Мировые злодеи, наверное, в это время полномасштабно отработали шантаж, нагнетая обстановку, провоцируя наших «отличников» на всё, что удасться. 1 страница

ДЕВЯТЕРИКОВ: Эти зарубежные деятели в Афганистане так и не смогли создать полноценную систему влияния на события в стране, защиты интересов СССР. Был утерян контроль над действиями агентуры со стороны воротил мирового бизнеса в Афганистане.

Наши зарубежные деятели, с целью исправить положение, ввели Руководство Советского Союза в заблуждение, склонили к военному решению, вводу войск.

Я уверен, что если бы наш Леонид Ильич Брежнев, знал действительную обстановку про неизученные горные районы, отсутствие дорог, древнейшую повсеместную систему подземных сооружений и коммуникаций, традиции и обычаи населения воевать, войска бы здесь больше года не держал.

Страной тысячи лет управляет исламское государство

в условиях непрерывного межплеменного противостояния. Они потомки тех, кто выжил после потопа и соседей-пришельцев. Это для нас, однозначно – война.

В прошлом веке наш русский учёный и путешественник Николай Пржевальский в отчётах экспедиции в Афганистан описал, что ещё

ни один агрессор за всю историю Афганистана не покорил народы этой земли.

Даже древний победоносный полководец Александр Македонский остался без победы. Стоит же в «зелёнке» его насыпная крепость Гундай. Тысячи лет назад в бойницах стояли лучники Македонского, а теперь наши пулемёты, ничего не изменилось. А люди в Союзе забыли, что это такое,

а памятники молчат…

Сомнение меня берёт, что читали Руководители СССР роман Льва Толстого «Война и мир» весь до конца. У меня в карманном календаре цитата: Скоро 22 июня – 172 годовщина начала Отечественной войны 1812 года. Император Наполеон обратился с Воззванием к полумиллионной Великой армии о начале Второй Польской войны, в котором, обвинил Россию

в нарушениии Тильзитских соглашений 1807 года. Победа войск Наполеона, названная им «Солнце Аустерлица», над союзными армиями, с участием России в 1805 году, впечатлила европейскую элиту и оторвала имперское воображение от военно-исторических реалий в ближайшей перспективе.

Льву Толстому удалось не только отобразить важнейшие события в истории русского народа, но и раскрыть особенности русского национального самосознания. Русские люди понимали, что исход войны зависит от каждого из них, и поэтому не нуждались ни в убеждениях, ни в понуканиях. «Дубина народной войны поднялась со всею своею грозной и величественной силой и, не спрашивая ничьих вкусов и правил, с глупой простотой,

но с целесообразностью, не разбирая ничего, поднималась, опускалась и гвоздила французов до тех пор, пока не погибло все нашествие».

Это закон любой народной партизанской войны.

Ладно. Миша, нам осталось спать 4 часа. Давай, а?

ПОЗНЯКОВ: Может завтра нам уже не быть в живых, а за что? Если им, афганцам, эта война не нравится, мы то, зачем здесь? Ну, ладно, спим, спим…

Солдат у костра тихо, под звуки гитары, поёт песню о Герое Советского Союза

Александре Демакове:

Вот так дни и ночи живёшь и не знаешь,

Что будет с тобой, друзьями потом,

Когда вдруг получат приказ батальоны,

И мы на «прочёску» в «зелёнку» пойдём.

Зелёная зона, край дикий, душманский,

Сплошной виноградник, дувалы, сады,

Мы в местности этой идём без опаски,

Мы рядом идём, вот я, а вот ты.

Мы шли так недолго, пока не схлестнулись

С душманским отрядом в проклятом саду.

Я слышу по рации: «Их очень много,

Ребята, один я, назад не пройду».

Вот первый завален, огнём окружили,

И нет уж дороги назад и вперёд.

И снова в наушниках: «Пули пробили

Мне руку, плечо, много крови течёт».

Прощайте, ребята, ведь жить нам осталось

Совсем уж немного, да жаль умирать.

И взрыв вдруг раздался и снова сказал он:

«Прощайте, ребята, прощай, моя мать!..»

Тот бой продолжался часа так четыре,

Не слышно уж тех, кто на помощь зовёт.

Погибли ребята в Суфла-Хусрави,

Но память о них никогда не умрёт…

* Герой Советского Союза Александр Демаков погиб 21 апреля 1982 года в бою, в кишлаке Суфла-Хусрави провинции Кандагар.

ЯВЛЕНИЕ 14

Вдали видны острые вершины гор. Впереди, по сторонам разрушеные дувалы,

за ними заросли рядов запущенного старого виноградника. 30 человек в боевом снаряжении идут в колонну по одному, два солдата осторожно, всматриваясь вперёд, двигаются впереди. Сзади них Девятериков и Позняков. Один солдат несёт наперевес пулемёт, другой – автомат. Тихо. Слышны шаги идущих пехотинцев. Остановились. Позняков всматривается в пространство впереди

в бинокль, надетый через шею на ремешке.

ПОЗНЯКОВ: Так, всем стоять!

(Про себя). Тишина, такое ощущение,

как будто на меня смотрит не одна пара глаз, а целая толпа людей. Как же жутко, мурашки по коже.

(Вслух). Витя! Ну, вот мы и вышли. Прошёл один час, как мы начали движение. Этот кишлак называется Чахар Кульбан Улиа, а справа Хусрави Суфла, там правая рота. Смотри: справа садик за дувалом, арык слева, тоже садик, за ним домик, между ними улица кишлака. Давай к дувалу. Мишко и Стеклер, наблюдай слева, а мы к левому дувалу.

Идут налево с 3-им солдатом.

Щелчок, разрыв, крик: «Сука, б…., «духи»!»

ДЕВЯТЕРИКОВ: Началось! Миша, давай мне пулемёт, ленту подавай.

Стреляет с перерывами, стрельба усиливается. Все стреляют, меняют магазины.

ПОЗНЯКОВ: Афганцы – молодцы, держатся. Так, Витя, нас обходят

по арыку вдоль дувала. Давай назад с группой.

Забирай Стеклера и Царёва, я с Мироном прикрою. Радист! Дай мне рацию и связь с комбатом.

Стрельба тише.

ПОЗНЯКОВ (по радио): Я робот, я робот. Засада перед Чахар Кульбан. Веду бой.

«Духи» - на бросок гранаты. Ни большими, ни малыми стволами работать не могу. Отходим. Все, конец связи.

(Девятерикову). Отходим! Всё, я прикрою.

ДЕВЯТЕРИКОВ: Нет, командир, я прикрою, у тебя двое детей, а у меня

один, счёт не в мою пользу. Давай, Миша!

(К солдатам).

Давай, Стеклер и Мишко, быстрее за развалины.

Все, согнувшись, отходят, перебегают. Девятериков остаётся и стреляет куда-то длинными очередями из пулемёта.

Последним идёт 3-ий солдат. Стрельба нарастает. 3-ий солдат снимает мешок, срывает с себя одежду, кричит.

КРИК: «Горит, грудь горит, больно, бо – ль – но, мама, мама».

Падает. Деветериков открывает пулемётную коробку, она пустая.

Бросается к Стеклеру, падает, бежит, роняет пулемёт, перекатывается и встаёт, и отлетает назад, откинутый пулемётными пулями. На нём рвётся одежда. За ним бросается 2-ой солдат и вытаскивает его за руку, тот помогает ногами, кричит.

КРИК: «Не могу больше».

Остальные стреляют, меняя магазины.

ПОЗНЯКОВ: Гивчак, Мирон! Давай, родной! Ещё немного!

Девятериков лежал на санитарных носилках. Затем, носилки уносят, на их месте остались лужи крови. Недалеко лежит солдат, накрыт одеялом.

ПОЗНЯКОВ: Я во всём виноват. Сколько раз давал себе слово не заходить в кишлак, а только их обстреливать. Почему в этот раз так, именно в этот раз? Попались мы классически в огневой мешок.

ДЕВЯТЕРИКОВ: Всё нормально. Дай покурить! Где Стеклер?

(вдруг хрипло)

ПОЗНЯКОВ: Здесь, мы его отбили. Сейчас, Витя, вас погрузим

в вертолёт, держись!

Из далеких развалин глиняных домов, каких то строений и зарослей виноградника слышны звуки стрельбы автоматов и пулемётов. Уносят окровавленные носилки со старшим лейтенантом Девятериковым и телом рядового Стеклера.

ЯВЛЕНИЕ 15

Вечер. Закат в красках. Выходят из-за угла большой палатки Позняков и Катин, одетые в хэбэ обмундирование без офицерских портупей, устало садятся на камни.

КАТИН: Как это произошло, Миша? Это ужас. Жена не пишет ему 4 месяца, наверное, у них разрыв. Я только что от него, состояние критическое.

Я искал солдат-доноров для его группы крови и нашёл во всей бригаде без желтухи только двоих. О том, что случилось, знаю.

ПОЗНЯКОВ: Мы были последними и обеспечивали проход через Кандагар. И вот приехали. Сейчас поеду его навестить.

КАТИН: Завтра его отправляют на самолёте - «санитаре» в Союз.

Я, на всякий случай, сказал ему, что если будут нужны деньги, пусть пишет. Правильно?

ПОЗНЯКОВ: Да.

КАТИН: Ещё недавно он вытаскивал меня из кабины и, тогда мог

быть на его месте я. Расскажи…

ПОЗНЯКОВ: Тяжело об этом, Шура, если бы не он, мы были бы уже

в серебрянных ящиках и летели в Союз. Попали в засаду. Бой шёл шесть часов. Он прикрывал выход. Вначале ранили Стеклера, потом его, но мы не отходили, пока их не отбили. Потом подошли танки, «шилка», и они стреляли уже просто

туда. И мы смогли выйти под их прикрытием.

КАТИН: Эта проклятая операция унесла много ребят: Аккошкаров

Игорь, Дима Попов, Бодров Олег. Теперь Виктор ранен. Когда это всё кончится? В смерти Димы Попова я отчасти виню себя, перед его выездом на Нагаханский поворот, я ему отдал свои экспериментальные гранаты. Если бы он не имел их,

то не полез бы на «духовской» пулемёт. Кстати, его труп остался на полянке, «духи» его заминировали. Бой шёл около восьми часов. Комбат приказал отойти. Это позор: оставить посреди бела дня, имея танки, раненого офицера душманам. Объясняют: из-за нежелания понести новые потери.

Откуда-то подходит Ковалёв.

Здравствуй, Володя.

Обнимаются.

Ты знаешь?.. Вот и снова встретились…

КОВАЛЁВ: Я был там у Виктора. Он – молодец, держится хорошо. Даст Бог, выберется. Обидно за Диму Попова. Могли и вытащить, у них всё было: гаубица, танки, АГСы, только давай. У меня такие случаи были, и не раз, никогда мы не бросали своих товарищей душманам, даже мёртвых.

говорит коротко, через затяжки сигарет и выдыхая дым.

Позор 7-ой роте! Я не знаю, как командир роты

смотрит в глаза своим солдатам и офицерам: оставить комиссара на поругание наёмникам, которых мы гоняли, как котов помойных, по провинции.

Шура, ты всё сам видел, мы однажды ходили на кишлак у реки, когда ты был

у нас с колонной в Кишки-нахуде?

КАТИН: Как не помнить. Меня отсекли очередью, так и не догнал

вас. Тогда «духов» было немного, около сорока пяти человек.

КОВАЛЁВ: Миша, ну что поделать?.. Нельзя было идти вперёд, если

«духи» в ста метрах от вас. Ты же знаешь, что они сами идут на огневой контакт

и потом уже не отпускают. Я полгода прожил в «зелёной» зоне и самое страшное, когда есть артиллерия, вертушки, скоростные, ну всё! А навести нельзя, слишком близко. «Духи» это прекрасно знают, особенно наёмники, и не выходят из огневого контакта, используя его, как щит для себя. Ты старый вояка…

ПОЗНЯКОВ: Всё шло хорошо, но я не учёл, что они пойдут на сближение быстрее, чем мы. Надо было вначале работать артиллерией до упора, пока давали огонь. А я решил это сделать чуть позже.

КАТИН: Ну, ладно, ребята, пошли ко мне, по «кам-кам».

ПОЗНЯКОВ: Сейчас не могу, мужики. Вначале к Виктору, до встречи вечером.

Уходит.

КОВАЛЁВ: Что-то мне не по себе, Шура, внутри холодок, словно проглотил кусок льда.

КАТИН: У меня то же самое, может дождь пойдёт? Или «афганец»

после обеда будет очень сильным, или дома что случилось?

КОВАЛЁВ (растягивая слова): Это всегда после таких потрясений, когда кого-нибудь теряешь навсегда. Ты завтра с колонной?

КАТИН: Да, на Шиндант, и что-то мне подсказывает, что в этот раз

будет несладко. Перестали быть интересными встречи на «точках»: почти везде новые офицеры и солдаты заменились, это плохо. Завтра увижу Олежку Филлипова. Посидим, выпьем с ним за орден, за дочь (показывает), у меня телеграмма о рождении.

КОВАЛЁВ: Я тебе завидую. Поздравь от меня. Теперь его в отпуск

отпустят обязательно. Передай, что я его жду в гости. Шура, как-то не по себе. Закололо сердечко.

КАТИН: Может, ты водку будешь? У меня в БТРе спрятано на чёрный день.

КОВАЛЁВ: Нет, Саня, что-то не то. Ты вот что, будь осторожнее завтра. Делай, как учили. Не могу, что-то болит внутри. Пойду, прилягу. Приедешь, сразу ко мне. Прощай. Я, наверное, буду в «зелёнке»… приезжай…

КАТИН: Прощай. Я буду дней через десять. До встречи…

Покойный артиллерист-снайпер старший лейтенант Андрей Почтовик (в центре). Опять кого то «прикрыл» огнём и спас накануне.

ЯВЛЕНИЕ 16

Указатель расстояний с шуточными надписями - названиями столиц мира,

как в явлении 12. Мешки с песком расположеные полукругом, бойницы для стрельбы. Солдат в каске, в боевом снаряжении. В углу стоят двое носилок

с кем-то, прикрытые плащ-палатками. Возле них на ящике сидит майор,

стоят 2-ой, 3-ий солдаты, Алексей. Солдат на посту иногда перекладывает

из одной бойницы в другую автомат, наблюдает, осторожно посматривая поверх мешков туда, куда направлен ствол автомата.

Звук двигателей КАМАЗа, хлопает дверца, появляется Катин.

КАТИН: Привет, ребята! Что за грусть?

(Часовому).

А где ваш славный командир гвардии старший лейтенант Филиппов?

Часовой смотрит на Катина, не мигая. Катин переспрашивает, почувствовав, что то, но по-прежнему весело.

Филиппов где? А? Ну что, старик, молчишь?

ЧАСОВОЙ: Филиппова больше нет…

КАТИН: А?

ЧАСОВОЙ (как бы исправляясь): Старшего лейтенанта Филиппова больше нет…

КАТИН: Как нет? Что, «Нет»? Такого быть не может. Как нет?

ЧАСОВОЙ: Спросите у комбата.

КАТИН: Да ты что говоришь-то? У какого ещё комбата?..

ЧАСОВОЙ: У нашего комбата. Он сидит возле…

Говорить больше не может, плачет. Катин, поражённый услышанным,

идёт к комбату.

КАТИН: Где Филиппов? Товарищ майор, а где старший лейтенант Филлипов?

КОМБАТ: Вот лежит, и Ибраев Мурат тоже.

КАТИН: Как? И Мурат тоже?

КОМБАТ: Да, и Мурат.

КАТИН: Как это произошло?

КОМБАТ: Старший лейтенант Ибраев в полдень, в жару,

разделся и пытался окунуться в арыке в месте, где вода падает в тоннель. Поскользнулся на скользком дне и попал в водоворот. Услышав крики товарища, Олег Филиппов бросился на выручку, но не рассчитал силы течения воды, и оба

погибли. Водоворот затянул их в тоннель, а в нём нет воздуха. Час назад их вытащили…

Катин подходит к носилкам, откидывает плащпалатку.

КАТИН: Олег! Эх, Олег! Я приехал. Ты ждал меня. Я знаю, ждал… Ты был в таких передрягах, что нам и на снилось. А здесь так глупо всё получилось. И уже ничего не изменишь – тебя больше нет.

КОМБАТ: Это был ваш друг?

КАТИН: Он мне был больше, чем друг. Вот так уже год. Мурат был

просто хороший парень, а Олег был герой и погиб героем.

Всегда он кого-то спасал.

Достаёт телеграмму. Читает вслух медленно, почти по слогам, как бы проглатывая.

Милый Олежка! У нас родилась дочь. Вес три четыреста.

Всё нормально. Приезжай скорее. Твоя Наташа.

КОМБАТ: Что это? Это ему?

КАТИН: Да. Телеграмма о рождении дочери. Он очень ждал этого известия.

Солдаты, стоявшие вкруг, начинают отворачиваться, каждый скрывает свои слёзы, вытирает глаза.

КАТИН: Пусть хоть мёртвым, но услышит. Душа его ещё где-то недалеко, рядом с нами.

К Катину подходит сержант.

АЛЕКСЕЙ: А вы Катин? Я вас знаю, вы друг старшего лейтенанта Ковалёва и сиаршего лейтенанта Филиппова. Они много рассказывали о вас.

Я заместитель командира вхвода, и старший лейтенант Филиппов доверял мне работать вместо него в своё отсутствие. Я знаю, что вы ему занимали деньги.

Он купил на них магнитофон и собирался вернуть…

КАТИН: У него жена и дочь, а это пусть будет им в память об отце. Поэтому, Алёша, дорогой помощник Олега, отдашь оставшиеся деньги офицеру, который повезёт его домой. Спасибо.

АЛЕКСЕЙ: Это мой долг. Мы все его очень уважали в роте.

Он в последнее время часто оставался за ротного и дела шли лучше. Меньше было потерь, больше порядка. С ним было легко, всегда шутил, и никогда мы его не видели унылым. Злым и свирепым – да. Но никогда никому из нас Филиппов,

без дела, слова грубого не сказал. Он был настоящий офицер. Я таких офицеров, как Ковалёв и Филиппов, раньше не видел. Душманы обоих боялись, знали

в лицо. В своё время мне это сказал мой товарищ по Поссабу Андрей, вы его знали. Он был наводчик пулемётов на БТРе Ковалёва в отряде сопровождения.

КАТИН: Ты, мне передали, из Белоруссии, Минчанин?

АЛЕКСЕЙ: Да, живу на ул. Горького, в конце.

КАТИН: А я - это 120-я Гвардейская мотострелковая Рогачевская Краснознаменная орденов Суворова и Кутузова дивизия имени Верховного Совета Белорусской ССР, военный городок Уручье. Спасибо тебе за Филиппова.

Ты человек, который Олега знал близко. Если что, найди меня, всегда буду рад тебе. А что с Андреем?

АЛЕКСЕЙ: Он был ещё раз ранен, потом контужен от попадания гранаты в БТР, болел тифом, заменился в Союз благополучно. Заслужил орден

и медаль «За отвагу».

КАТИН: Ну, а ты как провоевал этот год?

АЛЕКСЕЙ: Легкое ранение в ногу. Контузия – «шибануло» головой

в БТРе при подрыве на мине, потом желтуха. Сейчас нормально. Впереди ещё полгода. Продержимся. Но скажу прямо: если бы был Филиппов, это,

без сомнений, «нормальный» дембель. Мы ему верили. Он был профессиональный вояка, очень хорошо знал пехотное дело. Честен, отважен

и смел – это далеко не в каждом офицере. Ну, вы-то знаете, какие офицеры бывают - настоящие идиоты, те, кто из Союза, «зелёнка». Ты ему одно: так нельзя, а он своё, лишь бы по нему всё выходило, мол, в этом авторитет и сила командира, делать надо только так, как он сказал…

А если по умнее что предложишь, так ещё и оскорбляет всяко. Чем они только в Союзе занимаются, что сюда приезжают «такими»? Вокруг живые люди и могут ошибаться. Я сужу по себе: пришёл «пацаном», поставили сержантом, замкомвзвода и командую сослуживцами. Ну, скажите, товарищ старший лейтенант, теперь по-честняку, разве я не прав?

КАТИН: Прав, Алексей!

Прощай, Олег! Прощай, Мурат!

Целует обоих в лоб, с комбатом прощается за руку.

Прощайте.

Транспортная колонна на привале, готовится к движению на юг, налево, в сторону провинции Кандагар. 1985-1989 годы.

ЯВЛЕНИЕ 17

Слышен звук подъезжающего КАМАЗа. Видна уходящая вдаль пустыня

и вершины гор. Солдат-часовой в боевом снаряжении возле мешков, расположенных полукругом. Разрушенные дувалы и глиняные дома слева и справа. Ковалёв и трое афганцев стоят возле БТРа, прощаются. Подходит Катин

в куртке хэбэ с карманами, в которые вложены автоматные магазины. Имеет уставший вид, весь в пыли. Автомат несёт за ремень, шатаясь, подходит

к Ковалёву и афганцам.

КОВАЛЁВ: Всё, Джабар, ташакор, через три дня идём в засаду вместе, как ты говорил, в то самое место. От меня два танка, три БТРа и 20 человек, ты дашь 100 человек, больше не надо. Гранаты и патроны я вам дам.

Оборачивается.

Шура! Что за вид? Это наша колонна?

КАТИН: Здравствуй, Володя. Здравствуй, Джабар.

Подаёт руку и обнимаются.

Там на выезде арык, и я разрешил ребятам обмыться.

Ты не сердись, сейчас они по одной машине встанут на площадке диспетчерского пункта тютелька в тютельку, через полчаса. А вид у меня в норме. Вчера

я угодил в засаду и ещё не отошёл от контузии... А сегодня я ехал целый день

в напряжении почти 200 километров. Земля кругом идёт. Присяду.

Садится осторожно на камень.

ДЖАБАР: Теперь я узнаю командора Шуру. А что это за дырки сбоку в кабине? А это тоже дыры?

Показывает рукой.

КАТИН: Это граната попала плашмя. Это дыры от осколков, «духи» «кам-кам», пух-пух.

ДЖАБАР: Где, в Яхчали или на Чёрной горе?

КАТИН: Нет, гораздо дальше. Это на Шинданском перевале, возле опорной точки, Застава «Чара». Знаешь, где памятник советским строителям, которые вот эту «бетонку» клали? Ты был маленьким, не помнишь…

ДЖАБАР: Ну, почему же. Все знают. Что русские эти дороги построили, лучше у нас дорог нет.

Обращается к другим афганцам.

Шурави-дорога, бетонка, да.

АФГАНЦЫ: О, шурави-бетонка, ташакор, хоросо.

Кивают головами, показывают пальцами, знаками – хорошо.

ДЖАБАР: А что, душманы сильно пух-пух?

КАТИН: Сильно, Джабар, сильно. Водитель ранен, был весь в крови.

Джабар подходит и обнимает Катина, целует троекратно в щёки.

ДЖАБАР: Сегодня приезжай в гости в кишлак, говорить будем, митинг будем делать. Ты всегда хорошо говоришь, тебя уважают, в кишлаке знают. «Бача» тебя зовёт Шурави-учитель.

КОВАЛЁВ: Шура! Через два дня я ухожу с ними на маленькую операцию. Из Пакистана пришли две банды, хорошо вооружённые,

до восьмидесяти человек. Второй день обстреливают нас из миномётов. Подъезжают на «Тойотах» и прямо из кузова делают несколько залпов.

Есть раненые и убитые дети, женщины. Эти твари знают время; утром по базару, когда много людей. Надо выступить на митинге, я знаю, ты умеешь и мне не откажешь?

КАТИН: Господь с тобой, Володя, когда я тебе, в чём отказывал?

Да я буду последний человек, если когда-нибудь даже подумаю так.

ДЖАБАР: У меня восемьсот человек прекрасных воинов, некоторые были душманами. Теперь они с нами. Наша власть хочет мира. Все это теперь понимают. Русские тоже хотят мира. Кто выдумал эту проклятую войну? У меня погибли почти все родные. Они вот тоже никого не имеют, их жёны и дети убиты. (Обращается к высокому афганцу).

Гранатомёт, ну, бух-бух.

Тот садится и показывает, как стрелять из гранатомёта.

Видишь, они все умеют воевать. Я стрелял, когда мне было шесть лет. Вот этот шрам от пули ещё в 80-ом году, душман плохо стрелял, не туда попал. Если ты поедешь с нами в засаду, мы будем всегда сопровождать твою колонну. Володя!

Нехорошо получается: наш друг идёт колонна, а мы не знаем. Другой раз я его сам буду встречать в Яхчали. Его никто не тронет.

Вокруг все знают Кишкинахуд и отряд «ХАД» Джабара, душман тоже знает.

Афганцы кивают головами, улыбаются.

КОВАЛЁВ: Ну, хорошо. В другой раз я тебя прошу помочь ему. Шура, Джабар берёт тебя со своими орлами под защиту до самой замены.

КАТИН: Ташакор, Джабар, ташакор, ты настоящий друг.

ДЖАБАР: Володя! Мне ещё нужны сигнальные ракеты и радиостанция.

КОВАЛЁВ: Я тебе отдаю для операции свой БТР, там будут мои лучшие бойцы и есть радиостанция, это будет надёжнее. Ракеты, гранаты

и патроны завтра утром подели поровну.

ДЖАБАР: Я вас жду сегодня.

КАТИН: Джабар, я хочу помыться, а потом мы с Володей приедем.

ДЖАБАР: Хорошо. Мы вас ждём. Будете выезжать – две зелёные ракеты. Уже вечер, они встретят вас и будут сопровождать по кишлаку.

Показывает на афганцев, те кивают головами.

До вечера.

Уходят.

КАТИН: А ты знаешь, что вчера «духи» сожгли колонну в Яхчали, в два часа дня?

КОВАЛЁВ: Там же ехал Петька Колычев, наш зампотех батальона!

КАТИН: Вот, если бы не он, с кандагарскими водитедями БТРов, их бы всех убили.

КОВАЛЁВ: Они от меня ушли в час дня. Я их не хотел выпускать, было чувство куска льда внутри, помнишь, как накануне гибели Олега Филипова?

КАТИН: «Духов» было 70 – 80 человек, два безоткатных орудия, два ДШК, шесть-восемь гранатомётов. Всю колонну зажали в развалинах кишлака и в винограднике и расстреливали три часа безнаказанно. Если бы у меня в колонне не перевернулся прицеп, я был бы как раз на час раньше, вместо них. Когда подъехали к Яхчали, и наш БТР выскочил на пригорок, впереди расползались чёрные клубы дыма от догорающих машин.

Всего сгорело восемь КАМАЗов и один ЗИЛ-131

с зенитной установкой, бойцы с которой все погибли.

КОВАЛЁВ: Припоминаю. Экипаж зенитной установки был

из «дембелей», и они в гостях у моих ребят слегка выпили. Поэтому этот ЗИЛ

опоздал к моменту выезда и догонял колонну. Запомнилось, как они неохотно забаирались к себе на места, чувствовали, наверное, нутром.

КАТИН: Да, что едут навстречу своей смерти, навстречу вечности. По рассказу Колычева, они погибли героями. Три раза их выбрасывало взрывом из кузова, но они снова, матерясь, забирались на свои места и стреляли.

После третьего раза в живых остался один высокий такой, рыжий.

Он залез, зарядил установку и весь в крови так и сгорел, повиснув на рычагах после четвёртого попадания из «безоткатки».

КОВАЛЁВ: Ты говоришь, бой шёл три часа, а где же был батальон, который стоит в 12 километрах от Яхчалы?

КАТИН: Колычев просил меня доложить комбригу:

для сопровождения были выделены один взвод и два танка почти без снарядов, Помощь от них пришла тогда, когда душманы сами начали отходить, так как наши ребята остреливались прилично. Всё, что душманы подожгли, было

в начале боя в неразберихе.

Я представляю, почему именно их они караулили.

Во-первых, это колонна строительного батальона и дисциплины там нет никакой, впрочем, как во многих колоннах солдаты кто в чём: в трусах, в плавках, босиком, в кабинах автоматы валяются, а лейтенант не способен справиться с этим, да он

и не знает как, потому что никогда в настоящих войсках не служил.

КОВАЛЁВ: Короче говоря, солдаты, что хотят, то и делают.

Хорошо ещё, что они ему «морду» не бьют, а может, и бьют, но он никогда

об этом не скажет – он же офицер.

КАТИН: Во-вторых, для «духов» это идеальная добыча: колонна идёт в беспорядке, охраны никакой. Их счастье, что на зенитной установке оказались настоящие мужики, прикрыли огнём этот срам. «Духи» колонну обогнали и приехали на двух автобусах с вашей стороны и уехали в вашу сторону. Это просил тебе передать Колычев. Он видел, как автобусы стояли перед Яхчали. Но кто мог подумать, что это «духи»?

КОВАЛЁВ: Теперь я понимаю, почему ты молчал при Джабаре.

А сколько убитых всего?

КАТИН: Человек одиннадцать и семнадцать раненых, десять «тяжёлых». Когда я приехал, они уже лежали в кузове КАМАЗа в ряд в общей, большой луже крови. У четверых были оторваны головы. Колычев был невменяем, и мы с ним меряли и приставляли головы. Очень хотелось, чтобы домой ребята вернулисьсо своими телами. Он ничего не мог говорить, только показывал жестами, что делать. Наших погибших солдат с бригады там было трое. Двоих я знал в лицо. Есть о чём поразмыслить. Автобусы ехали с этой стороны. Колычев потом сказал, поехали бы с другими – всё бы обошлось.

КОВАЛЁВ: Ты понимаешь, Шура, «духи» ездят, как на работу: приехали, подожгли колонну, получили деньги за засаду и уехали.

Налицо знание военного дела, хорошая разведка, выбор времени засады.

Ими командуют опытные люди.

КАТИН: Я думаю, что это работа профессионалов-наёмников.

Сейчас расскажу, что было на «Чаре».

Идём колонной по перевалу, вдруг с моста, перед «Чарой» падает «Урал», водитель в месиво, вниз кабиной.

Но вот, что меня поразило, когда забирали агрегаты в машине на запчасти

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: