Часть 2. Глава 11. Люблю 5 страница

3

Мы с Аней долго шли к тому, что сейчас имеем. Мы часто мечтали о будущем, о том, какими будем через десять лет или в старости. Но на самом деле мы понятия не имели, как будем жить. Для нас совместная жизнь всегда была чем-то из разряда «когда-нибудь это случится, а сейчас просто надо потерпеть». И те три года тайной любви, которые я называла «хочу тебя всегда и везде», дались нам нелегко.
Но настал момент, когда «когда-нибудь» превратилось в «сейчас». А случилось это примерно через пару недель после того, как я окончательно переселилась в бабушкину квартиру, перевезла все свои вещи и обустроила всё так, что комнаты стали более-менее похожи на жилое помещение. Квартире не помешал бы ремонт, и я думала, что обязательно займусь и им, как только дойдут руки, и как только обзаведусь постоянной работой, а не заработками от случая к случаю.
Тот вечер мы с Аней провели очень весело, устроив себе настоящее свидание. Мы сходили в кино на добрый комедийный фильм, а потом в кафе, где помимо кофе выпили по коктейлю. Мы беспрерывно обсуждали что-то весёлое и смеялись. Мы просто очень соскучились друг по другу после напряжённой недели. И нас пьянила одна только мысль, что завтра долгожданное воскресенье, что Аня остаётся у меня, и вся ночь в нашем распоряжении.
А когда мы уже подходили к моему подъезду, к нам привязались явно подвыпившие парни с пошлыми и откровенно жалкими попытками завлечь нас с собой. Пока я лениво размышляла, куда и как их послать, Аня заявила:
- Мы лесбиянки! Так что идите лесом!
Парни явно не ожидали такого услышать, и после мы долго хохотали над их вытянувшимися физиономиями. А пока они не успели придумать достойный ответ, Аня схватила меня за руку и утянула в подъезд.
Если честно, и я сама немного удивилась Аниной реакции и тому, как быстро мы оказались в тёмном подъезде, потому что перед глазами у меня всё ещё плыло после коктейля, словно в замедленной съёмке.
Я слышала Анино прерывистое дыхание в темноте, а потом она вдруг засмеялась. Так заразительно и звонко, как умела только она.
И я засмеялась тоже, и мы хохотали до боли в животе, цепляясь друг за друга, чтобы не свалиться, и никак не могли остановиться, потому что как только затихала Аня, меня пробирал новый приступ смеха и наоборот.
- Ох… ты видела их лица? – хохотала я.
- О да!
- Мы лесбиянки! Ну надо же…
- Лесбиянки… Вот неожиданность…
И так продолжалось ещё долго. У меня из глаз полились слёзы, а Аня говорила, что сейчас описается, и я хохотала ещё сильней. В конце концов, испугавшись, что кто-нибудь из соседей выглянет проверить, что за идиоты ржут на весь подъезд, мы поспешили подняться на свой седьмой этаж, успокоившись немного по дороге.
А потом я долго не могла попасть ключом в замочную скважину – у меня почему-то ослабли руки, а голова приятно кружилась.
- Быстрее! – шептала Аня. – Я хочу в туалет!
Я хихикала и начинала нарочно медлить.
- Садистка! – она пихала меня локтем в бок.
- О, да! Я такая! – я изображала маньячный смех.
И как же было хорошо.
А после того, как Аня наконец-то дорвалась до туалета, мы продолжили свою безрассудную пьянку с бутылкой мартини и сока. Сейчас мы уже почти не пьём, и мне даже немного стыдно вспоминать, что мы вытворяли друг с другом под действием алкоголя, на что Аня со смехом отвечает: «Стареешь!».
Я помню, что тогда мы обсуждали свой «первый раз». Раньше мы никогда не говорили об этом, потому что то время было тяжело вспоминать, и потому что мы ещё сильно смущались (да-да, и я тоже). Но в тот вечер мы как будто вдруг решили обсудить всё самое неприличное, окончательно смирившись с тем, что всё-таки мы извращенки.
Аня заглянула в свой стремительно пустеющий бокал, а я любовалась её красивым лицом и тонкой шеей, кожа которой казалась фарфоровой в полутьме комнаты.
- Я вдруг подумала… - сказала она. – Как всё-таки хорошо, что наш первый раз случился в трезвом состоянии.
- Ты думаешь? Если бы ты хоть немного выпила, могла бы чуть-чуть расслабиться. А то тяжело мне пришлось…
- Сама виновата! Ты мне даже времени подготовиться не дала!
- Да… - что-то холодное кольнуло меня в области сердца. – Извини. Я правда виновата.
- Эй, ты чего? – Аня подсела ближе. – Я же не всерьёз. Я ведь… хочу сказать, что наоборот рада, что у нас всё так было.
- Правда? – по привычке переспросила я. И не то чтобы я не верила ей, просто меня постоянно мучили мысли вроде: «Всё могло бы быть лучше, если бы я сделала то-то и не сделала это».
- Правда, - она нашла мою руку и сжала её. – И хоть я чуть от страха не умерла, но мне этого никогда не забыть. И это здорово.
Я улыбнулась, поставила свой бокал в сторону и наклонилась к Ане.
- Тогда хочешь, я устрою тебе ещё один незабываемый раз?
Её щеки вспыхнули, а глаза заблестели, и мне захотелось её всю, сейчас, здесь, навсегда. Моя.
А после долгих часов любви, когда мы обе окончательно выбились из сил, мы лежали на тесном старом диване и смотрели друг на друга. Слабой рукой я коснулась её горячей кожи, провела кончиками пальцев по щеке, спустилась на шею. И Аня сделала то же самое, убирая попутно пряди волос с моего лица. Она всегда говорила, что очень любит мои волосы, и только из-за этого я до сих пор не подстриглась коротко, как всегда хотела.
- Аня…
- Да?
Я запустила пальцы в её волосы, задержала их там, набираясь смелости, и сказала:
- Переезжай ко мне.
Её глаза широко раскрылись, а пальцы замерли на моём плече. Я ждала её ответа, как ждут пощёчину, а она всё молчала и молчала.
А мне хотелось зажмуриться и умереть. Да, пусть Аня никогда и не обещала мне вечной любви, но она хотя бы сказала, что не бросит. И я верила.
- Ты уверена? – спросила она взволнованным шёпотом.
- Должно быть уверена, раз предлагаю, - я вымученно улыбнулась.
- Но… ты действительно хочешь? Ведь это всё-таки серьёзный шаг. Уверена, что не выгонишь меня через неделю?
- Уверена, - сердце вдруг забилось чаще. – Ты только соглашайся, и я стану для тебя кем угодно. Я на всё готова.
- А вот этого не надо, - она улыбнулась. – Будь собой, мне этого достаточно. И если я вдруг начну забывать закрыть тюбик с зубной пастой или не помою посуду, можешь смело выбрасывать мои вещи с балкона.
Я засмеялась и почувствовала неожиданные слёзы, застилающие глаза и готовые вот-вот упасть на подушку.
- Значит, ты согласна? – спросила я.
- Шутишь? Как я могу отказаться? – Аня улыбнулась и смахнула мои слёзы кончиками пальцев, а я поймала её руку и начала быстро целовать её тонкие пальцы, ладонь, запястье – всё, что находили губы.
Аня вздохнула, коротко и судорожно, и на ресницах её тоже заблестели крошечные слезинки.
- И можно будет больше не прятаться, не убегать, - шептала она.
- И не бояться, что родители вдруг вернутся, - добавила я с улыбкой.
- Да… И засыпать вместе…
- И просыпаться.
- И даже завтракать…
- И обедать, и ужинать.
- И держать зубные щетки в одном стаканчике…
-И даже вместе сидеть в ванной.
Аня рассмеялась, вытирая слёзы:
- Боже, да мы через месяц видеть друг друга не сможем!
- Ну… ты сама сказала, что я могу выгнать тебя в любой момент…
Аня влепила мне шуточный подзатыльник, а я её поцеловала. И мне не верилось, что всё это происходит с нами на самом деле, я всё боялась проснуться в своей холодной по утрам комнате с мыслью, что никого у меня больше нет, что все, кого я любила, умерли, ушли, просто исчезли.
Но вместо этого я день ото дня просыпалась в счастливом мире, где была весна и была Аня, которая улыбалась. Где был вкусный кофе по утрам, и Анины кофточки, которые она вешала сушить на прищепках в ванной. Такое простое выстраданное счастье.
- Только наше с тобой, - шепчу я ей на ухо, когда она засыпает.
И Аня улыбается во сне и тянет ко мне руки, находит и обнимает. Такая близкая, тёплая.
И я глухо плачу, беззвучно хватая воздух, чтобы не разбудить её.

4

Иногда бывает так, что люди, которых мы считали навсегда исчезнувшими из нашей жизни, вдруг снова появляются. И тогда нам кажется, что время повернулось вспять. И это страшно.
Примерно через год после того, как мы с Аней начали жить вместе, я снова встретила Вику. Был холодный пасмурный день, наполненный тоской и безысходностью поздней осени, и я выбралась прогуляться до ближайшего магазина и аптеки – Аня приболела, и нужно было купить ей капли для носа и апельсинов, которые она уже третий день у меня выпрашивала.
Я как раз выходила из аптеки, с пакетом апельсинов в одной руке и коробочкой с «Назолом» - в другой, когда увидела её. Я не сразу узнала её. Просто как будто что-то отдалённо знакомое, как дежа-вю, на чём я невольно задержала взгляд.
Наши взгляды встретились, и мне показалось в тот момент, что я смотрю в глаза себе самой, как если бы я встретила вдруг себя двадцатилетнюю. В её глазах – бесконечное отражение преломляющихся образов меня прошлой.
- Ди… - выдохнула она, и сердце моё вздрогнуло, словно сухой лист на ветру, и упало.
Вика нисколько не изменилась, и все эти милые и когда-то любимые черты создавали иллюзию встречи с призраком. А потом я опустила взгляд и увидела, что Вика держит за руку девочку леттрёх в смешной розовой шапочке с ушками. Девочка с любопытством смотрела на меня, а я в каком-то ужасе и смятении находила в её маленьком и гладком детском личике Викины черты.
Всё это пронеслось в голове за какую-нибудь долю секунды.
- Твоя дочка? – зачем-то спросила я, хотя и так это знала.
- Да. Маришка, - ответила Вика как-то рассеянно.
Я смотрела, как маленькая девочка сжимает своей крохотной ручонкой в пушистой полосатой перчатке Викины пальцы, и не могла поверить.
«Вот этого ребёнка родила Вика», - думала я как-то отстранённо и не верила. Это ребёнок Вики. Она родила. И я подумала, что боюсь этой девочки и любопытного взгляда её светлых глаз. Мне не хотелось, чтобы она смотрела на меня.
- Как ты? – спросила Вика, и голос её показался мне взволнованным, а её рука в чёрной кожаной перчатке быстрым нервным движением смахнула пряди волос, запавших на лицо. – Как вообще живёшь?
- Живу, - сказала я.
- Я слышала про твою сестру. Мне очень жаль.
- Да. А ещё бабушка умерла.
- Как?! Не может быть! – Вика вздохнула, и, кажется, искренне огорчилась. – И давно?
- Полтора года назад. Инсульт.
- Соболезную.
- Угу. Спасибо, - я вдруг улыбнулась. – Да что это мы о грустном? Всё-таки четыре года не виделись! Расскажи, как живёшь.
- Тоже живу, - она улыбнулась, и улыбка вышла усталой.
И только теперь я заметила, что всё-таки она изменилась. Нет, её прекрасная внешность осталась прежней, но что-то в ней самой как будто угасло. Какой-то огонёк, маленький, вёселый и смешливый, живой огонёк, за который я когда-то её полюбила.
- Отец болен, - сказала она. – Поэтому я приехала.
- Серьёзно?
- Да. У него рак. Мы поживём здесь, пока… Ну, пока…
- А сама-то ты как? – перебила я, не желая продолжать расстраивающую её тему болезни.
- Потихоньку.
«Потихоньку», - эхом отозвалось у меня в голове, и я подумала: «И это говорит Вика?». Вика говорит «потихоньку» и опускает глаза? Наверное, мир слетел со своей оси, а я не заметила.
- Как с мужем? Нормально? – спросила я.
- Да… - сказала она совсем тихо.
- Не обижает тебя? – прошептала я.
Она улыбнулась горькой холодной улыбкой, похожей на полу-усмешку.
- Ты же знаешь, я не позволю себя обидеть.
И что-то сразу промелькнуло в её бледном лице, в поджатых ярких губах, в бархатном голосе от прежней Вики, но оно исчезло так же быстро, и, кажется, бесследно.
- Да, - я вздохнула. – Ты не позволишь.
- А как у тебя? – спросила она, обратив на меня пристальный взгляд, и тут же снова отвернулась почему-то. – Есть кто-нибудь?
- Есть, - ответила я.
- Любишь?
- Люблю.
- И… она тоже любит тебя?
- Да. Она любит.
- Значит… ты счастлива?
- Счастлива.
- Это хорошо. Я рада.
- Угу, - снова сказала я.
И я не стала спрашивать у неё, счастлива ли она. Потому что не нужно было это. Потому что я и так видела, что несчастлива. Видела, что она жалеет. И стало вдруг очень больно.
- А ты изменилась, - сказала Вика.
- Правда? Неужели так заметно? – я в шутку потрогала своё лицо.
Она улыбнулась
- Ты… - она вдруг запнулась и с явным усилием продолжила. – Ты снова стала такой, как когда мы только встретились. Стала свободной.
В горле вдруг образовался колючий комок. Я молчала.
- И я правда очень рада, - надрывно улыбалась она. – Что наконец-то нашёлся человек, который не делает тебе больно. Она ведь хорошая?
- Очень. Она замечательная девушка.
- Хорошо. Хорошо… - повторила Вика.
А я думала, что совсем не это она хочет сказать.
- Ну… ладно. Мы пойдём, наверное, - вздохнула Вика, сжимая ручонку своей дочери.
- Да. Мне тоже пора, - сказала я.
- Может, ещё встретимся как-нибудь.
- Да. Может быть.
- Ну, пока.
- Пока.
И я смотрела, как её тонкая фигурка скрылась за дверью аптеки, и я хотела закричать: «Постой! Мне так много нужно тебе рассказать! Подожди…».
Подул холодный ветер, и я поняла вдруг, как сильно замёрзла, а пальцы, держащие пакет с апельсинами, окоченели и не разгибались.
И я пошла домой. И дома было тихо. Аня спала на диване, подобрав под себя ноги и положив руку под голову. Я накрыла её одеялом, которое валялось рядом, сбившись в кучу, и тихонько вышла из комнаты. Зашла на кухню и положила пакет с апельсинами на стол. Один апельсин выпал и покатился по полу. Я смотрела на него какое-то время невидящим взглядом, а потом ушла в ванную, заперла дверь, опустилась на холодный кафельный пол и заплакала.
Я плакала долго и никак не могла остановиться, словно раз и навсегда оплакивая те чувства, что я так и не смогла до конца отпустить. Оплакивая всё то, что я утратила, все те надежды, мечты и какие-то цели, что я постоянно ставила себе в юности. Свою наивность. Свою чистоту и чистоту первых чувств, которые бывают лишь однажды.
И я так и не рассказала ничего Ане.
А Вику я больше не видела.
Сейчас я уже почти не вспоминаю ту встречу. Вспоминаю только маленькую дочку Вики. И думаю: «А на что вообще похожа моя жизнь? Ради чего я живу? Ради кого? И что я оставлю после себя, кроме бессчётного количества фотографий? Что я оставлю?». Вика живёт ради своей дочери. А я?
Я люблю Аню. Моя любовь к ней со временем обрела странные формы и стала похожа на болезненную зависимость. И я точно знаю, что если вдруг Аня уйдёт от меня, моя жизнь закончится. Потому что без неё я уже никто. Нет. Даже ничто.
Но сейчас я почему-то начала вдруг замечать, что чего-то в моей жизни не хватает. Чего-то очень важного. Какого-то света. Потому-то внутри у меня по-прежнему темно.
Есть только чёрное и серое.

Глава 16. Белое

Могут ли люди стать по-настоящему близкими друг для друга? Я часто слышу всяческие волшебные истории о людях, которые, только встретившись, понимают друг друга без слов и заканчивают фразы друг за друга. Про таких говорят «родственные души».
Я готова поверить, что подобное на самом деле возможно. Но мы с Дианой никогда не были такими. Мы были разными, и совершенно разные мысли вертелись у нас в голове. Мы тяжело шли к пониманию друг друга, спотыкались, недоговаривали и ругались.
Но и чужими мы тоже не были. Да, за девять лет мы научились и понимать без слов, и заканчивать фразы, и читать взгляды друг друга, отслеживать мельчайшие изменения в оттенках настроения. И мы привыкли друг к другу. Но мы по-прежнему разные. И есть вещи, которые я так и не смогла понять в ней до конца.
Моя любовь лёгкая, прозрачная, свободная и ничем не сдерживаемая. Любовь Дианы тяжёлая, иступленная, как мучительно сдерживаемое рыдание, как беспросветное чёрное небо, как неистовый ливень, бьющий в стёкла.
Иногда её любовь пугает меня. И я начинаю задыхаться, как будто что-то неподъёмное опускается мне на грудь и давит, давит. Её такие крепкие объятия, её беспричинная ревность и страстное, всепоглощающее желание обладать мной безраздельно.
И когда она вдруг падает передо мной на колени, цепляясь за мою одежду и обнимая мои ноги с такой силой, что кажется, я вот-вот потеряю равновесие, мне становится страшно и хочется убежать.
- Ну чего ты? – шепчу я в испуге.
- А давай ты сегодня не пойдёшь на свою работу, а? – шепчет она в ответ, пряча лицо.
- Как это не пойду? А есть мы что будем?
- Просто позвони и скажи, что заболела…
И мне хочется, чтобы она скорее отпустила, чтобы скорее дала мне уйти.
- Ну, перестань. Я же опоздаю. Пусти…
- Не пущу, не пущу, - и она с жадностью сминает мои только что отглаженные брюки.
Иногда мне кажется, что будь на то её воля, Диана заперла бы меня в комнате, или того лучше – накрыла стеклянным колпаком. Чтобы только она могла смотреть на меня, касаться меня, говорить со мной. И фотографировать.
И при всём при этом я знаю, что если я вдруг скажу, что хочу уйти, она отпустит. Тяжело, но отпустит.
И в тот же вечер умрёт. Мы обе это знаем.
- Займись делом, - говорю я потеплевшим голосом, стараясь скрыть свой страх. – У тебя выставка на носу, работы много. Взрослая тётка, а ведёшь себя как девочка.
- Просто я всё время боюсь, что ты вдруг не вернёшься…
- А это ещё что за глупости? Конечно я вернусь. И сегодня даже раньше обычного. Заскочу в магазин. Тебе купить чего-нибудь?
- Нет… нет. Ничего не надо, - и она с усилием отпускает меня, опускает руки и так и остаётся на полу, глядя в сторону.
А мне сразу становится легче. И тогда мне кажется, что я начинаю понимать, почему Вика ушла от неё. Возможно, она тоже начинала задыхаться.
Близкие люди. Что же всё-таки значит это понятие? Живём вместе, давно друг друга знаем, но близкие ли? В такие моменты, как этот, мне кажется, что мы неимоверно далеки друг от друга, и что всегда так было.
Сейчас я называю её «Ди» и знаю, что кроме меня это больше никому не позволено. И даже мне было позволено не сразу. Я помню, что когда первый раз назвала её так, она скользнула по мне своим холодным взглядом и переспросила:
- Как ты сказала?
- Ди… Ну, так короче и удобнее. Тебе не нравится? – растерялась я.
- Да нет… Почему же… Мне всё равно, в общем-то.
И поначалу она дёргалась, а потом машинально начала отзываться на мои оклики «Ди, сюда иди!» или «Ди, мороженого купить?».
Я знаю, некоторые вещи она до сих пор скрывает от меня, и я могу только догадываться, какие именно.
И когда я ухожу на работу, оставляя её наедине с неизменной чашкой остывающего кофе и испорченным настроением, мне вдруг безумно хочется что-то изменить. Потому что так нельзя. Потому что не этого мы обе всегда хотели.
Возможно, наши отношения просто зашли в тупик. Так бывает. И если не выбраться, если не найти выход – то всё.
Да, я по-прежнему люблю её. Но все мы когда-нибудь понимаем, что одной любви часто бывает недостаточно.

2

Мои родители очень тяжело переживали мою гомосексуальность. И, по-моему, они до сих пор надеются, что я встречу хорошего парня, брошу Диану и выйду замуж. Но сейчас они надеются уже не так сильно и отчаянно, как раньше. Может, они немного смирились.
Когда Диана со слезами предложила мне жить вместе, мне, конечно, пришлось раскрыться. Я знаю, что могла бы сказать, что просто хочу пожить у неё как подруга, тем более что до института от квартиры Дианы намного ближе. Но надоело мне врать, вот в чём дело. И ей тоже надоело.
Прошло уже немало времени, но мне всё равно никак не удаётся забыть все те обидные, жестокие, злые слова, брошенные матерью и отцом в мой адрес, и что ещё хуже – в адрес Дианы. Тогда мне казалось, они никогда не простят ни её, ни меня.
Но, наверное, они всё-таки простили.
Первым в нашу с Дианой квартиру пришёл отец. Может, потому что был умнее матери, а может, потому что я любила его больше, чем маму, и он всегда знал об этом. Когда в детстве мне задавали традиционный вопрос: «Кого ты больше любишь, маму или папу?», я как честный ребёнок отвечала, что папу. Думаю, он помнил об этом.
В тот день папа пришёл без предупреждения, и мы с Дианой были немного в шоке. Был выходной, я валялась в кровати с книжкой, а Диана возилась на кухне с обедом. Пахло чем-то очень вкусным, и я улыбалась и ждала, когда она позовёт меня, рассеянно просматривая который раз одну и ту же страницу.
Кто-то позвонил в дверь, и я слышала, как Диана пошла открывать. Я лежала и прислушивалась, но никаких голосов из прихожей не было слышно. А потом Диана вошла в комнату, и на лице у неё была написана крайняя степень растерянности и волнения, а в руке она держала десертную ложечку, а другую руку вытирала о фартук.
- Там твой отец пришёл, - сказала она.
- Чего? Мой отец?! – я вскочила, роняя книгу на пол.
- Шорты надень, - сказала Диана, и я сообразила, что нельзя встречать отца в одной футболке.
Быстро схватив и натянув на себя валявшиеся в кресле шорты, я пригладила волосы, отряхнула футболку.
- Ну?
- Нормально. Пойдём, - и Диана подтолкнула меня к двери.
Мне стало страшно, и ладони вспотели.
Отец стоял в коридоре, неловко переминаясь с ноги на ногу, и, увидев нас, явно смутился. Я смотрела на его пальто и неумело завязанный шарф, и думала, что соскучилась по нему за эти два месяца.
- Привет, пап, - сказала я.
- Здравствуй, дочь, - он оглядел прихожую, бросил быстрый взгляд на Диану и тут же отвернулся. – Я тут… пришёл проверить, как вы, девочки, живёте.
- Всё хорошо, - и я вдруг совершенно естественно улыбнулась. – Да ты не стой, раздевайся.
- Пообедаете с нами? – спросила Диана. – Я как раз рыбку пожарила.
Папа немного помялся, но в итоге мы стащили с него пальто и провели на кухню. И поначалу мы втроём смущались, но через час от неловкости не осталось и следа, и отец улыбался, шутил и хвалил стряпню Дианы.
Мы говорили об очередной намечающейся выставке Дианы, о моей сессии, и мне казалось, что отец совершенно искренне интересуется нашей жизнью. Он был рад, что я поступила в институт, как он и хотел, а потому и закрывал глаза на многое. Так было всегда, потому что я любила его больше. И он знал об этом.
Уходил он заметно подобревшим и довольным, и обещал, что в следующий раз приведёт с собой маму. И когда я закрыла за ним дверь, Диана сползла по стенке на пол и выдохнула:
- Слава Богу! Я думала, он пришёл меня убить!
Я рассмеялась
- Похоже, он решил перевалить это дело на маму.
И с того дня Диана начала вздрагивать от каждого шороха в коридоре, и ей всё время казалось, что кто-то стучит в дверь.
- Зачем стучать, у нас же звонок есть! – недоумевала я.
Но Диана продолжала вести себя так, словно к нам на квартиру в любой момент мог явиться сам президент с женой. Не знаю уж почему, но ей было очень важно мнение моих родителей о ней.
Но мама так и не пришла. И нам пришлось первыми идти к ним в гости. Нас позвал отец, но по его голосу я чувствовала, как он нервничает, и что с мамой будет не всё гладко.
Помню, что я еле дотащила Диану до квартиры родителей. Она всё норовила сбежать, говоря, что у неё то живот заболел, то голова закружилась. Но я была непреклонна, и в итоге Диана, бледная и перепуганная предстала перед моей мамой.
Мама была холодна и обижена, а на Диану смотрела как на предательницу, но она всё-таки была не железной. И видя, как мы обе мучаемся, в итоге немного смягчилась. А потом стало ещё легче, потому что обаяние Дианы в очередной раз взяло над ней верх.
Сейчас родители частенько навещают нас, и не только мои. Приходят и родители Дианы, и мы собираемся все вместе, как одна большая семья. Как-то так вышло, что наши родители неплохо сошлись и оказались даже чем-то похожими. К тому же, их теперь объединяло ещё и общее «горе».
Да, время порой творит удивительные вещи. И люди прощают своим близким то, что им поначалу кажется, они никогда не смогут простить. Так было всегда. Все смиряются.
И часто я думаю вот что. А если бы Маша была сейчас жива, она простила бы? Смирилась бы? Иногда мне хочется верить, что время и здесь бы всё расставило по местам. Что Маша помирилась бы с Дианой, и они снова стали бы не просто сёстрами, но ещё и близкими подругами. Что Маша тоже приходила бы к нам в гости, быть может, даже вместе со своим парнем, и мы все вместе пили бы чай с поджаристыми булочками с кунжутом и свежим сливочным маслом.
Я представляю эту картинку так ярко, что кажется, будто всё это на самом деле. Будто это возможно. Я представляю нас вчетвером за нашим маленьким кухонным столиком, и даже этого Машиного парня представляю. Почему-то мне кажется, что это был бы опрятный темноволосый молодой человек в чистой наглаженной рубашке и с аккуратными ногтями. Я представляю, как мы с Машей вспоминали бы школьные годы и свои прошлые обиды со смехом, а парень чувствовал бы себя немного скованно в обществе трёх молодых девушек.
А потом я открываю глаза, и что-то холодное и безнадёжное сжимается в груди. Наше воображение порой бывает очень жестоко.
Я открываю глаза и понимаю, что даже если бы Маша была жива, всего этого никогда бы не было.

3

Много приятных моментов связано у меня с тем временем, когда шесть лет назад мы только начали жить вместе. Это было замечательное время, когда всё нам казалось в новинку.
Я помню, как проснулась однажды рано утром в выходной день и пошла в туалет, а когда возвращалась, взгляд мой случайно упал на трельяж и расставленную на нём косметику Дианы. Обычно она убирала её в шкафчики, но вчера мы опаздывали в театр, и Диана так и бросила всё, уходя. Здесь была её тушь, её помада, пудреница и резинка для волос. А ещё была гигиеническая помада с ароматом клубники.
И тут меня как будто что-то накрыло. Я взяла эту помаду в руку и заплакала. Я вспомнила, как когда-то очень давно, Диана предложила мне почти такую же помаду в больнице. И как тогда мне хотелось украсть её на память. А сейчас я могу держать её сколько угодно, могу видеть её каждый день и даже сама могу пользоваться. И я стояла, сгорбившись и сжимая несчастную помаду в руке, и размазывала слёзы-сопли по лицу. Я никак не могла поверить.
Плакала я негромко, но Диана спала очень чутко, и, проснувшись, испугалась.
- Что такое, Ань? Ты плачешь? – спросила она сонным голосом и приподнялась на кровати.
- Нет, - сказала я, продолжая рыдать и всхлипывать, только теперь уже громче. И я даже не могла понять, от счастья или от горя плачу. Мне было и больно и как-то судорожно сладко, как будто я впервые после долгой зимы съела мороженое в тёплый весенний день. И я улыбнулась. – Я не плачу, я просто…
Диана уже хотела встать и подойти ко мне, но я бросила помаду обратно на столик, и с виноватой улыбкой пошла обратно в постель.
- Извини, я разбудила тебя в такую рань.
- Нет, не извиню! Пока ты не расскажешь мне, в чём дело! – и в её голосе была такая милая беспомощная растерянность, такая искренняя забота обо мне.
- Ничего. Ничего не случилось, - и я обняла её, такую по-утреннему тёплую, и повалила на кровать.
- Ну, как это ничего? – прошептала она. – Ты так плакала, словно у тебя случилось какое-то горе непоправимое.
- Скорее, счастье непоправимое, - улыбалась я, уткнувшись в её плечо. – Просто я очень счастлива. Вот и всё.
- Странная ты, - Диана улыбнулась, и больше ничего не стала расспрашивать.
Мне кажется, она поняла.
А потом был капитальный ремонт квартиры, и мы вместе выбирали обои, занавесочки, коврики и всё тому подобное. И только одна мысль, что мы покупаем всё это для нашей квартиры, заставляла нас вдруг смеяться без причины и просто молча улыбаться друг другу.
И были месяцы, которые я про себя окрестила «месяцами спокойствия», когда ничто не нарушало наше безоблачное счастье, и когда мы даже не ругались из-за бытовых мелочей. Но на смену им всегда приходило другое. Другое – это кошмары Дианы. Другое – это пустые упаковки от лекарств, незакрытые пузырьки снотворного, стеклянные стаканы с вечно недопитой водой. Это множество чёрно-белых фотографий, которые умные дяди-критики называли «концептуальными», а я - просто «жуткими». Другое – это непонятные, надуманные обиды, затянувшееся молчание, необоснованная ревность, пугающие слова.
Иногда мне кажется, что Диана стоит на краю пропасти и вот-вот шагнёт туда. Мне кажется, она всегда была такой. Как будто что-то в ней есть чёрное, как дно колодца и такое же холодное и сырое, такое место в душе, куда никогда не проникает солнечный свет. И тут я бессильна.
А может, такое место есть у каждого из нас.

4

Сегодня, когда я вернулась домой, Диана сидела в кресле в зале и тихонько подпевала песне Милен Фармер, звучащей из колонок. Год назад Диана закончила курсы французского, и я сходила с ума от её мягкого произношения, от её тихого голоса, шепчущего непонятные, но такие красивые слова.
И сейчас я просто остановилась на пороге и залюбовалась ей, заслушалась. Её губы едва заметно шевелились, глаза были прикрыты, и длинные ресницы изредка вздрагивали. Слабый свет из окна падал на её лицо и шею, высвечивая гладкую кожу, а локоны волос, спускающиеся на лоб, образовали тень у глаз. Одну руку она положила под голову, а другая расслабленно и свободно лежала на ручке кресла. Тонкие пальцы застыли в неподвижности, и мне вдруг очень захотелось коснуться её руки. Я подумала, какая же она красивая. Не рука, а вся Диана. Именно сейчас, в этот самый момент.
За девять лет в её внешности и манерах не произошло сколько-нибудь значительных перемен. Просто она стала использовать меньше косметики, и уже не подводила так ярко глаза, и весь её макияж состоял из одних намёков, а часто и отсутствовал вовсе, отчего она казалась совсем юной девочкой. Её голос стал немного тише, а интонации – спокойнее и мягче. И сама она стала как будто мягче.
В любом случае, мне, как человеку, который видит её каждый божий день, трудно подмечать все эти изменения. Их замечают люди, которые не видят Диану неделями и месяцами, как Максим, например. Он говорит, что со студенческих времен Диана сильно изменилась, как будто, наконец, успокоилась, найдя то, что всегда искала.
Иногда я тоже думаю, что да, сильно изменилась. А иногда мне кажется, что нет, и что она осталась всё такой же легкомысленной.
Но мне нравится та Диана, которую я вижу сейчас перед собой.
У её ног разбросаны фотографии – результат небольшого отпуска, связанного со сменой места работы. Все снимки цветные. И они тоже очень нравятся мне. Её стиль угадывается и здесь, и в то же время, работы стали как будто светлее, ярче и многограннее. Мне хочется, чтобы она продолжала.
Песня закончилась. Диана открыла глаза и вздрогнула, заметив меня.
- Эй! Нехорошо так пугать! – пробормотала она в смущении.
- Извини, - я улыбнулась. – Не хотелось тебе мешать.
- И давно ты там стоишь?
- Минуты две. А ты хорошо поёшь.
- Да ладно тебе, - Диана махнула на меня рукой и наклонилась собрать фотографии.
Я тоже присела на пол, чтобы помочь ей.
- Спасибо, - Диана взяла стопку из моих рук и убрала в конверт.
А потом встала, чтобы отнести конверт в комнату, но я поймала её за рукав.
- Подожди. Я хочу поговорить.
- Сейчас?
- Да. Сядь рядом, пожалуйста.
Она села на пол и положила конверт, а я подумала вдруг, что многие наши важнейшие разговоры происходили на полу. И то, что началось когда-то давно с мягкого пола в комнате Дианы и «Римских каникул» на фоне, привело нас сюда, в эту комнату, в этот день.
Диана смотрела на меня с прежним спокойствием, терпеливым ожиданием и как-то отстранённо. Я могла бы подумать, что она всё ещё обижается за тот случай, когда я ушла на работу, несмотря на её уговоры и страхи, но она не обижалась. Что-то здесь было другое. Холодное, безразличное и тёмное, как отражение серого неба на поверхности воды в дождливый день.
- С тобой что-то не так, - сказала я и произнесла это как утверждение, а не как вопрос. Устраивать допросы я никогда не любила и лезть к ней в душу тоже не хотела. Но я знала, что мы обе стоим у глухой высокой стены, за которой ничего нет. И перебраться через неё нельзя, да и незачем. Нужно просто искать другой путь.
Диана не стала оспаривать это утверждение и просто молча смотрела на меня.
- Я прокручивала в голове все события последних дней, - вздохнула я, собираясь с силами. – И не нашла никаких существенных причин, по которым ты могла бы дуться на меня. Но, если дело всё-таки во мне, то лучше мне сейчас об этом узнать, потому что я просто уже не знаю, что и думать.
- Я не дуюсь, - Диана вздохнула, опустила взгляд и стала теребить пальцами ворсинки ковра.
- Тогда что? – не выдержала я. – Я что-то сделала не так?
- Нет.
- Или может, я просто надоела тебе? Хочешь, поживу у родителей недельку-другую?
- Ну что ты… Что ты. Не в тебе дело. Извини, что заставила тебя так думать.
- Но что тогда? – я уже отчаялась и ждала самого страшного.
А Диана всё молчала.
- Милая… - прошептала я. – Я помогу всем, чем смогу, ты только скажи, что тебя тревожит. Я не могу видеть, как ты мучаешься…
Она подняла на меня быстрый взгляд, и он уже не был пустым и равнодушным. Он был напуганным, отчаянным, и в то же время какая-то крошечная надежда как будто загорелась в нём. Как будто Диана хотела что-то сказать мне, но не верила, что я смогу помочь ей и боялась моей реакции.
- Аня… я… - и снова замолчала, и лишь через долгую секунду закончила: - Хочу родить ребёнка.
- Ребёнка? – я удивленно заморгала.
- Да, - она снова в смущении опустила взгляд. – Если честно, я никогда не думала, что захочу этого и всё такое, но…
Я слушала её сбивчивое неловкое бормотание и думала: «Чёрт! Ну, какая же я дубина! Могла бы и сама догадаться!». Всё это её увлечение проблемами зачатия в однополых семьях, пинетками и многозначительные взгляды на прогуливающихся по улице молодых мамаш… Мне двадцать четыре года, и, наверное, материнский инстинкт ещё не проснулся во мне, поэтому я не всегда понимала и замечала чувства Дианы.
- Тебе двадцать девять. Время ещё есть, - сказала я как можно мягче. – Мы можем пока обдумать это дело.
- Правда? – теперь настал её черед удивленно хлопать ресницами.
- Ну да. До тридцати пяти точно родишь.
- То есть… ты не против?
- А с чего бы мне быть против? Ребёнок – это же здорово!
- И ты… ты смогла бы относиться к нему как к своему собственному?
- Ну, разумеется. Ведь мы бы воспитывали его вместе.
Но Диана всё ещё смотрела на меня с недоверием, как будто хотела сказать: «Ты серьёзно что ли? Подумай хорошенько! Я ведь не в теннис тебе предлагаю сыграть!».
- То есть… - она запнулась, подбирая слова. – Ты не думаешь, что у этого ребёнка была бы ущербная семья? Не думаешь, что детей можно заводить только в нормальных семьях?
- В нормальных? А у нас ненормальная? Разве у нас уже не семья?
- Ну, не знаю… - она растерялась, избегая моего внимательного взгляда.
- Ты знаешь, - я горько улыбнулась. – Просто боишься верить.
Да, она боялась. И мне не в чем было её упрекнуть. Потому что когда-то любимый человек бросил её под предлогом «нормальной семьи», и от этого какой-то мутный чёрный осадок остался на её сердце. И я думала, что помочь здесь может только время. И я тоже смогу. Пусть и не сразу.
- Ди… Я хочу, чтобы у нас был ребёнок. И может, даже не один, это уже как Бог даст. И когда мне захочется родить, я не уйду от тебя к мужчине, обещаю. У нас нормальная семья, пусть и не совсем стандартная, да… Но никакой другой семьи мне не надо. И хочу только эту, только нашу с тобой. Да, конечно, поначалу с ребёнком будет тяжеловато… Меня не так давно взяли на работу, и у тебя тоже нет постоянных заработков сейчас, так что…
Но Диана уже не слушала меня. Она плакала.
И мне стало вдруг очень больно за неё. Мне нестерпимо хотелось повернуть время вспять и стереть все обиды, всю причинённую ей боль. Даже забрать её себе, если потребуется. Но я ничего не могла сделать. Эта боль принадлежала только ей, и это были только её раны.
Я подсела к ней ближе и осторожно обняла, поглаживая её волосы.
- Глупенькая… - шептала я. – Ну что ты расплакалась? Всё у нас будет хорошо. Всё у нас ещё будет.
- Спасибо. Спасибо за это, - шептала она в ответ, крепко прижимая меня к себе. – Мне теперь легче. Мне теперь так легко, словно я снова могу дышать. Я теперь знаю. Всё знаю и понимаю. И кто я, и чего мне всегда хотелось. Я знаю. Спасибо тебе, Аня.
И мне показалось, что эти слова были лучшими из всего, что когда-либо произносила Диана.
- Да… - сказала я, и губы мои дрогнули. – Это хорошо. Я рада, что ты поняла.
- Да. Всё благодаря тебе, Аня. И… возможно, для тебя… Возможно, ради тебя я снова смогу увидеть мир во всех цветах.
И сейчас уже поздний вечер, и Диана спит рядом со мной. Её лицо во сне спокойное, а дыхание ровное, и одной рукой она обнимает меня, так что я теперь боюсь шевельнуться. Мне кажется, нет, я уверена, что сейчас она видит прекрасные сны, и я улыбаюсь.
Это наше настоящее. А что будет дальше, я не знаю.

27 ноября 2009 – 19 марта 2010

Не забудьте оставить свой отзыв: http://ficbook.net/readfic/590843

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: