя­нии здоровья, его можно рассматривать как один из выводов экспертного заключения. Однако тогда закономерен вопрос: не будет ли противоречить диагноз, составленный из медицинских терминов, одному из требований к выводам — необходимости излагать их языком, понятным следователю? Это препятствие становится несущественным, если эксперт в своих выводах ана­лизирует, оценивает и разъясняет сущность выявленных им фак­тов (в данном случае, повреждений или заболеваний). Также нельзя считать совершенно нелогичным и размещение диагноза перед выводами, хотя при этом неизбежны некоторые повто-

рения, так как в 1-м пункте выводов традиционно приводится

перечень всех установленных повреждений и заболеваний.

Все изложенное показывает, что проблема судебно-медицин­ской диагностики и диагноза в судебно-медицинском заключе­нии при всем ее, на первый взгляд, теоретическом оттенке имеет сугубо прикладную направленность и важное целевое значение для практики судебно-медицинской экспертизы.

Но продолжим обсуждение экспертных ошибок.

Как уже говорилось, диагноз — первое звено резюмирующей части заключения, за которым следуют выводы. Приходится констатировать, что именно в этой части заключения эксперты допускают наиболее серьезные и разнообразные огрехи, не­редко являющиеся поводом для назначения повторных судебно-медицинских экспертиз, переводящие «рядовую» экспертизу в разряд судебно-медицинской казуистики. Вот наиболее частые и существенные недочеты: отсутствие аргументации выводов, недостаточное обоснование выводов, неопределенная мотиви­ровка (например, ссылка на «характер», «особенности» повреж­дения без указания, какой конкретно имеется в виду «характер» и какие «особенности»), обоснование выводов носит неопреде­ленный характер (несколько положений выводов «подтвержда­ются» единым перечнем признаков; в таком случае абсолютно неясно, в обоснование какого из нескольких положений приво­дится тот или иной признак; лишь при детальном рассмотрении выводов, причем специалистами, оказывается, что достаточная мотивировка приведена по отношению к одному-двум положе­ниям, а остальные выводы аргументированы недостаточно или вовсе не обоснованы), неполнота выводов (нет ответа на все поставленные следователем или судом вопросы, не использо­вана реально возможная и необходимая экспертная инициа­тива), вывод базируется на обстоятельствах дела, а не на результатах специальных экспертных исследований (в таких случаях, в сущности, экспертиза теряет свой специальный ха­рактер, входит в противоречие с процессуальными положени­ями о компетенции эксперта и сводится к проведению дей­ствий, не требующих специальных познаний, например к под­тверждению или опровержению обстоятельств, изложенных в протоколах допросов свидетелей, потерпевших, обвиняемых и других лиц, что является исключительной прерогативой суда и следствия ¹) недоказанная категоричность, необоснованная веро­ятность, при аргументации — подмена специфичного характер­ным; в выводах дается оценка не всем установленным экспер-

¹ Ярким примером является ситуационная (ситу а логическая) экспертиза, когда перед экспертами ставится задача оценить возможность или невоз­можность возникновения и существования того или иного факта в конкретно предлагаемых условиях.

том фактам; дается оценка фактов, не устанавливавшихся в про­цессе экспертного исследования.

Одной из грубых ошибок является выход эксперта за пре­делы своих специальных знаний, т. е. за пределы своей компе­тенции. Сейчас реже стали встречаться случаи выхода в об­ласть других наук и, прежде всего, юриспруденции. Эксперты в своих выводах, например, не пишут о том, что обнаруженные повреждения характерны для убийства, самоубийства или несчастного случая, хотя нередко считают возможным высказы­ваться о признаках борьбы и самообороны», «изнасиловании» и т. п. В последнее время чаще стала фиксироваться другая форма некомпетентности — выход в сферу «общежитейского» опыта, не требующего вообще никаких специальных знаний.

Конечно же, нельзя сводить причины экспертных ошибок только к неопытности или недобросовестности эксперта. При­чиной неверно построенного исследования или неверной интер­претации результатов могут быть недостаточная научная разработка частной проблемы, отсутствие рекомендаций для ис­пользования установленных данных в практике судебно-меди­цинской экспертизы, несовершенство материальной и лабора­торной базы экспертного учреждения, недостатки в организации (прежде всего, координации) работы экспертов и лаборант­ского персонала, пробелы в организации и проведении после­дипломной подготовки и переподготовки судебных медиков и др.

Многие недостатки выводов обусловлены нарушением основ­ных законов логики как на протяжении всех выводов, так и при формулировке отдельно взятого вывода. Об этом более 15 лет назад убедительно писал И. Г. Вермель (1974). С тех пор дело мало продвинулось вперед. И главная здесь причина в том. что формирование экспертного мышления в процессе последип­ломной подготовки и переподготовки судебных медиков не имеет характера единой продуманной системы. Это приводит к тому, что на различных курсах повышения квалификации су­дебно-медицинские эксперты, принимая очередную порцию фак­тических данных, не получают (или в лучшем случае, не со­вершенствуют) основной инструмент, необходимый для анализа и оценки этих данных, а именно экспертное мышление. Поэтому не удивительно, что, «повысив» в плановом порядке свою ква­лификацию, возвращаясь к практической работе, специалист продолжает совершать прежние ошибки. Это дает основание руководителям экспертных учреждений предъявлять претензии к качеству учебы, а преподавателям — упрекать соответствую­щих начальников в незаслуженных демаршах. Как ни парадок­сально, в этом и виноваты, и не виноваты и те, и другие. Это — общая беда. Беда, также приводящая к повторным эксперти­зам, эксгумациям, т. е. ко всему тому, что искусственно форми-

рует судебно-медицинскую казуистику. Вот почему уместно ос­тановиться на вопросе формирования экспертного мышления ¹. Судебно-медицинское экспертное мышление — одна из форм

клинического врачебного мышления, которое, в свою очередь, рассматривается как «своеобразная мыслительная деятельность врача, предполагающая особые формы анализа, связанные с не­обходимостью соотнести общую картину болезни с выявленным симптомокомплексом заболевания, а также быстрое:; своевре­менное принятие решения о природе заболевания, исходя из единства осознаваемых и неосознаваемых, логических и инту­итивных компонентов опыта» (БМЭ, т. 16, с. 149).

Судебно-медицинскому мышлению присущи общепрофессиональные черты врачебного мышления, связанные главным об­разом с диагностическим процессом и отчасти с лечебной дея­тельностью (например, при опенке правильности, полноты и своевременности лечебной помощи в случаях проведения судеб­но-медицинской экспертизы по уголовным делам о профессио­нальных правонарушениях медработников). В то же время ди­агностический процесс как процесс познания в судебной медицине имеет свои особенности, связанные со специальным предметом исследования: не только диагностика травмы (или заболева­ния), но и установление свойств травмирующего предмета, усло­вий и механизма его воздействия, идентификация личности че­ловека, определение давности смерти, условий посмертного пе­риода, манипуляций с трупом и др. Для решения утих задач в отличие от клинического экспертный мыслительный процесс требует четкого разделения сознаваемых и неосознанных, логи­ческих и интуитивных компонентов опыта. Если клиническое мышление допускает для познания истины пробное лечение (ex juvantibus), логическим анализ при судебной экспертизе может базироваться только на объективно установленных фак­тах. Интуитивный опыт в экспертной деятельности не исклю­чается, но он в основном должен учитываться лишь при по­становке альтернативных задач и выборе путем их решения. На этом положении очень важно акцентировать внимание по­тому, что на практике эксперты с большим стажем работы по­зволяют себе «аргументировать» выводы ссылкой на многолет­ний опыт экспертной работы. Такая ссылка носит субъектив­ный (в данном случае —интуитивный) характер и не является экспертным доказательством. Опыт н интуиция эксперта могут

¹ Проблема экспертного судебно-медицинского мышления не разрабо­тана. Нет ясности по таким вопросам, как понятие и его составные элементы, предметность и мотивационные основы как предпосылки формирования экс­пертного мышления н др. Несомненно, эта актуальная проблема заслуживает глубокого самостоятельного исследования. Поэтому, предлагая читателю свое, отношение к этой проблеме, вполне допускаю полемический характер выска-зываемых положении.

будировать его па углубление и расширение круга подлежащих изучению объектов и методов их исследования, но с непремен­ной целью реализовать свои гипотезы, предчувствия, предполо­жения в объективные доказательства. Поэтому следует еще раз подчеркнуть, что интуитивная убежденность эксперта в реаль­ном существовании того пли иного факта не может подменять собой объективных доказательств его существования.

Экспертное мышление (как н любое специальное мышле­ние) немыслимо бея необходимого объема теоретических зна­ний. Овладение этими знаниями зависит от многих компонен­тов: качества лекционной работы, научного содержания учеб­ников, руководств и другой специальной и научно-методической литературы; эффективности практических лабораторных и се­минарских занятий; регулируемой самостоятельной работы; со­временной учебно-материальной базы; согласованной и четкой организации учебного процесса на основе научно обоснованных учебных программ и тематических планов. Поясним некоторые из перечисленных здесь положений.

Одной из оптимальных форм выработки специального мыш­ления является проблемный характер лекций. Но сущность проблемной лекция понимается неоднозначно профессорами н преподавателями кафедр судебной медицины, кстати, н других медицинских и немедицинских дисциплин).

Одни подход определяет необходимость всесторонне н глу­боко изложить в лекции избранную проблему, показать ее со­временное состояние, основные научные направления ее изуче­ния н перспективы развития. Нет сомнения, что такие лекции нужны. Но они должны иметь слушателя, способною полноценно воспринять излагаемый материал. Такие лекции, воз­можно, приемлемы для узловых тем общего и тематического усовершенствования. Однако они несут н основном обзорную или справочно-информационную нагрузку и в наименьшей сте­пени способны решать задачу целенаправленного формирова­ния врачебно-экспертного мышления.

Другой подход заключается в том. что проблемный.характер лекции определяется ведущим методическим приемом — поста­новкой перед аудиторией учебных вопросов, научно-практиче­ских проблем, ситуационных задач, обоснованием рациональных путей их решения, демонстрацией вариантов мотивированной оценки результатов исследований. В методическом отношении такой подход представляется более обоснованной канвой для целенаправленного формирования экспертною мышления. Но изложенный подход будет выглядеть примитивно и не достиг­нет поставленных целей, если преподаватель недостаточно глу­боко, широко н свободно владеет материалом лекции, если «партитура» лекции заранее не отработана в деталях, если в манере изложения нет убежденности и экспрессии.

Обращение к такого рода проблемному учебному занятию далеко не ново: еще Сократ широко использовал этот прием во время устных лекций-бесед со своими учениками — он ста­вил перед ними противоречивую проблему и путем системы наводящих вопросов вместе с ними искал пути ее решения. При таком «сократовском» понимании проблемной лекции она мо­жет быть успешно проведена лишь в форме диалогического из­ложения с активным подключением аудитории. Но активность аудитории должна быть заранее предуготовлена. Одним из на­дежных в этом отношении приемов является заблаговременное изучение обучаемыми специальной литературы, рекомендован­ной к очередной лекции. Обязательным залогом успешной обо­юдной (лектор—обучаемый) работы является предварительное знание слушателями необходимого объема фактических знаний по теме. Серьезно активизирует аудиторию четкая мотивационная основа занятия. Попытки активизировать аудиторию при­митивными противоречивыми ситуациями могут превратить лек­ции в нехитрую и унылую игру. Поэтому проблема должна быть поставлена так, чтобы слушатель осознавал всю ответствен­ность за правильность и обоснованность решения предлагаемой ситуации. Эксперт должен видеть место своего исследования в общей системе раскрытия преступления понимать послед­ствия неполноценного и, тем более ошибочного заключения.

Формирование экспертного мышления продолжается на прак­тических и лабораторных занятиях. Здесь эта задача соединена с необходимостью предварительного получения полной и объек­тивной информации об объекте исследования и лишь затем-с оценкой выявленных фактов. Практически отрабатывая на ла­бораторном и секционном занятии целенаправленный подход к обязательному сбору полной информации об объекте и науч­ному обоснованию установленных фактов, экспертное мышление формируется в конкретно-прикладном отношении.

Каждое практическое занятие должно завершаться группо­вым разбором качества выполненных учебных заданий. Клас­сическим примером может служить секционный разбор, в ходе которого на кафедрах судебной медицины должны отрабаты­ваться не только вопросы формулировки диагноза, причины и генеза смерти, но и широкий круг вопросов, направленных на реконструкцию обстановки возникновения повреждения.

Судебно-медицинское мышление формируется и на семинар­ских занятиях, где наряду с другими специальными вопросами отрабатывается способность специалиста: 1) понятно излагать результаты исследований и 2) мотивировать установленные фактические данные. Помимо контроля степени усвоения ма­териала, это важно для подготовки эксперта к участию в судеб­ных заседаниях. Двустороннее (преподаватель — обучаемый) обсуждение конкретных аспектов изучаемой проблемы, с од-

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: