КОПЫТА И КОНЕЧНОСТИ ЛОШАДЕЙ

Ни у какой другой группы травоядных копыта не достигли той степени совершенства, как у лошади. Конь, зебра и осел развили эти органы столь четко и законченно, что едва ли что-то может напомнить об их происхождении. А ведь все копыта образовались из ногтей пальцев. У большинства парнокопытных это еще можно ясно увидеть, поскольку роговая часть, копыто, одевает только переднюю сторону стопы. У лошади же, напротив, она образует почти замкнутое кольцо, охватывающее огромный средний палец. Анатомическое строение этого органа сложно. Оно таково, что одновременно обеспечивает крепость, эластичность и непрерывное обновление. Копыто состоит не из простых загнутых пластин, а из многочисленных маленьких роговых трубочек, которые, тесно пригнанные друг к другу, придают ему прочность и эластичность. В центр копыта входит последняя фаланга, ножка копыта, заканчивающаяся подушечкой из игл - маленькой, образованной из хряща, жира и связующих тканей. Она образует в ороговевшем копыте эластичный слой, собирающий давление ножки копыта и переносящий его на внутреннюю поверхность копыта. На нижней стороне копыта игольчатую подушечку покрывает роговая подошва и задубевшая кожа, и защищает его от непосредственного соприкосновения с почвой.

В копыте существует своего рода сустав. Его головкой является конец пальца, он входит в собственно копыто, а промежуточной опорой служит игольчатая подушечка. Все суставы - чрезвычайно чувствительные органы, их и описывать нужно почти как орган чувств, в котором совместно действуют чувства осязания, жизни и собственного движения, и тем самым передают постоянное смутное сознание места и положения тела. Копыта - это подсознательные органы чувств, позволяющие лошади так ощупывать и касаться земли, что каждый удар копыта является чувственным переживанием. Как чутка лошадь к любому заболеванию копыта или к плохо сидящей подкове! Раньше об этом мог бы рассказать любой кузнец. Таким образом, копыто - это не только средство опоры, как чаще всего полагают, скорее это орган чувств, который можно сравнить с неким искусно образованным и увеличенным "осязающим глазом", или "осязающим ухом". У лошади этот орган, по-видимому, развит особенно хорошо.

Если принять во внимание этот факт, то тотчас возникает вопрос: в чем причина этого развития; почему копыта развились у всех травоядных, но особым образом - у лошади? Можно ли это понять из того, что мы изложили выше? Попытаемся отыскать причину того, что у копытных есть копыта.

Еще раз вернемся к эволюции лошади и рассмотрим истинное формирование конечностей, которое можно проследить на рисунке 2.

Рис. 2.

Боковые проекции скелетов левых нередких конечностей шести североамериканских лошадей третичного периода. Выполнено с одинаковым уменьшением:

1.Mesohippus, 2.Miohippus, 3.Parahippus, 4.Meryhippus primus, 5.Meryhippus eohipparioii, 6.Pliohippus (из книги О. Абеля).

Тут изображены последовательные стадии развития передней ноги от мезогиппуса до плиогиппуса. Что они показывают? Прежде всего мы наблюдаем увеличение и удлинение костей среднего пальца. От вида к виду размер этих костей увеличивается. Одновременно можно видеть, как палец отодвигается от земли и все больше и больше вытягивается. Угол, образованный костью пальца и костью голени (предплечья), на глазах открывается и становится все больше. То есть стопа из более горизонтального переходит в более вертикальное положение. Здесь ясно проявляется процесс выпрямления, некогда имевший место в стопе лошади. Можно наблюдать, как четвертый палец постепенно отдаляется от земли, удлиняющийся третий палец поднимает его за собой, и поскольку он теряет под собой почву, то из-за этого дегенерирует.

Рудольф Штайнер часто говорил о выпрямляющей силе, пронизывающей человека и придающей ему вертикальное положение. Подобная же сила - правда, в меньшей степени и в иной форме - действует и в животном царстве. У травоядных, особенно у лошади, о ней можно заключить по эволюции конечностей. Что мы можем вывести из этого?

Все копытные во время атлантической эпохи были захвачены процессом выпрямления. Не таким, который пронизал и сформировал человека, но все же подобным. Только у копытных выпрямляющая сила действовала так, что их конечности вытягивались, они становились на пальцы и благодаря этому приподнимались в поле земного тяготения.

Так же, как маленький ребенок, когда его спрашивают, каким он будет, поднимается на носки и вытягивает руки, поступили некогда все копытные. Вытянув конечности, они чуть-чуть выпрямились, поднялись из поля тяготения Земли. Некоторые звери пытались даже подражать человеку и пробовали выпрямить позвоночник, но, как у медведя и кенгуру, это осталось лишь жалкой попыткой.

Таким образом, здесь дело вовсе не в каком-то процессе приспособления, якобы приведшем у лошади к особому развитию одного пальца. Разве в этой так называемой "борьбе за существование" на одном пальце крепче стоять, чем на пяти? Ведь и парнокопытные удачно пережили последние тысячелетия, хотя все это время они предпочли пройти и пропрыгать на двух пальцах вместо одного. И четырех и пятипалые животные двигаются также быстро, как и одно и двухпалые. Здесь совершенно ни причем какое-то приспособление!

Это скорее процесс выпрямления, пронизывающий копытных. У лошадей было мужество и внутренняя сила встать только на средний палец и жить как бы танцуя, освободясь от силы тяжести. Парнокопытные предпочли выбрать более надежное равновесие, балансируя на третьем и четвертом пальце.

Но и парно и непарнокопытные получили копыта; должно было явиться как бы некое противодействие силе выпрямления, пронизывающей конечности. Этой столь сильно стремящейся вверх тенденции снизу было дано некое завершение: интенсивное ороговение создало копыто. Это ни с чем не сравнимое приобретение в царстве животных.

Но подобный процесс выпрямления и вытягивания действует не только в конечностях, он пронизывает все животное, и в верхнем полюсе, в области лба и носа, приводит к появлению рогов. Это как бы поднятые руки вытягивающегося ребенка. Поскольку копытные становятся на пальцы и изменяют свое отношение к силе тяжести, они сильнее выступают в "поле" легкости земной периферии. Они "чуют" эту новую сферу, балансирующему и танцующему животному открывается пространство света. Эта световая эфирная область тоже творит свои органы: рога.

Лишь лошади - с ослом и зеброй - это не коснулось. Ее копыта столь совершенны и так действуют внизу, в поле тяжести, что вверху образующим силам как бы ничего не достается.

Далеко не все рогатые звери поднимают голову в эту световую сферу. Гну и бизон, буйвол и многие бараны наклоняют рог ближе к земле, чтобы он вырос над головой. Этот процесс поднятия и просветления полностью совершается только у оленей. Сила легкости пронизывает скелет и позволяет подняться из него вверх этому творению. Каждый год оно сбрасывается, заново обновляется, появляясь во все более прекрасном и величественном виде. Олень и вапити, косуля, лось и северный олень - это вершина в отряде копытных.

Теперь становится понятным, что же скрывается в том, что прежде могло предстать перед нами как феномен.

В царстве обликов копытных вверх и вниз действует выпрямляющая сила. На полюсе тяжести она образует копыта, на противоположном, полюсе легкости, она становится творцом рогов.

Рога - как и копыта - скрытые органы чувств. Ибо ониирасширяют способность восприятия своих обладателей.

Оленьи рога вслушиваются - видящим осязанием и осязающим видением - во внешний мир. Они воспринимают дыхание ветра, приносящего животному запахи и цвета. Рог других животных вслушивается больше в пространство собственного тела и смутно ощущает шум крови и течение жизненных соков.

Эта полярность обнаруживается и в различии субстанций, составляющих те и другие рога. Ведь костная ткань - это нечто иное, чем кожа и ороговевшая ткань. Полый рог стремится всегда к округлению, а оленьи рога - костные отростки - создают аксильные образования. Костный отросток выявляет силу устремления, полый же рог - тенденцию к завершению, осуществляемую тангенциальными, касательными, силами. Олений рог растет от центра к периферии, бычий же рог, наоборот, образован концентрически от периферии к центру. Олений рог несет в себе лучистую силу видения, другие рога - покой слушания и вслушивания. А копыто?

Однажды в двух связанных друг с другом докладах Рудольф Штайнер показал, как в облике и организации трех находящихся в среднем ухе косточек можно узнать метаморфозу скелета руки и ноги. Молоточек, наковальня и стремечко, растянутые между барабанной перепонкой и ухом, представляют три превращения стопы, голени, коленной чашечки и бедра. Там говорится: "И так же, как обеими ногами они ощущают Землю, так головками маленьких косточек уха они ощущают барабанную перепонку. Только земная стопа образована слишком грубо. Поэтому подошвами они едва ощущают почву под ногами, тогда как такой преобразованной рукой или ногой, находящейся в ухе, они постоянно воспринимают тончайшие колебания барабанной перепонки.". Это указание Р. Штайнера касается человека и метаморфозы его образующих сил от одной инкарнации к другой, и тем самым изначально не связано с совершающимся в ходе эволюции превращением первоначальных челюстных костей у нижних позвоночных в косточки млекопитающих/

Также и все копытные, а особенно лошади, чувствуют под ногами колебание почвы. Поскольку они касаются земли только одним или двумя пальцами, то это касание куда больше является процессом переживания, чем механическим действием. Тот, кто видел, как прыгают и скачут газели и олени, косули и горные козы, тот не мог не пережить этого ощущения парения. Горная коза, поднимаясь, едва касается гребня; а антилопа летит над широкой степью так, как будто се несет стремящаяся вверх сила легкости. Копыто, вслушиваясь, касается земли; оно ощущает вибрацию дрожащей под его легким ударом опоры и дает прислушивающемуся животному чувство надежности в преодолении тяжести.

Кто наблюдал лошадь, когда она бегает на свободном выпасе, бывал поражен ее пронизанной силой грацией. И возникает впечатление, что ритм ее движения, сопровождаемый глухим звучанием как бы трамбующей мелодии удара, является необходимой частью этой единственной в своем роде моторики. Прислушиваясь, лошадь воспринимает ритмичный цокот ударов и, пользуясь этим, задает такт совершающемуся движению. Подобно дирижеру, руководят чуткие копыта каждым изменением и всем ходом движения.

Олени открываются своими рогами эфирному полю света. Коровы и быки смутно ощущают внутри себя переливы звонов. А лошади в шаге и в беге создают свой собственный мир звуков, безотчетно воспринимаемый копытами. Все это: оба вида рогов и копыта - представляют собой органы чувств.

АЛЛЮРЫ ЛОШАДЕЙ

Хотя конь и относится к самым большим копытным, обладает массивным телом и мощными ногами, его движения удивительно разнообразны. Грациозный, огненный, изящный, гневный, сильный, плавный, свободный - вот лишь некоторые из множества регистров, из которых возникает его моторика. Конь объединяет в себе то, что у других травоядных - вспомним газель, быка, стенбека, жирафа и бизона - превратилось в специализированные двигательные способности. Потому он является единственным животным, которое может научиться двигаться в такт музыке: его можно учить различным, ему от природы не свойственным аллюрам и походкам. Венская "высшая школа" достигает здесь удивительных результатов. Одно только зрелище искусства верховой езды может стать незабываемым музыкальным переживанием.

Многообразие моторики подтверждает центральное место лошадей в круге форм копытных. В них соединяется то, что разделено по остальным видам.

Тело лошади, даже будучи мощным, тяжелым и массивным, как бы пронизано живой гармонией. Несмотря на непропорционально тонкие лодыжки, сильно расширяющиеся в бедре задние конечности, как бы подвешенное между четырьмя ногами-столбами туловище, несмотря на чрезмерно длинную голову и кряжистую шею, все же всегда в той или иной мере присутствуют грация и благородство. Выступающие тут перед нами прелесть и гармония куда меньше связаны с формой тела, чем с грациозностью движения. Весь род и способ того, как поднимается и ставится нога, как поворачивается шея, как легко колеблется в беге туловище, обуславливает это впечатление. Не сам облик, но движения животного - вот причина царящей здесь гармонии.

Прибавьте к этому еще внутреннюю подвижность и чувствительность лошади. Через тело постоянно проходит легкий трепет; под кожей то появляются, то исчезают жилки. Сама же кожа легко морщится, создает складки и тут же снова разглаживается. Кажется, тело постоянно охвачено возникающими ощущениями. Лишь близость человека, его дружеское слово и поглаживание вносят покой в это море волнения.

Не подобно ли тело лошади музыкальному инструменту, на котором моторика непрерывно разыгрывает свои ритмы и мелодии? Не напоминает ли оно, если смотреть сверху, корпус гигантской виолончели? Голова и шея соответствуют грифу, а сам корпус инструмента с двойным расширением - очертаниями лошадиного тела.

Там, где должна была бы находиться перекладина, у лошади седловина, и как раз под ней центр тяжести. Он расположен в туловище, в области сердца, приблизительно вдвое дальше от спины, чем от живота. Вместо струн - ноги, которые и осуществляют движение. Оно играет на инструменте лошадиного тела, которое вибрирует в его ритмах, а копыта являются органами для приглушенного восприятия возникающих моторно-сенсорных вибраций, дальше от спины, чем от живота. Вместо струн - ноги, которые и осуществляют движение. Оно играет на инструменте лошадиного тела, которое вибрирует в его ритмах,. а копыта являются органами для приглушенного восприятия возникающих моторно-сенсорных вибраций.

Только в этой связи могут быть понятны три или четыре естественных аллюра. С точки зрения автора иноходь можно как относить, так и не относить к врожденным аллюрам. Отвлечемся пока от нее и рассмотрим три повсеместно встречающихся аллюра: шаг, рысь и галоп.

Шаг характеризуется тем, что две ноги никогда не движутся одновременно. Как и при всяком другом аллюре, инициатива исходит от одной из задних ног, при шаге за ней следует противоположная передняя нога, затем вторая задняя нога и за ней опять противоположная передняя.

Возникает быстро чередующееся движение "крест-накрест", благодаря чему становится возможным постоянное движение вперед. Шаг никогда не переходит в бег, в отличие от двух следующих аллюров.

У рыси совсем иной характер. Хоть и существуют различные вариации этой походки, все же суть всюду одна и та же. Пары "диагональных" ног движутся одновременно; правая задняя и левая передняя. Движения, совершающиеся в шаге одно за другим, связываются здесь попарно, и в одном "цикле" слышно только два удара копыт. Галоп - это довольно сложное движение. Начинает опять задняя нога, за ней движется диагонально расположенная пара ног, и замыкает все оставшаяся передняя нога. Если мы представим себе, как мчится лошадь, то сначала земли касается одна задняя нога, затем одновременно пара и, наконец, оставшаяся передняя нога.

Поскольку иноходь свойственна не всем лошадям, ради полноты опишем ее вкратце. Здесь одновременно движутся то правая, то левая сторона, одновременно обе правых, за ними обе левых ноги и т.д.

Если попытаться нарисовать картину возникающих ритмов, то получится приблизительно следующее (1 и 2 означает число одновременно ставящихся ног):

Шаг 1-1-1-1 1-1-1-1 1-1-1-1

рысь 22 2 – 2 2 - 2

галоп 1-2-1 1-2-1 1-2-1

Непосредственно видно, что при рассмотрении трех различных аллюров - иноходь представляет собой лишь другую форму рыси - речь идет о трех различных тактах, лежащих в основе ритма каждого аллюра. Шаг протекает в 4/4 такта, галоп в 3/4 такте, а рысь в 2/4 такте. Что может лучше показать музыкальную природу лошади?

Тут снова появляются три рода тактов, образующих основные ритмы и во всех народных танцах. Лендлер, двухшаговый, чардаш и многие другие танцы построены на этих тактах и совершенно пронизаны ими. В моторику лошади они вписаны как врожденные ритмы. Так эти животные становятся природными, носителями такта и ритма. Здесь находят свое выражение четыре крайности, и открывается природа лошади. Шаг, рысь и галоп - три праритма всей музыкальной жизни; лошадь - это ее тело. Но это тело - образ струнных инструментов, которые первоначально выражали только такт и ритм.

Только под воздействием непрерывного воспитания и дрессировки лошадь способна выучиться искусственному танцевальному шагу. От природы ей присущи только три описанные ритмические походки. Здесь тотчас проявляется относительная ограниченность ее моторики, какой бы многосторонней она ни была. Ведь для лошади возможно только одно движение вперед; боковые движения появляются у нее очень редко. Движение ограничено также и в направлении вверх-вниз. Так как такт и ритм лишены всякой мелодии, лошадь может быть обучена ей только человеком.

Ее позвоночник расположен горизонтально; хотя ноги и приняли в себя силу выпрямления, позвоночный столб не охвачен ею. Поэтому основной плоскостью симметрии лошадиного тела является сагиттальная. Идя вдоль позвоночника, она делит тело на две симметричные половины. Четыре аллюра разыгрываются вокруг этой главной плоскости. В ней расположен и уже упомянутый центр тяжести.

Фронтальную плоскость можно представить себе только таким образом, что она, располагаясь перпендикулярно к сагиттальной плоскости, включает в себя передние ноги. Это та плоскость, которая во всех движениях следует вперед; в ней же происходит всякое движение верх и вниз.

А горизонтальной плоскостью является почва, которой касаются копыта. Ей перпендикулярны как фронтальная, так и сагиттальная плоскости; при всяком движении они перемещаются вдоль нее. Телесный инструмент и ритмическая моторика лошади вписаны в пространство этих трех плоскостей.

Для того чтобы из ритмического движения зазвучала мелодия, на лошадь должен сесть человек. Как только это случается, и походка и направление, подчиненные всаднику, становятся мелодичными. Тогда фронтальная плоскость захватывает человека и связывает воедино лошадь и всадника, теперь двое стали одним. Конь дает ритм, человек мелодию, и оба вместе превращаются в единую гармонически-музыкальную фигуру. Здесь скрыта одна из многочисленных тайн, придающих скачке радость и удовольствие. Оба, человек и животное, становятся переживаемой музыкой.

Свое завершение лошадь находит только в человеке, который седлает, правит и ведет ее. Какой бы прекрасной ни являлась лошадь на свободе, без человека она кажется незавершенной и как бы обнаженной. Благодаря ему она достигает естественного для нее совершенства и полноты.

Из небольших, почти незаметных копытных раскрылись наши лошади. Они остались рядом с человеком, но лишь много позже они стали нашими братьями. На тысячелетия они остались соединенными с нами, пока современная техника опять не сделала их чуждыми нашей жизни. Их собственный ритм был заменен двух и четырехтактными моторами, их сила больше не служит нам.

Какова же их судьба?

ЧЕЛОВЕК И КОНЬ

Тесная жизненная связь, образовавшаяся в ходе культурного развития между лошадью и человеком, находит свое отражение уже в разных языках. В немецком едва ли какое-нибудь другое животное носит такое количество имен. Мы говорим не только Pferd (лошадь, конь), но называем это животное также Gaul и Roß. Слово Gaul употребляется сегодня между Kaufbeuren, Birkenfeld и Paderborn, на юге оно заменено словом Roß, а на севере и западе словом Pferd. Слово Gaul происходит из средне-верхне-немецкого и раньше означало животное мужского рода. Слово Pferd происходит от поздне-латинского veredus, почтовая лашадь. И, наконец, Roß - это старо-верхненемецкое ros, англосаксонское hors и английское horse - указывает на (заимствованную) германскую форму с изначальным значением "прыгать".

Если попытаться вслушаться в интимное значение этих имен, то окажется что словом Gaul называют больше лошадь, используемую для перевозки чего-либо, словом Roß - скакуна, а словом Pferd - лошадь, которой управляют. Слова Roß и Reiter (наездник) как названия тесно связаны друг с другом, слово Gaul указывает на непрерывную работу запряженного в повозку животного, слово Pferd несет в себе нечто, указующее направление.

Рабочая лошадь

Существуют также имена, указующие род: Stute - кобыла, Hengst - жеребец и Wallach - мерин, Fohlen и Füllen - жеребенок. Место, где держат и воспитывают лошадей, называется Gestüt (конезавод).

В соответствии с расцветкой лошадей называют Fuchs - рыжая, Falben - буланая, Rappen - вороная, Schimmel - сивая, Schecken - пегая. Мы говорим о старой лошади: Mahre, Klepper, Hummelsziege, Kracke (кляча, одер и т.д.). Говоря о племени, употребляют слова "кровная" и "полукровка", холодная и горячая кровь, Pony и Panjepferd.

А некоторые знаменитые лошади носят собственные имена, еще и сегодня известные нам; часть из них стали нарицательными. Например, Россинант Дон Кихота и Буцефал Александра Великого. Юцитатус Калигулы заседал в сенате и был соответственно почитаем. Это явные знаки братства, образовавшегося между человеком и лошадью.

Так, совершенно естественным считался обычай хоронить германских воинов вместе с лошадьми. Со своим конем был похоронен Атилла. В Дании в древности "при строительстве церкви в фундамент замуровывали живую лошадь."

Однако если судить по найденным останкам, то предположение, будто лошадь была спутником человека с седой древности, окажется неверным. Лишь относительно поздно - приблизительно 3000 лет до Р.Х. - лошадь стала домашним и полезным животным. А до этого она долгое время была предметом охоты. Множество рисунков из каменного века, найденных в ныне известных пещерах Испании, Южной Франции и Средней Европы, изображают дикую лошадь рядом с бизоном, мамонтом, слоном и горным козлом.

В различных эпохах ледникового периода наряду с бизоном дикая лошадь составляла важнейшее средство пропитания человека, ее останки громоздятся огромными кучами на стоянках древнего человека, относящихся к четвертичному периоду".

Осел

Те дикие лошади обладали большей головой, более сильными зубами и челюстями, чем ныне живущие лошади. Если судить по останкам, они должны были жить огромными табунами в Южной Европе. Оттуда они постепенно исчезли и вернулись в леса Северной Европы. Там они и оставались, дикие, вплоть до средневековья, совершенно исчезнув только в последние два столетия. Плиний Старший пишет: "На севере встречаются табуны диких лошадей. " Столетия спустя - в 732 году - папа Григорий III пишет Бонифацию: "Ты позволяешь некоторым есть мясо диких лошадей, а большинству к тому же мясо домашних. Отныне, святой брат, не разрешай этого больше ни в коем случае. "

И Хелисойс Росслин - nomen est omen - еще в 1593 году пишет о диких лошадях в вогезских лесах: "Дикие лошади в своем роде гораздо более дики и пугливы, чем во многих странах олень, их гораздо труднее и хлопотливее изловить". Он полагает, что если их приручить, то они станут "прекрасными лошадьми, подобными испанским и арабским. "

Сегодня в лесах и степях восточной России, видимо, еще живут дикие лошади - тарпаны, это маленькие животные с тонкими сильными ногами и длинной шеей. С виду они напоминают осла, как и открытые лишь в 1879 году в сердце Азии лошади Пржевальского.

Эта лошадь живет небольшими, всегда ведомыми жеребцом табунами. Там, в земле киргизов и татар, может быть, и нужно искать родину всех послеатлантических лошадей и их потомков. Это только предположение. Но во всяком случае можно заметить, что живущие в Северной и Центральной Азии монголы уже очень давно использовали лошадь для верховой езды. Лишь много позже это перешло к культурным народам.

"Лошадь, как домашнее животное, отсутствует у шумеров и вавилонян древности, поскольку Хаммурапи не ввел ее в свой закон наряду с другими домашними животными. В Египте она не появляется вплоть до междуцарствия гиксосов, ее нет и в древней истории Израиля, поскольку нет среди всех домашних животных, перечисленных во владении праотца Иакова".

В другой работе сказано: "В древнем Египте лошадь была совершенно неизвестна, для работы и перевозки грузов использовали исключительно осла... По-видимому, только в XVII веке гиксосы привели лошадь из Западной Азии... в долину Нила. Здесь она быстро прижилась, и как высокоценимое домашнее животное появилась с 18-й династии (1580-1350 до Р. Х.) при Тутмосе и Аменофисе, а затем при 19-й династии (1350-1205) между Рамзесой и Сетом.

Уже тогда лошадь возила боевые колесницы воинов, но ее запрягали и в двухколесную охотничью колесницу. Приблизительно в это же время она использовалась на войне и охоте в Ассирии и Вавилоне. Только спустя столетия она стала использоваться в качестве скакуна. Ни один африканский народ - за исключением египтян - не обладал тогда лошадьми. Геродот пишет, что арабы, сражавшиеся в войске Ксеркса, ездили на верблюдах, "не уступавшим в быстроте коням".

Лишь в древней Греции и Риме лошадь стали не только запрягать в колесницу, но и использовать для верховой езды. Теперь на коня вскакивает человек и превращается в его господина и хозяина. Великолепный рельеф на Парфеноне, изображающий скачущих во Всеафинском праздничном шествии юношей, показывает полное покорение лошади человеком.

Еще перед Илионом греки и троянцы сражались не верхом, а на колесницах. */* Прекрасное, еще и сегодня в высшей степени не потерявшее цену изображение постепенного одомашнивания лошади можно найти в появившейся в 1870 г. и ставшей широко известной книге Виктора Хена (Victor Hehn: Kulturpflanzen und Haustiere in ihrem Übergang aus Asien nach Griechenland und Italien sowie in das übrige Europa). Там сказано: "Кроме как на войне, лошадь у Гомера нигде не используется для верховой езды. Это видно, например, из третьей песни "Одиссеи", где Телемах и сын Нестора Писистрат переезжают горный Пелопоннес, стоя на колеснице./

Сопоставленные только что факты доказывают позднее включение лошади в культурную историю послеатлантического человечества. Не раньше середины второго тысячелетия до н. э. ее запрягли в военную и охотничью колесницу. И только еще через тысячелетия человек оседлал ее и стал всадником.

А в это самое время монголы на своих небольших лошадях охотились на просторах Азии, и очень вероятно, что живущие гораздо дальше на западе германцы переняли от них использование коня для верховой езды. Странствуя по северу Европы, они встретили и приручили живущую там дикую лошадь. А то, что они воспринимали своих богов наездниками, явно исходит из северной мифологии. Вотан и его свита охотились на небесных лошадей. И в культе жертвой на алтаре чаще всего были лошади. В южной Швеции был найден конский череп, в который еще был воткнут остаток кинжала.

Можно предположить, наверное, что существуют два противоположных направления, по которым лошадь вчленялась в историю человечества. С Востока жившие в азиатских степях дикие лошади через Туркестан и Персию, а также нынешний Афганистан пришли в Вавилон и Ассирию. Из них позже получились легконогие боевые и верховые лошади. Это и есть "кони" в собственном смысле. А на севере Европы, в Скандинавии и северной России была приручена жившая там дикая лошадь; там она использовалась в жертвоприношениях и постепенно стала любимым "Gaul" (сивкой), составлявшем у немцев неотъемлемую часть семьи.

Рейнхардт приходит к тому же предположению: "В то время как восточная или горячих кровей лошадь, по строению черепа приближающая к ослу - это предок всех быстроногих коней, неуклюжая, но могучая западная, или холодных кровей лошадь - родоначальник немецких ломовых, чьи потомки несли закованных в тяжелые латы средневековых рыцарей. "Но почему же человек так поздно оседлал лошадь? На это можно дать несколько ответов. Уже в седой древности лошадь была священным животным. В Индии и Персии ее причисляли к богам. Индра едет на ней по небу; именно кони ведут солнечную колесницу, они же несут по небу Луну. Мог ли человек взнуздать и сесть на земное отражение этого священного существа? Их можно лишь приносить в священную жертву тем, кто в царстве высших миров пользовался ими.

Но когда постепенно исчезло сверхчувственное созерцание, и вместо этого в человеке как процесс познания проснулось мышление, лошадь была приручена, взнуздана и запряжена в колесницу. Ее сила стала служить людям. А еще позже, когда храмы мистерий постепенно закрывали свои врата и загорался свет логики Платона, Сократа и Аристотеля, для людей наступило время сесть на лошадь и стать ее господином и хозяином.

Рудольф Штайнер постоянно указывал на этот путь душевного развития человечества. Во введении к работе "Загадки философии" говорится: "В Греции родилось стремление познать мировые взаимосвязи посредством того, что сегодня можно назвать мыслями."

А в другом месте он говорит: "Мы видели, что небольшая группа людей (это были прасемиты, выведенные под предводительством Ману из Древней Атлантиды) в области современной Ирландии... имели именно те способности, которые постепенно выступали в следовавших друг за другом культурных периодах... Эта способность состояла в склонности к логическому взвешиванию, к силе суждения. Раньше ничего этого не было - если мысль возникла, она была уже доказана. Этот небольшой народ был склонен к оценивающему мышлению, и они пронесли зародыши этой способности с запада на восток в колонизаторских странствиях, одно из которых ушло на юг, к Индии, тут в персидскую культуру влилось комбинирующее мышление, и в третьем халдейском периоде это мышление стало еще интенсивнее; греки продвинули его так далеко, что оставили после себя величественный памятник аристотелевой философии."

В этом описании раскрытия мышления в ходе человеческого развития мы можем узнать внутреннюю сторону того, что внешне воплотилось в постепенной встрече человека и лошади.

"Небольшая кучка" прасемитов, неприметно образовавшаяся в позднейшие эпохи Атлантиды, возникла тогда же, когда выступили эогиппус, мезогиппус и орогиппус. Оба - прасемитский народ и гиппарион – двинулись на Восток и покинули погружающийся атлантический континент.

Люди стали основателями послеатлантических культур; а лошади окружили их и ждали более тесного сближения. Невидимо они несли в себе те мыслительные силы, которые должны были постепенно пробудиться в человеке. Это были тени тех мировых мыслей, на которых видящие видели скачущими Индру, Вотана и Посейдона.

Постепенно голова человека становилась носительницей мыслей. В Греции это развитие закончилось; лошадь стала скакуном, а человек наездником и рыцарем. Вооруженный аристотелевой логикой, он выступил как повелитель божественных основ земли. Александр, как ученик Аристотеля, смог приручить Буцефала. Обе, лошадь и логика, стали послушны ему. Он стал первым рыцарем человечества.

КОНИ МИФОВ

Небо греческих богов и героев густо заселено лошадьми. В самых различных обликах они появляются как спутники смертных людей и бессмертных существ. Они наполняют многоликий мир земных и сверхчувственных событий и деяний от земных глубин и до небесных высей. Но всегда случалось так,. что дикая природа лошади и ее могучая сила преодолевались человеческой хитростью и могуществом. Борьба между человеком и конем - от стремительных превращений Посейдона до коварной мудрости Одиссея - стоит в центре греческой мифологии, связанной с лошадью. Уже у Бахофена читаем:

"Конь - это образ распутной, дикой, оплодотворяющей землю силы воды и, стало быть, нечестивой жизни. Обуздывание этой дикой лошади - дело женщины."

Эта характеристика, однако, подходит лишь для одного из многих мифологических обликов лошади, дошедших до нас.

Эта необузданно-дикая сущность, топчущая копытами -основание земли и возмущающая море огнем своей страсти, подчинена Посейдону. Он сам принимает облик жеребца и соединяется с матерью-Землей, Деметрой, зачавшей от него. Она родила ему дочь, имя которой нельзя было называть вне мистерий. Одновременно из ее утробы вышел черногривый конь Арион, быстрый как ветер.

Посейдон столь же близко стоял к лошадям, как мать, Земля-Деметра, к зерну. И после свадьбы с Амфитритой, когда он стал уже властелином моря, появились "и те чудовища, наполовину кони, наполовину змеевидные рыбы - морские кентавры, звериная часть которых соединяла в себе коня и рыбу, океаниды и нереиды, которые изменили лошадиной природе, как Гиппо, Гиппоной, Гиппотоя и Маниппо."

В самом Посейдоне и его свите открывается та буйная лошадиная сущность, о которой Бахофен пишет, как о "дико оплодотворяющей Землю силе воды". Это действующие в окружении Земли, не ведающие, кажется, никаких законов метеорологические силы, во внутреннем человека проявляющиеся там, где нас пронизывает желание и страсть.

Однажды Рудольф Штайнер описал царство Посейдона так, как оно ощущалось греком: "Он (грек) чувствовал, что в накатывающемся и отступающем море, в буре, в урагане, бушующем над землей, действуют те же силы, что живут и в нас, когда через память проносится. Пульсируя, аффект, страсть, привычка... Это те силы в нас, которые мы собираем в понятии эфирное тело... И древний грек, имевший еще, в сущности, сознание о достижимом через ясновидение облике, о правителе, властвующем над средоточением этих сил в макрокосме, называл это именем Посейдон."

Смутные, дикие и неочищенные образующие силы - вот что представлено в образе нереид и океанид. Они стремятся к возвышению и превращению. Греческая мифология указывает на это.

Сын Посейдона, Беллерофонт - внук Сисифа - пожелал себе крылатого коня. Отец дал ему бессмертного Пегаса. Но и тот был также сыном Посейдона и, значит, братом Беллеро-фонта. В древности, когда горгоны еще были прекрасны, Посейдон полюбил одну из них, Медузу. Долго носила она плод. Только когда Тезей отсек ей голову, из истекающей кровью шеи вылетел Пегас. Так из форкиадических глубин на дневной свет вышла лошадь. Сначала Беллерофонт, смертный герой, не мог приручить брата Пегаса. Но Афина даровала ему чары золота, когда он просил ее у алтаря о помощи.

"И герой оседлал божественного коня и танцевал на нем, закованный в доспехи, боевой танец в честь богини." Тут человек приручил и взнуздал с помощью богини мудрости, давшей ему "золотые" горы, поднявшегося из глубин коня. Беллерофонт стал рыцарем.

Дарованной богиней силой он совершает деяния, напоминающие подвиги Геракла. Его победы - он бился и против амазонок - были столь величественны, что он добыл себе в жены дочь ликийского царя.

Но затем сила пробужденной крылатой мысли мстит за себя. Дважды возникает в нем вопрос: "А есть ли вообще боги?" Он захотел сам узнать это и сел на Пегаса, который должен был отнести его на Олимп; он хотел вступить в совет богов. Но это было уже слишком. Небесный конь сбросил отчаянного наездника. Он упал на Землю и влачил там жалкое существование. Так сомнение и разлад в мышлении низвергают нас с высот познания в глубины незнания.

Но истинным, настоящим покорителем лошади стал Геракл. Он укротил коней Диомеда; это был седьмой из двенадцати возложенных на него подвигов. Так же, как и Пегас, эти звери были крылаты; они были родственны гарпиям, горгонам и эринниям и питались человеческим мясом. Их повелитель, Диомед, был сыном Ареса. Геракл убил его и бросил коням его мясо. Так они стали ручными, и герой смог увести их в Микены. Рассказывают, что из их рода произошел конь Александра, Буцефал.

Другой взгляд на мифических коней открывается в рассказах о кентаврах. Их происхождение восходит к самой Гере, которая некогда, когда она еще не принадлежала Зевсу, зачала от гигантов - а может быть, от других первобытных сил - и родила кентавров. Эти создания, полукони-полулюди, являются существами, находящимися на пути превращения своего животного в человеческое. Один из них, Хирон, обладая еще божественной мудростью, стал учителем Асклепия. Он знал чары и исцеляющие силы трав. Часто его изображали играющим на лире. Не был ли он учеником Орфея?

Рудольф Штайнер говорил об образе кентавра в связи с Гильгамешем. Он описывает эту индивидуальность, как исполненную и ведомую Архангелом,

и говорит затем: "Такая сущность действовала через Гильгамеша... так мы вправе представить его в образе, который нам мог бы дать символ кентавра... Кентавр... должен был всегда изображать, как в сильнейших людях древности разделилась высшая спиритуальная человечность и то, что связывало отдельную личность с животной организацией. Подобно кентавру, действовал Гильгамеш на тех, кто мог о нем судить."

Так выступает нам навстречу из мира эллинизма многоликий образ мифического существа лошади. Он пронизывает угасающий образный мир той эпохи и как бы требует от человека разобраться в его природе. Афина, Геракл, Беллерофонт, кентавры и Посейдон: все они появлялись в трагедиях и драмах, которые, как экзотерические знаки, указывали путь к мистериям.

А там учили, что в древности конская природа была выделена из человеческой, чтобы ему могла быть дарована сила мудрого рассудка. Эта тайна изображена как пятая страница десятилистной книги.

Открытие этой пятой страницы описано в шестой главе "Откровения Иоанна". Там Агнец снимает первые четыре печати с книги жизни. "Я взглянул, и вот, конь белый... И вышел другой конь, рыжий;.. и вот, конь вороной,.. и вот, конь бледный". Каждый конь имеет всадника, несущего особое качество. Сидящий на белом коне несет венец, он победоносный, он вышел, чтоб "победить". Сидящему на коне рыжем был дан большой меч, чтобы "взять мир с земли". Всадник на вороном коне "имел меру в руке своей". А на бледном коне сидел всадник, "которому имя смерть; и ад следовал за ним". Подробно рассматривая эти могущественные образы, Рудольф Штайнер проясняет их смысл. Здесь описано победоносное шествие становящегося все более сильным человеческого интеллекта. В облике четырех коней и всадников появляются четыре послеатлантические эпохи.

"В индийскую эпоху человек отказывался от физического мира и направлял свой взор в мир духовный, поэтому в первую эпоху войны всех против всех он победит все чувственно-физическое. Человек победит, поскольку он воспринял то, что было вписано в его душу в первую эпоху. "

И далее: то, что проявилось во вторую культурную эпоху - преодоление материи в древней Персии - явится нам во вторую эпоху после войны всех против всех как меч, как орудие победы над внешним миром. То, что человек приобрел в вавилоно-египетскую культурную эпоху, когда он учился все верно мерить, все это предстает перед нами в следующей эпохе после великой войны всех против всех в образе весов.

Четвертая эпоха указывает нам на важнейшее, на то, что в четвертую эпоху нашего цикла развития человек приобрел через Христа Иисуса и Его явление: на духовную жизнь и бессмертие "Я". В эту четвертую эпоху должно проявиться все непригодное для бессмертия, должно отпасть все, обреченное на смерть."

Тут еще яснее становится истинная миссия лошади в человеческой истории. Благодаря жертве, которую она принесла, мы, люди, приобрели свой интеллект. В природной силе и мощи осталось в лошади то, что превратилось в человеке в жизнь мышления.

В связи с этим говорит Рудольф Штайнер, подготовляя приведенное выше описание: "Это может показаться странным, гротескным, но это так: если бы вокруг нас не было животных лошадиной породы, то человек никогда не смог бы приобрести рассудок. Люди в древние времена еще чувствовали это. Все близкие отношения, существовавшие между расами людей и лошадью, происходят от некоего чувства, которое можно сравнить с таинственным чувством любви между полами; от определенного чувства, что человек обязан лошади. Поэтому когда началась древнеиндийская культура, то лошадь играла таинственную роль в культе, в богослужении. И все, что связано с использованием лошади, восходит к этому факту. У древних народов, стоявших еще близко к древнему ясновидению, например, у древних германцев, были перед домами лошадиные черепа: это возвращает к сознанию того, что человек возвысился над безинтеллектным состоянием, выделив эту форму. Глубоко в сознании человека живет чувство того, как была приобретена им мудрость."

Молодой орангутанг Горилла

ЭПИЛОГ

Последним, что записал Карл Кёниг в своей работе "Брат-конь", было слово "эпилог". Оно словно обронено на стр. 48 его рукописи этой замечательной книги. Смерть вынула перо из рук неутомимого писателя в полдень 27 марта.

Нам остались отдельные наброски, которые позволяют понять, чем хотел автор увенчать свою работу. В них стоит:

"Музыкальное в природе лошадей!

Оно живет дальше - хотя и не может претвориться.

Орфей, сын Аполлона! Михаил!"

"Музыкой было то, что действовало на физическом плане; но душа ощущающая имела неосознанное ощущение, что это идет из региона, откуда приходит свет. Музыка, пение из царства света.

Мы знаем также, насколько важно было для Кёнига, чтобы его сочинение сопровождалось картинами Ганса фон Маре, которые мы приводим в качестве иллюстраций - это, по его мнению, способствует завершенности переживания.

Еще он сослался на один отрывок из книги Юлиуса Шваба "Архетип и зодиак" (Julius Schwab "Archetyp und Tierkreis"):

"Солнце в ведической мифологии называлось "жеребцом", а также "конем с семью именами". - Об утренней заре они говорили, что она приводит белого скакуна, солнце. - О жертвенном коне говорилось, что он приготовлен богами с Солнца. - В Элладе на вершине горы, посвященной Гелиосу, жертвовали также и лошадей. - При Иерусалимском храме были посвященные Солнцу кони, которых увел Иосия. (4 Царств, 23). - Конь Сигурда Грани, о котором поется в старинной датской песне, что он один мог достичь вершины Гласберга (Стеклянной или Небесной горы), это Солнце... "

Без сомнения, все это свидетельствует о том, что Карл Кёниг нащупывал в своей работе путь от Земли к тайнам Солнца, скрыто управляющего человеческим разумом, и, в частности, его связью с конем. Это как раз тот аспект, который оправдывает соединение слов "брат" и "конь". В самом деле: что может глубже связывать какое-то животное и человека, как не то свойство, которое, собственно, и возвышает человека над всем тварным миром, сила мышления.

В ранние времена духовной истории существ высших Иерархий, начиная с ангелов и вплоть до престолов, серафимов и херувимов, называли "умы". И всегда были духовные течения, которые считали этот мировой разум постижимым, доступным для понимания человеческому рассудку. И из сил современной духовной науки (антропософии) можно познать, что именно Архангелу Михаилу надлежит "правление" этой космической, еще не ставшей земной разумностью.

Виктор Хен, на которого также ссылался Карл Кёниг, в главе "Конь" своей книги "Культурные растения и домашние животные" приводит многочисленные примеры того, что в древних культурах коня воспринимали как связанное с Солнцем животное и соответственно обходились с ним. В подтверждение приведем хотя бы слова Геродота, который говорит о массагетах: "Богом они почитают только Солнце, которому жертвуют коней. " И затем отец истории поясняет: "Смысл этой жертвы в том, что самому быстрому из богов предоставляется самое быстрое из земных созданий. " Стремительный, быстроногий и другие подобные характеристики находим мы в греческих именах коней, и Хен, опираясь на многочисленные источники, говорит: "Конь сливается в восприятии с бурей. " Кони Ахиллеса были "сыновьями Зефира", и можно, в сущности, сказать, прочитай все эти подробности: конь быстр, и ветер быстр; они быстры как мысль, которая, в свою очередь, быстра как свет Солнца. И именно кони у Софокла и Эсхила приводят на Землю солнечный день.

"У германцев, - говорит далее Хен, - посвященный коням культ носит совершенно иранские черты. " Но ведь иранский культ Мазды это насквозь солнечный культ. Кроме этого, можно, с другой стороны, увидеть высший аспект лошадиной природы, когда Хен продолжает: "Кони владеют силами пророчества, приносят их в жертву богам, тянут священную колесницу" (которую можно понимать как несущую образ бога, "разум" Иерархий). И Отто Шрадер, выдающийся лингвист, указывает на коня как на "животное-оракул", он играл совершенно особую роль у персов (Геродот), германцев (Тацит) и западных славян. Также и с этой стороны кони мифологически связаны с существами, несущими мировой разум. Но Отто Шрадер указывает также на "грехопадение", которому, в отличие от лошади, подпал человек. Он говорит, прежде всего на основе своих лингвистических изысканий:

"Большое многообразие европейских названий лошадей связано с изменением, так сказать, социальной роли коня в сравнении с тем, какой она слышалась отчасти еще в доисторическое время; сначала он использовался только в целях священнодействия, затем стал животным особого военного назначения, а также все больше и больше повседневного служения человеку."

Но именно эти феномены имел в виду Рудольф Штайнер, когда в 1908 году в большом нюрнбергском цикле докладов об "Апокалипсисе от Иоанна" он говорил в связи с появлением коней - белого, красного, черного и буланого при снятии печатей - о сущности лошади. Он связывает развитие разумности человека с природой лошади, и снятие апокалиптических печатей, которое указывает на четыре послеатлантические культуры (праиндийскую, праперсидскую, вавилоно-халдейско-египетскую и греко-римскую), указывает и на четыре ступени этого пути, который есть путь нисхождения разума из космических высот в земное развитие. Пятая послеатлантическая эпоха - наша - тем более должна принести перемены: земной и потому эгоистический разум должен возвыситься до жертвенного, который будет соответствовать сущности мира и больше не станет вершить насилие над творением. В Апокалипсисе эта перемена обозначена тем, что речь идет уже не о конях, как при первых четырех культурах, но о человеке, который должен снять печать: человек в белых одеждах.

Рудольф Штайнер назвал борьбу вокруг судьбы разума в наше время битвой Михаила: с одной стороны, опасность опуститься все глубже и глубже, с другой стороны, возможность восхождения к Логосу, из которого "все начало быть". И он обращался к желающим это видеть с призывом: "Человеческое мышление не должно восставать против Михаила!"

В мае 1920 года в докладах о философии Фомы Аквинского он указал на стоящую сегодня задачу и так сформулировал решающий вопрос: "Как мышление становится христианским? - Этот вопрос всемирноисторически возник в тот момент, когда в 1274 году умирает Фома Аквинский, - до этого момента сам он мог только подбираться к вопросу - теперь этот вопрос возникает в европейской духовной культуре со всей внутренней сердечной силой."

Человек - так можем мы выразить это вслед за Кёнигом - в ходе истории стал всадником. Он использовал лошадь. Или мы можем также сказать: он использовал изначальный космический разум и постепенно, шаг за шагом, поставил его на службу своим эгоистически-земным потребностям, забыв о его первоначальном небесном происхождении. Но материалистически-технический образ мышления, в который он превратил ставший личностным разум, имеет своим последствием также и то, что существо лошади в ее животном облике снова исчезает из культурного процесса. В принципе, оно уже умерло, и то, что еще продолжает существовать, это повсеместное механическое использование в современных моторах "лошадиной силы". Речь идет о еще более глубокой ступени того развития, на которое указывал Рудольф Штайнер в связи с отношениями человека и коня, и сегодня совершенно справедливо сказанное Рудольфом Штайнером в упомянутом цикле об Апокалипсисе в связи с западной технически-умной культурой: "Этот ум будет распространяться. Люди будут с еще большей духовной силой добиваться того, что составляет естественные потребности тела; они с все большей духовной силой будут душить друг друга перед большой войной всех против всех. Много будет сделано открытий во имя того, чтобы лучше вести эту войну, безмерный ум будет задействован на потребу низшим удовольствиям."

По мере того, как теряли священность лошади, падал, можно сказать, и сам человек, теряя священность своего разума. Но одновременно падало его христианство. И его судьба зависит от того ответа, которые человек найдет на вопрос, на который не могла ответить схоластика: как само мышление может стать христианским, как сделать христианской саму мыслительную субстанцию? От качества мышления зависит, какую технику принесет будущее, убивающую природу и человека - или же соответствующую их существу и исцеляющую, которая может устоять перед Христом. От качества мышления зависит также, каков социальный и политический порядок - или беспорядок - ожидает в дальнейшем человечество. Это те вопросы, которые сегодня уже может подметить всякий, вопросы, апокалиптические по своим масштабам.

Для Рудольфа Штайнера вопрос Павла о спасении был, и даже в первую очередь, вопросом о человеческом познании. При этом речь шла о преодолении того, что он называл царящей в науке "догмой опыта", которая выступила в наши дни наряду с церковной "догмой откровения". При этом опыт произвольно и нетерпимо-догматически ограничивается тем, что охватывается органами чувств, что можно физически взвесить или математически посчитать.

При всей обучающей силе, которая с этой точки зрения действует на человека современности, сковывание человеческой души и человеческого духа этим самонакладываемым ограничением должно быть подорвано, путь раскрытия новых качеств познания должен быть пройден. Это путь, на котором также становится достижимой и постижимой та духовность, где правит Логос, от которого произошел и упорядочился весь наш сотворенный мир.

"Неспасенный человеческий ум не смог бы один подняться в духовный мир. Спасенный человеческий ум, который действительно имеет отношение ко Христу, проникает в духовный мир. Проникание в духовный мир с этого исторического момента есть также христианство двадцатого столетия, есть настолько сильное христианство, что оно пронизывает наивнутреннейшие фибры того, что суть человеческое мышление, что есть душевная жизнь человека. "

Это высказал Рудольф Штайнер в третьем из упомянутых докладов о Фоме Аквинском. И путь к этому он описал в своей книге "Как достигнуть познаний высших миров?" Он ведет через постепенное преодоление эгоизма, в который впало человеческое познание, к свободным высям духа, где царит изначальный мировой разум. Это Михаил, самоотверженный управитель космического разума на службе Христа, просветляющего его как свой лик. На этом пути человек, снова освящающий свой разум и тем самым самого себя во всей целостности, опять по праву становится всадником. Он едет на коне очищенного и спасенного разума навстречу тому, кто открывается в Апокалипсисе как единый образ всадника и коня:

"И увидел я отверстое небо, и вот, конь белый, и сидящий на нем называется Верный и Истинный, Который праведно судит и воинствует. Очи у Него как пламень огненный, и на голове Его много диадем. Он имел имя написанное, которого никто не знал кроме Его Самого. Он был облачен в одежду, обагренную кровью. Имя Ему: "Слово Божие".

И воинства небесные следовали за Ним на конях белых, облеченные в виссон белый и чистый. Из уст же Его исходит острый меч, чтобы им поражать народы. Он пасет их жезлом железным; Он топчет точило вина ярости и гнева Бога Вседержителя. На одежде и на бедре Его написано имя: "Царь царей и Господь господствующих ".

Наше время могло бы сказать: какое нам дело до судьбы коня, какое нам дело до судьбы всадника? Но тогда оно малодушно пройдет мимо глубинной сути нашей эпохи, чьим духовным вождем является Михаил.

Мы не знаем, о чем бы рассказал Карл Кёниг в оставшейся ненаписанной главе своей работы, в которой он сам написал лишь одно слово, "эпилог". Но когда мы беседовали о ней, он заметил, что важнейшая роль в ней будет принадлежать Апокалипсису Иоанна. И это позволяет мне надеяться, что высказанные здесь мысли не очень далеки от его замысла. Несомненно, во всяком случае, что он видел в спасении человеческого разума ту важнейшую службу, которую может сослужить человеку его "брат конь". Это спасение представлено в образе "Божественного Логоса", восседающего на коне и связанного с высшей сущностью, в Апокалипсисе это описано как белый конь.

Фриц Гетте

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: