ГЛАВА 20. О Пятой Битве — Нирнаэт Арноэдиад

Говорят, что Берен с Лютиен вернулись на север Средиземья и жили там как смертные мужчина и женщина, приняв тот облик, что носили до своей смерти в Дориате. Те, кто видел их, исполнялись одновременно и радости, и страха; ведь Лютиен первым делом пришла в Менегрот, чтобы исцелить убелившую Тингола сединой зиму прикосновением своей руки. Но Мелиан, заглянув в глаза дочери, увидела читавшийся в них рок и поспешно отвела взгляд; она знала, что за пределами мира их ждет вечная разлука, и никакие горечи и беды не могли быть сильнее скорби Майи Мелиан при этом открытии.

Затем Берен с Лютиен вместе покинули Дориат, не страшась ни жажды, ни голода. Они переправились через Гелион и поселились в Семиречье, на зеленом острове Тол Гален, что стоял посреди реки Адурант; и по прошествии времени вести о них перестали доходить до Эльдар. Впоследствии те стали называть эти земли Дор Фирн-и-Гуйнар — Землей Живущих Мертвецов; именно здесь родился Диор Аранель Прекрасный, названный позже Диором Элухилем, что означало "наследник Тингола". Ни одному из смертных не довелось больше пообщаться с Береном, сыном Барахира; и никто не видел, как Берен с Лютиен оставили этот мир и даже не могли бы сказать, где нашли последний приют их бренные тела.

***

В сердце сына Феанора Маэдроса поселилась в те времена надежда на то, что Моргот не настолько несокрушим, как это им представлялось; ибо рассказы о подвигах Берена и Лютиен повсеместно воспевались в песнях и балладах. А вот если эльфы не воссоединятся вновь и не заключат новый союз под едиными знаменами, то Морготу удастся постепенно уничтожить их одного за другим. И Маэдрос принялся строить планы, как повысить шансы Эльдар на победу; так у него родилась идея создать Союз Маэдроса.

Однако клятва Феанора и все то зло, что она успела принести со времен своего произнесения, помешала исполнению этого плана в задуманном объеме, и поддержку Маэдрос получил куда меньшую, нежели та, на которую он рассчитывал.

Ородрет отказался выступать под знаменами сына Феанора из-за действий Келегорма и Куруфина; к тому же, эльфы Нарготронда по-прежнему верили в неприступность стен сей твердыни и свои навыки оставаться незамеченными. Поэтому из их числа пришел лишь небольшой отряд, последовавший за сыном Гуйлина, Гвиндором — эльфом, вне всяких сомнений, великой доблести. Против воли Ородрета отправился он на эту войну, поскольку горько скорбел о смерти Гельмира, своего брата, погибшего в битве Дагор Браголлах. С гербами дома Фингольфина на щитах они встали под знамена Фингона и отправились в бой; живым вернулся лишь один из них.

Из Дориата помощи было ожидать бессмысленно. Ведь Маэдрос с братьями, связанные своей клятвой, незадолго до этого отправили к Тинголу посланцев с напоминанием о своих притязаниях и требованием вернуть сильмариль или стать их врагом. Мелиан советовала удовлетворить их требование, но слова сынов Феанора были исполнены гордыни и угрозы, разозливших Тингола, и без того опечаленного всеми бедами, что пришлось перенести Лютиен и кровью, что пролил Берен, добывая драгоценность вопреки коварству Келегорма и Куруфина. И с каждым днем, глядя на сильмариль, ему все сильнее хотелось навсегда оставить камень у себя; такова была его власть. Поэтому Тингол отослал посланцев назад с исполненным презрения ответом. Маэдрос ничего не ответил, поскольку уже начал разрабатывать план объединения эльфов; однако Келегорм с Куруфином открыто поклялись убить Тингола и уничтожить его народ, если вернутся с войны победителями, а камень не будет добровольно передан в их владение.

Тогда Тингол взялся за укрепление границ своего королевства и на войну не пошел; из Дориата на нее отправились лишь Маблунг и Белег, не желавшие упустить возможность принять участие в таких значительных боевых действиях. Тингол дал им на это разрешение, наказав лишь не поступать на службу к сыновьям Феанора; поэтому оба они присоединились к армии Фингона.

Однако Маэдрос получил поддержку Наугрим, как в виде мощных военных отрядов, так и в виде огромных арсеналов, предоставленных в его распоряжение; кузницы Ногрода и Белегоста в те дни работали без отдыха и выходных. А еще ему удалось вновь собрать вместе всех своих братьев и эльфов, что согласны были следовать за ними; люди Бора и Ульфанга были закаленными и опытными воинами, и они созвали на бой еще большие отряды своих родичей с Востока.

Более того, Фингон, всегда друживший с Маэдросом, протянул ему руку помощи, и в землях Хитлума нольдорцы и люди из рода Хадора стали готовиться к войне. В Бретильском лесу созвал своих воинов Хальмир, правитель народа Халет и приказал им точить топоры; однако сам Хальмир помер еще до начала сражения, и власть за ним унаследовал его сын Хальдир. И даже в Гондолин, до скрытого короля Тургона, доходили вести о готовящемся нападении.

Тем не менее, с нападением этим Маэдрос поспешил; ему следовало бы дождаться исполнения собственных планов. И несмотря на то, что орки были отброшены со всех северных границ Белерианда и даже удалось на время отстоять Дортонион, Моргот оказался предупрежден о намерениях Эльдар и друзей эльфов и принялся строить планы, как помешать им воплотить их в жизнь. Целые полчища шпионов и предателей были высланы им в Белерианд; ничего больше в данный момент он предпринять не мог, поскольку тайно состоявшие у него на службе люди до сих пор пользовались доверием сыновей Феанора, и ему не хотелось потерять сие преимущество.

Собрав все силы эльфов, людей и гномов, что согласились откликнуться на его зов, Маэдрос решил атаковать Ангбанд с востока и запада. Он планировал войти на Анфауглит открыто, с высоко поднятыми знаменами, а после того, как армии Моргота выступят им навстречу, с перевалов Хитлума должен был обрушится на них Фингон; таким образом они зажали бы войска Моргота, как между молотом и наковальней, и разбили наголову. Сигналом к атаке должен был послужить огромный сигнальный костер в Дортонионе.

В назначенное утро дня Середины Лета восходящее солнце приветствовал рев труб Эльдар; на востоке взвились вверх штандарты сынов Феанора, а на западе — Фингона, верховного короля Нольдор.

Глянув с утесов Эйтель Сирион, Фингон осмотрел свое войско, расположившееся в долинах и лесах у восточных склонов Эред Ветрин, хорошо укрытое от глаз Врага, и с удовлетворением отметил, насколько оно многочисленно. Ведь здесь собрались все нольдорцы из Хитлума, эльфы Фалас и отряд Гвиндора из Нарготронда, а также воинства людей: армии Дор-ломина и цвет войск доблестных братьев Хурина и Хуора, к которым присоединился Хальдир из Бретиля со множеством людей из окрестных лесов.

Затем Фингон глянул в сторону Тангородрима и витавшего над его вершинами темного облака из едкого, черного дыма. Он понял, что гнев Моргота разбужен, и что брошенный ими вызов принят. Тень сомнения пала тогда на сердце Фингона; он посмотрел на восток, ища взглядом поднимаемую армиями Маэдроса пыль Анфауглит. Но не знал он, что Маэдроса задержало вероломство Ульдора Ненавистного, который заморочил ему голову ложными предупреждениями о готовящемся нападении из Ангбанда.

Но вот раздался воинственный клич, переносимый южным ветром из одной долины в другую, и эльфы с людьми вскрикнули от удивления и радости. Ибо нежданно-негаданно открылись врата Гондолина, и Тургон вывел им на подмогу свое десятитысячное воинство в сияющей броне и с длинными мечами и копьями. Издалека услышав звуки труб своего брата Тургона, Фингон обрадовался, и на сердце его снова стало легко. Он громко закричал:

— Utulie'n aure! Aiya Eldalie ar Atanatari, utulie'n aure! (Пришел наш час! Смотрите же, народы Эльдар и Отцов Человечества, пришел наш час!)

И все, кто слышал его громкий голос, эхом отдававшийся в окрестных холмах, закричали в ответ:

— Auta i lуme! (Ночь близится к концу!)

Моргот, хорошо осведомленный о планах и стратегиях противника, выбрал для нападения именно этот час, доверив своим предателям-прислужникам задержать Маэдроса, предотвратив таким образом воссоединение вражеских сил, и выслал в направлении Хитлума огромную (и вместе с тем являющуюся лишь малой частью из имеющихся в его распоряжении) армию. Воины ее были закованы в матово-серую броню и оружия в пути не расчехляли; поэтому они успели пройти довольно далеко по пескам Анфауглит, прежде чем их приближение было замечено.

Жарче пламени вспыхнули сердца Нольдор, и полководцы их вознамерились тут же, на равнинах, напасть на орков; однако Хурин отсоветовал им делать это, напомнив о коварстве и вероломстве Моргота, чьи силы всегда оказываются многочисленнее, нежели кажется, и чьи цели всегда скрыты от понимания до последнего момента. И хотя сигнала о приближении Маэдроса все не было, а в войсках начало нарастать нетерпение, Хурину все же удалось уговорить их подождать и позволить оркам свернуть себе шеи, пытаясь атаковать их на холмах.

Однако капитану западных армий Моргота было приказано во что бы то ни стало выманить Фингона с холмов. Поэтому он повел свое войско вперед, пока оно не выстроилось перед потоком Сириона от стен крепости Эйтель Сирион до впадавшего в реку у Серехских Топей Рингвиля; дальние посты Фингона могли довольно четко различить глаза воинов противника. Но ответа на вызов не поступило, и насмешливые крики орков заглохли, когда они окинули взглядами молчаливые стены холмов и почувствовали затаившуюся там угрозу. Тогда капитан Моргота выслал нескольких всадников под белыми флагами для переговоров, которые замерли близ укреплений Барад Эйтель. С собой они приволокли Гельмира, сына Гуйлина, того самого наргортрондского лорда, которого захватили еще при битве Браголлах. Здесь они демонстративно выкололи ему глаза и вытолкнули вперед, выкрикнув:

— У нас таких еще полным-полно, но если хотите отыскать их, то поторопитесь; мы с ними по возращении церемониться не станем!

Затем, прямо на глазах у эльфов, они отрубили Гельмиру сначала руки, потом ноги, а следом и голову, после чего бросили изувеченный труп на землю и поскакали прочь.

К несчастью, именно в этой части укреплений находился Гвиндор из Нарготронда, брат Гельмира. После давешнего представления ярость его граничила едва ли не с безумием; он вскочил на своего коня, и многие всадники последовали его примеру. Они погнались за отъезжавшими орками и перебили их, а затем ринулись на основную их армию. Увидав это, армии Нольдор уже не смогли устоять на месте, и сам Фингон, надев свой белый шлем, затрубил в рог и повел хитлумское воинство с холмов, бить орков.

Засверкали в пылу битвы нольдорские клинки, словно пожиравшее тростниковые заросли пламя; и таким быстрым и яростным был их натиск, что планы Моргота едва не полетели к чертям. Прежде, чем к высланной им на запад армии успело прийти подкрепление, она была смята и уничтожена, а стяги Фингона взвились над выжженными равнинами Анфауглит и вскоре показались у стен Ангбанда.

И в первых рядах этого воинства скакал Гвиндор и эльфы Нарготронда — даже теперь их ярость ничто не могло усмирить; они прорвались сквозь Врата и убили стражей на самом пороге Ангбанда. Моргот содрогнулся на своем троне, заслышав их стук с свои ворота. Однако за Вратами они оказались в ловушке и вскоре были убиты; выжил один лишь Гвиндор, которого орки захватили в плен. Фингону так и не удалось ничем ему помочь, потому что Моргот выпустил на них через множество тайных проходов свои основные армии, которые удерживал в крепости до сих пор, и Фингона, несущего огромные потери, оттеснили назад, прочь от стен Ангбанда.

И здесь, на равнине Анфауглит, на четвертый день противостояния, произошла Нирнаэт Арноэдиад — Битва Бесчисленных Слез, ибо ни одна песня и предание не способны были вместить всю горечь и боль, что принесло это сражение. Войско Фингона вынуждено было отступать, а вождь Халадин, Хальдир, был убит в арьергарде; вместе с ним нашли свою смерть многие из людей Бретиля, никогда более не вернувшихся в свои излюбленные леса.

Но на пятый день, едва на равнину опустилась ночь, а объединенные армии по-прежнему находились далеко от Эред Ветрин, орки окружили хитлумское воинство и стали сжимать вокруг него кольцо; лязг оружия не стихал до самого рассвета. С восходом солнца пришла и надежда — послышались звуки рожков Тургона, приближавшегося к ним вместе с основным отрядом Гондолина; эти войска держали ущелье Сириона, и Тургон уберег большую их часть от непродуманной и поспешной атаки. Теперь же он спешил на подмогу своему брату; а воины Гондолиндрим были сильны и закованы в прочную броню, из-за чего строй их напоминал издалека сияющую под лучами солнца стальную реку.

И теперь отряды королевских гвардейцев ударили по орочьим шеренгам, и Тургон мечом прорубил себе путь к яростно сражавшемуся брату. Рассказывают, что Тургон, встретив стоявшего плечом к плечу с Фингоном Хурина, был несказанно рад и выкроил минутку на теплое приветствие прямо посреди сражения. И надежда вернулась в сердца эльфов; в тот самый миг, на третий час после рассвета, послышались рожки армий Маэдроса, пришедших, наконец, с востока, и знамена сыновей Феанора замаячили в тылах вражеского воинства.

Некоторые утверждают, что тогда у Эльдар еще был шанс на победу, кабы в их стане не случилось предательства; ибо орки дрогнули и прекратили наступление, а некоторые из них уже обратились в бегство. Однако одновременно с тем, как головные отряды Маэдроса бросились в бой, Моргот выпустил из-за ворот Ангбанда свои последние силы; в рядах их были волки и всадники на волках, а также балроги и драконы, впереди которых шел Глаурунг. Сила и внушаемый Золотым Червем ужас к настоящему моменту были так велики, что эльфы с людьми теряли при виде его отвагу и цепенели; и дракон, зайдя меж отрядами Маэдроса и Фингона, отрезал их друг от друга.

Но ни волки, ни балроги, ни дракон не помогли бы Морготу достичь желанной цели, если бы не предательство людей. Именно в этот решающий час Ульфанг показал свою прогнившую сущность; многие из восточников бежали с поля боя с сердцами, наполненными ложью и страхом. Однако сыновья Ульфанга неожиданно переметнулись на сторону армий Моргота и напали на тылы воинства сыновей Феанора; воцарилась такая неразбериха, что им удалось дойти аж до штандартов Маэдроса.

Обещанной Морготом награды восточники так и не получили, ибо Маглор убил Ульдора Ненавистного, стоявшего во главе изменщиков, а сыновья Бора ценой собственных жизней уничтожили Ульфаста и Ульварта. Но тут к смуглолицым подошли подкрепления, которые призвал с Востока Ульдор и держал укрытыми в восточных холмах. Теперь армии Маэдроса были окружены с трех сторон; и вскоре ряды их дрогнули, и им пришлось броситься врассыпную и отступать по всем направлениям.

Но сыновей Феанора хранила судьба, и несмотря на полученные в бою ранения, все они выжили и сумели найти друг друга; собрав разбежавшиеся остатки Нольдор и Наугрим, они проложили себе путь из окружения и бежали в сторону горы Долмед, возвышавшейся на востоке.

Последними на восточном фронте стояли до конца гномы Белегоста, и тем прославились. Ибо гномы переносили огонь куда лучше, нежели эльфы и люди, и был у них обычай надевать в бой устрашающие маски, полностью скрывавшие лица; и они оказались неплохой защитой против драконов. Кабы не гномы, Глаурунг со своим выводком пожег бы все, что осталось от армий Нольдор. Но Наугрим взяли его в кольцо, и даже крепкая броня не спасла его от ударов огромных и острых гномьих топоров; и когда Глаурунг в ярости сбил с ног Азагала, правителя Белегоста, и подполз ближе, угрожающе нависая над ним, Азагал из последних сил взмахнул своим клинком и глубоко вонзил его в брюхо дракона. Рана оказалась такой болезненной, что Глаурунг позорно бежал с поля боя, и растерявшиеся чудища Ангбанда последовали за ним. Гномы же подняли тело своего повелителя и понесли его прочь; медленно и печально шли они, напевая траурную песнь своими низкими голосами, словно то была траурная процессия у них на родине, а не поле сражения. И хотя гномы не обращали никакого внимания на противников, никто из них не осмелился встать у них на пути.

Тем временем на западном фронте Фингон с Тургоном сражались против втрое превосходящих сил противника. Был здесь и Готмог, повелитель балрогов, один из главных военачальников Ангбанда; темный клин его отрядов врезался в ряды эльфийский войск, беря в окружение короля Фингона и оттесняя Тургона с Хурином к Серехским Топям. Затем он направил свои отряды к Фингону.

Встреча произошла весьма напряженная. Наконец, Фингон остался стоять среди тел своих гвардейцев в одиночестве; он вступил в схватку с Готмогом и долго дрался с ним, пока другой балрог не зашел к нему со спины и не поразил языком пламени. Готмог, пользуясь моментом, опустил свою черную секиру, высекая целый сноп белых искр из белого шлема Фингона и рассекая его надвое. Так пал верховный король Нольдор; тело его втоптали в черную пыль, а серебряное с голубым знамя утопили в луже его собственной крови.

Битва была проиграна; лишь Хурин с Хуором и остатки рода Хадор продолжали биться плечом к плечу с Тургоном из Гондолина, так что занять ущелье Сириона войскам Моргота до сих пор не удалось. И тогда Хурин крикнул Тургону:

— Ступай же, лорд, пока есть время! Ты — последняя надежда Эльдар, ведь пока стоит Гондолин, в сердце Моргота будет жить страх.

Но Тургон на это отвечал:

— Недолго Гондолину оставаться скрытым; и едва его местонахождение будет раскрыто, как он падет.

— Однако если он простоит еще некоторое время, — возражал Хуор, — то из вашего дома придет надежда эльфов и людей. Это я говорю тебе перед лицом смерти, лорд: мы расстаемся здесь навсегда, и я больше никогда не увижу белых стен твоего города, но и моя жизнь, и твоя, даст рождение новой звезде. Прощай же!

Стоявший неподалеку Маэглин, племянник Тургона, услышал эти слова и сохранил их в памяти; однако, как повелось, не подал виду.

Тургон, последовав совету Хурина и Хуора, собрал остатки армий Гондолина и тех из эльфов Фингона, которых нашел, и отступил с ними к ущелью Сириона. Отступление прикрывали с флангов его командиры, Эктелион и Глорфиндель, чтобы ни один враг не смог подобраться к ним незамеченным.

Замыкали отход люди из Дор-ломина, как и хотелось Хурину с Хуором; ибо в глубине души они противились тому, чтобы покинуть северные земли, и если не получалось отвоевать свои дома, то они предпочитались сражаться до конца и погибнуть здесь. Так люди искупили ценой своей крови предательство Ульдора; изо всех славных подвигов сражавшихся на стороне Эльдар людей это стойкое сопротивление воинов Дор-ломина получило самую широкую известность.

Так Тургон сумел пробить себе дорогу на юг, после чего, миновав державших оборону Хурина с Хуором, двинулся вниз по течению Сириона и таким образом сумел бежать. Растворившись в горах, он скрылся с глаз Моргота.

Братья же собрали вокруг себя остатки людей из дома Хадора и шаг за шагом отступали назад, пока не достигли Серехских Топей и преграждавшего путь потока Ривиля. Дальше отступать было некуда, да это и не входило в их планы.

И тогда все армии Ангбанда слетелись к ним, заполонив собою реку и окружив остатки хитлумского воинства, словно океанские воды одинокую скалу. Здесь на шестой день, когда солнце клонилось к западу, а тень Эред Ветрин становилась все гуще, пал, пронзенный отравленной стрелой в глаз, Хуор; и все отважные бойцы народа Хадора полегли вокруг него. Орки отрезали им головы и свалили их золотившейся под лучами заходящего солнца кучей.

Последним из стоявших на ногах был Хурин. Он отбросил свой щит и схватился за рукоять секиры обеими руками; в песнях поется о том, как дымилась его секира, покрытая черной кровью троллей, стражей Готмога, и с каждым ударом ее Хурин выкрикивал:

— Aure entuluva! (День наступит вновь!)

Семьдесят раз издал он этот боевой клич; но в конце концов орки сумели захватить его живьем, как было приказано Морготом. Они обхватили его со всех сторон, в то время как Хурин продолжал отсекать их руки; но орков было слишком много, и под конец он оказался едва ли не погребенным под кучей их тел. Тогда Готмог сковал Хурина и с издевками поволок в Ангбанд.

Так завершилась битва Нирнаэт Арноэдиад, с последними лучами садящегося за море солнца. Ночь пала на Хитлум, и с Запада повеяли ураганные ветры.

***

Моргот торжествовал. Замысел его полностью осуществился, причем именно так, как ему этого хотелось: люди обратили оружие против людей, предав доверие Эльдар и посеяв среди них страх и ненависть к тем, кого они считали союзниками. С того самого дня сердца эльфов отвратились от людей, и не относилось это лишь к Трем Домам Эдайн, верным друзьям Эльдар.

Королевства Фингона больше не существовало, и сыновей Феанора разбросало по Белерианду, словно гонимые ветром листья. Армии их были рассеяны, а союз прекратил свое существование; им пришлось вести дикую жизнь в лесах у подножия Эред Линдон, среди Зеленых эльфов Оссирианда, лишенным всей своей власти и могущества прежних дней.

В Бретиле, под защитой родных лесов, обитало еще несколько горсток Халадин, и вождем их был Хандир, сын Хальдира. В Хитлум же не вернулся никто из сражавшихся в рядах армий Фингона, и ни один человек из дома Хадора, и даже известий о судьбах их лордов на поле боя не было. Именно туда и послал Моргот служивших ему восточников, отказав им в богатых и плодородных землях Белерианда, которые они так у него выпрашивали; вместо этого он зашвырнул их в Хитлум и запретил покидать его границы. Такой вот незавидной оказалась их награда за предательство Маэдроса — грабить и запугивать стариков, женщин и детей племени Хадора. Остатки хитлумских Эльдар угнали в рабство, трудиться в шахтах севера, за исключением тех везунчиков, которым удалось ускользнуть и затаиться в диких землях и окрестных горах.

Орки и волки теперь свободно бродили по всему Северу, забредая даже в Белерианд, до Нан-татрен, Земли Ив, и границ Оссирианда; и никто не мог считать себя в безопасности ни в лесах, ни на открытых пространствах. Лишь Дориат по-прежнему стоял, да скрытые пещеры Нарготронда; но Моргота это беспокоило мало, либо потому, что ему было совсем мало о них известно, либо потому, что еще не пришел час исполнения его коварных планов.

Многих беженцев приняли Гавани, укрыв их за высокими стенами Кирдана; его моряки плавали вдоль побережья, время от времени совершая молниеносные вылазки на отряды противника. Однако на следующий год, незадолго до прихода зимы, Моргот направил через Хитлум в Невраст значительные силы, спустившиеся по рекам Бритон и Неннинг и налетевшие на Фалас; Бритомбар с Эгларестом были осаждены. С собой орки привели кузнецов, горняков и подрывников, и притащили огромные орудия; долго и упорно осаждали они Гавани, пока стены, наконец, не пали, несмотря на все отчаянное сопротивление их защитников.

Гавани были разрушены, и пала цитадель Барад Нимрас; большая часть эльфов Кирдана была либо уничтожена, либо уведена в рабство. Но те, кто успел погрузиться на корабль, скрылся в море; среди них был и Эрейнион Гил-галад, сын Фингона, которого отец отослал в Гавани после битвы Дагор Браголлах. Кирдан повел этот корабль на юг, к острову Балар, и здесь они основали последний оплот, готовясь дать отпор любому, кто осмелиться приблизиться. Помимо всего прочего, имелись у них и дополнительные резервы в устьях Сириона, где множество небольших и быстрых кораблей было надежно скрыто среди ущелий и заливов, в которых морские водоросли были густыми, словно переплетающиеся ветви деревьев в лесу.

И когда Тургон прознал об этом, он послал к устьям Сириона своих гонцов, прося помощи у Кирдана Кораблестроителя. По просьбе Тургона Кирдан построил семь резвых кораблей, которые отправились прямиком на Запад. Однако на Балар они больше никогда не вернулись, за исключением одного, последнего. Команда этого корабля долгое время провела в море, и вернулась к берегам Средиземья в полном отчаянии; а тут еще у побережья, прекрасно различимого невооруженным глазом, разразилась яростная буря. Лишь одного из моряков спас от гнева Оссе Ульмо, и волны выбросили его на берег Невраста. Звали его Воронве; то был последний из тех, кого Тургон отослал на запад в качестве посланцев Гондолина.

***

Теперь мысли Моргота ежечасно вертелись вокруг Тургона; ему удалось бежать от его армий, единственному изо всех противников, кого Морготу больше всего хотелось уничтожить или захватить в плен. И эта мысль тревожила Моргота, и омрачала его триумф; ибо теперь Тургон из славного рода Фингольфина стал полноправным королем всех Нольдор. А Моргот боялся и ненавидел этот род, поскольку тот водил дружбу с Ульмо, самым грозным из его врагов, и еще потому, что именно Фингольфин нанес ему раны, до сих пор причинявшие боль. И сильнее всех прочих родичей Фингольфина Моргот страшился Тургона; ибо давным-давно, еще в Валиноре, глаз его упал на этого эльфа, и когда бы он не подходил к нему ближе, дух его омрачала тень предчувствия, что в грядущие времена именно со стороны Тургона придет его погибель.

Поэтому к Морготу привели Хурина, о чьей дружбе с королем Гондолина тому было прекрасно известно; но Хурин лишь насмехался над ним и категорически отказывался сотрудничать. Тогда Моргот проклял Хурина и Морвен, а также все их потомство, призывая на их головы проклятье тьмы и скорби; затем он забрал Хурина из тюремной камеры и поместил его на каменный стул, стоявший высоко на уступах Тангородрима. К этому стулу Моргот приковал его своей силой, и, нависнув над Хурином, вновь проклял его, после чего сказал:

— Сиди и смотри; смотри на земли, откуда зло и разрушительный хаос придут к тем, кого ты так любишь. Ты осмелился насмехаться надо мной, сомневаться в могуществе Мелькора, истинного хозяина судеб Арды. Посему ты отныне будешь смотреть моими глазами, и слышать моими ушами; и не удастся тебе покинуть это место, пока все не приблизится к своему трагическому концу.

Так была решена участь Хурина; однако нет никаких сведений о том, что тот когда-либо просил у Моргота снисхождения или смерти — для себя или для кого-то из родственников.

По приказу Моргота орки старательно собрали тела всех погибших в великой битве, а также все их доспехи и вооружение, а затем сложили их в огромную кучу посреди равнины Анфауглит; издалека было видать эту зловещую пародию на холм. Эльфы назвали ее Хауд-эн-Нденгин, "Курганом Павших", или Хауд-эн-Нирнаэт, "Курганом Слез". Но и на склонах этого холма проросла трава, став со временем густой и высокой; и зеленый холм одиноко возвышался над выжженной Морготом пустыней; и ни одно из созданий Моргота не приближалось к этой насыпи, под которой ржавели мечи Эльдар и Эдайн.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: