10 страница. назывался вернуться домой, должны были быть арестованы и депор­тированы в «спецпоселения» (или, «самые злостные»

назывался вернуться домой, должны были быть арестованы и депор­тированы в «спецпоселения» (или, «самые злостные», отправлены в лагерь). Других беглецов предписывалось возвращать на место, что обрекало их на неминуемую смерть в деревнях, охваченных голодом и полностью предоставленных своей судьбе без продовольственной помощи извне³¹.

На следующий день, 23 января, распоряжение, направленное на воспрепятствование бегству голодающих (и распространению ново­стей о голоде, существование которого отрицалось властями), было дополнено директивами о приостановлении продажи железнодорож­ных билетов крестьянам³². В последнюю неделю января 1933 года арестовали около 25 ООО беглецов. Спустя два месяца после начала операции было задержано более 225 ООО человек, из которых 85 % от­правили домой³³. Еженедельные донесения ОГПУ «О мероприятиях по прекращению массового выезда крестьян», направлявшиеся на­прямую Сталину и Молотову, разумеется, умалчивают о физическом состоянии задержанных.

Редкие, очень интересные документы относительно того, что происходило в голодающих украинских деревнях, составленные ру­ководством ГПУ Украины, относятся к периоду с февраля по июль 1933 года, когда голод достиг апогея. Уточним сразу относительную скудость этих источников. В этом отношении показательны инструк­ции, данные Всеволодом Балицким своим подчиненным: «Информи­ровать о вопросах, связанных с прод. затрудениями, только первых секретарей обкомов и только устно, после тщательной проверки пе­редаваемых сведений для того, чтобы наши записки не "бродили" по аппаратам и в свою очередь не стали источниками различных слухов (...) а также не составлять специальных докладных записок для ГПУ Украины, а информировать только меня своими личными письмами»³⁴. Документы, открытые в Центральном архиве ФСБ³⁵ (интересно сравнить их с другими внутренними донесениями по данному сюжету, написанными чиновниками различных уровней, бо­лее красноречивыми, демонстрирующими, что «тайна» голода была секретом Полишинеля³⁶), отражают полицейское представление о «продовольственных трудностях», которые приписывались сабота­жу, устроенному в сельском хозяйстве Украины кулацкими и контр­революционными элементами, внедрившимися в колхозы, совхозы³⁷. Особенно показательными в этом смысле являются свидетельства главы днепропетровского ГПУ С. Крауклиса, касающиеся вскрытий, проводимых его службой для определения «точных причин смерти» голодающих (Действительно ли они умерли от голода? Не имела ли

место «вражеская провокация»?) или случаев каннибализма и поеда­ния трупов, о которых рассказывается с равнодушием этнолога, опи­сывающего «дикие нравы примитивного народа»³⁸.

Призрак восстания голодных крестьянских масс, об «антисовет­ских» настроениях которых систематически сообщали информаторы и агенты ОГПУ, ясно проявляется в донесения руководства ОГПУ в Москву. Особенно пугающе ситуация в деревне выглядела в свод­ках выдержек из писем, написанных крестьянами и перехваченных бдительной цензурой³⁹- В разгар голода продолжались депортации десятков тысяч голодных крестьян, разрабатывались «грандиозные» планы депортации миллионов «кулацких, контрреволюционных и социально опасных элементов»⁴⁰ при одновременном усилении си­лового давления из страха перед крестьянскими восстаниями⁴¹.

Из донесений ОГПУ видно также, насколько условна бухгалте­рия жертв голода: зачастую сотрудники сельских советов, сами голо­дающие из-за настоящей блокады целых районов за невыполнение «священных обязательств перед государством», не вели записи актов гражданского состояния; нередки были случаи, когда мертвецов не хоронили, даже в общих могилах⁴².

Среди других важных вопросов, поднятых этими новыми источ­никами, и вопрос о продовольственной помощи, предоставляемой некоторым регионам, затронутым голодом. Как показали недавние исследования⁴³, в период с января по июнь 1933 года, когда голод дос­тиг наибольших масштабов, центральные власти приняли не менее 35 постановлений о помощи регионам, испытывающим «продоволь­ственные трудности». Реально оказанная помощь составляла прибли­зительно 320 ООО тонн, что в пересчете на 30 миллионов голодающих составляло лишь 10 килограммов зерна на человека, или едва 3 % общего среднегодового потребления крестьянина! В 1932 году СССР экспортировал 1 730 тысяч тонн зерновых; в 1933 — 1680 тысяч тонн. Кроме того, государственные запасы на начало 1933 года превыша­ли 1 800 тысяч тонн⁴⁴. Какая часть этой смехотворной продоволь­ственной помощи дошла до деревень? Без сомнения, минимальная, поскольку ее большая часть была направлена в города Украины и Северного Кавказа, также страдавшие от голода (Харьков за год по­терял более 120 000 жителей, средние города, такие как Краснодар и Ставрополь, соответственно 40 000 и 20 ООО)⁴⁵. Инструкции Всево­лода Балицкого «О мерах в связи с продовольственными трудностя­ми» от 19 марта 1933 года уточняли, что срочная продовольственная помощь, предоставляемая «на классовой основе», предназначалась исключительно тем, «кто ее заслуживает, и в первую очередь колхоз­

никам с большим количеством трудодней, бригадирам, трактористам, семьям красноармейцев, колхозникам и единоличникам». По сути, в циркуляре Балицкого перечислялись репрессивные меры, которые должны были быть приняты против «к/р, антисоветских, кулацких и другие враждебных элементов, которые, как уже установлено в ряде случаев, пытаются использовать продтрудности в своих к/р целях, для сего они умышленно распространяют слухи о голоде, вымышля­ют различные нужды, подолгу не хоронят умерших»⁴⁶.

Весной 1933 года в донесениях ГПУ Украины чувствуется беспо­койство по еще одному поводу: как добиться проведения посевной кампании в голодающих регионах? Вспоминается предупреждение, адресованное в ноябре 1932 года вторым секретарем украинской компартии Хатаевичем Молотову: «Скоро они сеять и расширять производство не будут». Несколько месяцев спустя это стало реаль­ностью. Ослабшие колхозники, пережившие голод, с трудом, как не без цинизма признают авторы донесений, возвращались к работе: «те немногие, кто еще работает, не способны выполнять нормы, вследст­вие этого они получают недостаточно хлеба и начинают пухнуть»⁴⁷. Чтобы справиться с острой нехваткой рабочей силы на селе, власти мобилизовали часть городского населения, отправленного на по­ля⁴⁸, а затем приступили к массовым переселениям «колонистов» из других регионов СССР: в 1933-1934 годах в опустошенные голодом края было перемещено более 200 ООО крестьян, причем в основном это были уволенные в долгосрочный отпуск красноармейцы.

Последний, упоминаемый в донесениях ОГПУ пункт касающий­ся положения в украинских и северо-кавказских деревнях в 1932— 1933 годах — необычайное ожесточение, сопровождавшее голод. Оно выражалось всплеском сельского бандитизма и ростом наси­лия в повседневной жизни в мире, травмированном постоянным голодом: линчевания воров, в том числе детей, пойманных при по­пытке стащить несколько овощей с грядки; самосуды, устраиваемые самими крестьянами; пытки; вымогательства, брошенные дети; кан­нибализм и поедание трупов... Исключительное по своим масшта­бам насилие, которое режим и его представители осуществляли по отношению к населению, привел к тому, что его жертвы сами стали его проводниками.

В мае 2003 года парламент Республики Украина официально признал голод 1932-1933 годов геноцидом сталинского режима против украинского народа. Термин, которым сегодня на Украине пользуются для обозначения голода, голодомор, недвусмысленен: это результат слияния двух слов, голод и морить («убивать лише­

нием пищи, истощать»): таким образом, ясно акцентируется искус­ственный характер явления.

Не все историки, как русские и украинские, так и западные, за­нимавшиеся данным вопросом, единодушны в определении голода 1932-1933 годов как геноцида. Схематично можно выделить два основных течения. С одной стороны, историки, которые видят в го­лоде явление, искусственно организованное сталинским режимом для подавления сопротивления украинских крестьян колхозной системе и уничтожения украинской нации, которая представляла собой серьезное препятствие на пути трансформации СССР в импе­рию нового типа с преобладающим влиянием России. Эти историки поддерживают тезис о геноциде. С другой стороны, есть историки, которые, признавая преступный характер сталинской политики, считают необходимым изучение всех случаев массового голода 1931-1933 годов (казахского, украинского, западносибирского и поволжского) как сложного явления, в котором помимо «имперских устремлений» Сталина сыграли важную роль многочисленные фак­торы — от геополитической ситуации до необходимости ускорения индустриализации и модернизации⁴⁹. Для этих историков термин «геноцид» к голоду 1932-1933 годов на Украине и Кубани неприме­ним. До последнего времени я сам был склонен разделять эту точку зрения⁵⁰. Недавние работы Терри Мартина, особенно его воспроиз­ведение «национальной интерпретации» голода Сталиным, недавно рассекреченная переписка Сталина с Кагановичем, опубликованные Юрием Шаповалом и Валерием Васильевым документы, которые я здесь в изобилии цитировал, убедили меня в специфичности укра­инского голода по отношению к другим явлениям такого порядка 1931-1933 годов. Те являются прямыми, но непредвиденными, не-запрограммированными последствиями политики, проводимой с конца 1929 года: насильственной коллективизации, раскулачива­ния, введения колхозной системы, конфискации урожая и скота. До лета 1932 года украинский голод имеет те же причины, но с лета 1932 года, как только Сталин решает намеренно увеличить его мас­штабы, чтобы наказать украинских крестьян, сопротивлявшихся «новому крепостному праву» его характер меняется. Крестьян на­казали тяжелее всех — голодом и мучительной смертью миллионов человек. Другому виду репрессий, на этот раз полицейских, одно­временно подверглись местные чиновники, интеллигенция, кото­рых арестовывали и сажали в тюрьмы. В декабре 1932 года двумя тайными постановлениями Политбюро на Украине — и только на Украине — был положен конец политике «коренизации» кадров,

проводимой с 1923 года во всех федеративных республиках; укра­инский «национализм» перестал существовать⁵¹.

Ныне, основываясь на новых данных, мне кажется справедливым квалифицировать как геноцид действия сталинского режима, направ­ленные на наказание голодом и террором украинского крестьянства, действия, следствием которых стала гибель более 4 миллионов чело­век на Украине и Северном Кавказе.

Тем не менее, голодомор сильно отличался от холокоста. Речь не шла о полном уничтожении украинского народа. Он не основывался на прямом убийстве своих жертв. Он разрабатывался, исходя из по­литических, а не этнических или расовых соображений. Тем не менее, по количеству жертв голодомор, рассматриваемый в историческом контексте, единственное событие XX века в Европе, которое можно было бы сравнить с двумя другими геноцидами: геноцидом армян и Холокостом.

Примечания

1. Среди наиболее значимых из последних работ, вышедших в последнее время, и использующих в том числе эти источники, упомянем: третий том (1930-1933 гг.) монументального труда «Трагедия советской деревни» под ред. В. П. Данилова, опубликованный в 2001 году издательством РОССПЭН; переписку Сталина и Кагановича (под ред. Олега Хлевнюка, опубликован­ную в 2001 году издательством РОССПЭН), а также четыре сборника доку­ментов под редакцией С. В. Кульчицкого: Голод 1932-1933 роюв на Украши: очима историюв, мовою докуменпв. Киев, 1990; он же. Голодомор 1932— 1933 pp. в Украши: причины и наслщки. Киев, 1993; он же. Колектив1защя и голод на Украши, 1929-1933. Киев, 1993; он же. Украина м1ж двумя вшнами (1921-1939). Киев, 1999; Шаповал И., Васильев В. Комащцры Великого голо­ду: по13дки В. Молотова и Л. Кагановича в Украшу та на Швшчный Кавказ, 1932-1933. Киев, 2001. Вспомним также имеющий важное значение сбор­ник переписки итальянских дипломатов, опубликованный Андреа Грациози: Graziosi A. Lettres de Kharkov: la famine en Ukraine et dans le Caucase du Nord à travers les rapports des diplomates italiens, 1932-1934 // Cahiers du monde russe et soviétique. Vol. 30 (1-2), janvier-juin 1989 (на ит.: Lettere da Kharkov, La carestia in Ucraina e nel Caucaso del Nord nei rapporti dei diplomatici italiani, 1932-1933. Turin, 1991).

2. О голоде в Казахстане см.: Абылхожин 3. Б., Алдазуманов К. С., Козы-баев М. К. Коллективизация в Казахстане: трагедия крестьянства. Алма-Ата, 1992; Ohayon I. Du nomadisme au socialisme. Sédentarisation, collectivization et acculturation des Kazakhs en URSS, 1928-1945. Paris: Maisonneuve, 2006; Малышева M. К., Познанский В. С. Казаки-беженцы от голода в Западной Си­

бири, 1931-1934. Алматы, 1999; Ивницкий Н. А. Репрессивная политика со­ветской власти в деревне. 1928-1933. М., 2000.

3. Martin Т. The Affirmative Action Empire: Nations and Nationalism in the Soviet Union, 1923-1939. Ithaca, New York: Cornell University Press, 2001.

4. Mace J. Communism and the Dilemmas of National Liberation: National Communism in Soviet Ukraine, 1918-1933. Cambridge: Cambridge University Press, 1983.

5. The Black Deeds of the Kremlin. A White Book, vol. 2: The Great Famine in Ukraine in 1932-1933. Detroit, 1955.

6. ЦА ФСБ 2/10/53/42-50.

7. Голод 1932-1933 роюв на Украши: очима историюв, мовою документе.
Кульчицкий С. В. (ред.). Киев, 1990. С. 147-148.

8. РГАСПИ. 82/2/139/162-165.

9. Письма Чубаря и Петровского входят в сборник Ю. Шаповала и В. Ва-
сильева, Комащцры... Цит. соч. (прим. 1). С. 206-215

10. РГАСПИ. 81/3/99/67-68.

11. Шаповал Ю., Васильев В. Цит. соч. С. 93.

12. О III Партконференции КП(б)У см. статью, которую посвятил это­му «прологу к трагедии голода» Юрий Шаповал в работе, цитировавшейся в прим. 1 (Комащцры...), сс. 152-178.

13. Шаповал Ю., Васильев В. Цит. соч. С. 98.

14. Сталин — Каганович. Переписка. О. В Хлевнюк (ред.). М.: РОССПЭН, 2001. С. 273-274.

15. На фронте сельскохозяйственных заготовок. 1932. № U.C. 1.

16. Шаповал Ю., Васильев В. Цит. соч. С. 104.

17. См. документы, собранные Ю. Шаповалом, В. Васильевым. Цит. соч. С. 204-367.

18. РГАСПИ. 81/3/214/214.

19. РГАСПИ. 81/3/214/8.

20. РГАСПИ. 558/11/740/180.

21. Шаповал Ю., Васильев В. Цит. соч. С. 125 (об арестах за саботаж за­готовок). Количество осужденных за «хищение общественного имущества» рассчитывается по данным докладной записки председателя Верховного Суда СССР А. Н. Винокурова о практике применения закона от 7 августа 1932 года (ГА РФ. 1235/141/1005/67-91).

22. См. оперативное сообщение о конфискациях хлеба, украденного и ук­рытого на Кубани от 10 ноября 1932 г. в: Bulletin de l'IHTP. № 81-82. 2003. P. 203-205.

23. Осколков E. H. Голод 1932-1933 в зерновых районах Северо-Кав­казского края // Голодомор 1932-1933 pp. в Украши: причины и наслщки. ]УНждународная конференщя. Киев, 1995. С. 120-121.

24. РГАСПИ. 82/2/141/7476.

25. РГАСПИ. 17/3/912/54.

26. РГАСПИ. 81/3/232/62.

27. РГАСПИ. 81/3/215/25-33.

28. РГАСПИ. 17/2/514, вып. 1, 6-9.

29. АПРФ. 3/30/189/3-10.

30. РГАСПИ. 558/11/45/109.

31. Директива ОГПУ № 50031 от 22 января 1933 г. ЦА ФСБ. 2/11/6/51-52.

32. РГАСПИ. 17/42/80/9.

33. Докладная записка ОГПУ № 50145 «О мероприятиях по прекращению массового выезда крестьян» от 25 марта 1933 г. // Bulletin de l'IHTR № 81-82. 2003. P. 246.

34. Телеграмма В. Балицкого Г. Ягоде от 22 марта 1933 г. ЦА ФСБ. 2/11/3/12-14.

35. Публикуются в сборнике документов под редакцией В. П. Данилова «Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД». Т. Ш/2 (1932-1934). Подборку этих документов в переводе на французский язык с комментария­ми Н. Верта можно найти в «Bulletin de l'IHTP». № 81-82. 2003. P. 340.

36. См., напр., донесения работников ЦИК с мест, охваченных голодом в: Werth N., Moullec G. Rapport secrets soviétiques. La société russe dans les docu­ments confidentiels, 1921-1991. Paris: Gallimard, 1995. P. 152-159.

37. См. письмо В. Балицкого руководителям местных отделений ГПУ от 19 марта 1933 г. ЦА ФСБ 2/11/971/145-147.

38. Письмо С. Крауклиса В. Балицкому от 5 марта 1933 года (ЦА ФСБ 2/11/56/207/209); письмо руководителя киевского ГПУ В. Балицкому от 12 марта 1933 года (ЦА ФСБ 2/11/971/131-133). Он пишет в том числе: «В ряде случаев, людоедство переходит даже "в привычку". Имеются фак­ты, когда отдельные лица, замеченные в людоедстве в прошлом году, упот­ребляют в пищу человеческое мясо и сейчас, для чего совершают убийство детей, знакомых и просто случайных людей. В пораженных людоедством се­лах с каждым днем укрепляется мнение, что возможно употреблять в пищу человеческое мясо. Это мнение распространяется особенно среди голодных и опухших детей» (В. П. Данилов, А. Берелович (ред.). Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ. НКВД 1918-1939. М.: РОССПЭН. Т. 3. Книга 2. 2005. С. 332).

39. См., напр., сводку (от 1 марта 1933 года) выдержек из писем, от­правленных молодым красноармейцам, проходящим службу в Северо-Кавказском военном округе, перехваченных военной цензурой. ЦА ФСБ. 2/11/56/51-64.

40. См., напр., план депортации в Сибирь и Казахстан 2 миллионов че­ловек, предложенный в начале февраля 1933 года Сталину руководителем ОГПУ Генрихом Ягодой и шефом Гулага Матвеем Берманом. Что касается этого проекта и его частичного осуществления, позволю себе отослать чита­теля к моей последней работе: L'ile aux cannibales. 1933, une deportation-aban­don en Sibérie. Paris: Perrin, 2006.

41. См. протокол заседания Политбюро ЦК от 12 марта 1933 года, в ходе которого было решено расширить полномочия украинского ГПУ в облас­ти «борьбы с массовыми волнениями» и «расширения применения высшей меры социальной защиты» (смертной казни // РГАСПИ. 17/162/14/89-96.

42. См.: ЦА ФСБ. 2/11/880/1-3: там же, 2/11/971/112-118.

43. Davies R.W., Tanger M. В., WheatcroftS. Stalin, Grain Stocks and the Fam-
ine of 1932-1933 // Slavic Review. 1995/3. P. 642-657; Гинзберг Л. И. Массо-
вый голод в сочетании с экспортом хлеба в начале 1930 годов. По материалам
особых папок Политбюро // Вопросы истории. 1999. № 10. С. 36-52.

44. См. предисловие Зеленина И. Е. к третьему тому сборника докумен-
тов под ред. В. П. Данилова «Трагедия русской деревни». Цит. соч. (прим. 1).
С. 7-47.

45. Васильев В., Шаповал Ю. Цит. соч. С. 104-105. О том, что лишь не­значительная часть выделенной помощи действительно достигала пунктов, охваченных голодом, сошлемся на примере Казахстана на письмо видно­го казахского политического деятеля Турара Рыскулова Сталину от 9 мар­та 1933 года. Перевод и комментарии см. в: Werth N. Une famine méconnue: la famine kazakh de 1931-9133 // Communisme. № 74-75. 203. P. 8-42.

46. Письмо В. Балицкого от 19 марта 1933 года, см. прим. 37.

47. Доклад полномочного представителя Северо-Кавказского ГПУ о продовольственных затруднениях в Ейском округе от 21 апреля 1933 года. ЦА ФСБ. 2/11/56/95-98.

48. Вот что писал по этому поводу (20 июля 1933 года) консул Италии в Харькове: «Мобилизация городских сил приняла неслыханные масшта­бы. [...] На этой неделе в село направили по меньшей мере 20 тысяч человек. [...] Позавчера окружили рынок, взяли всех трудоспособных людей, мужчин, женщин, подростков обоего пола отвели на вокзал под охраной ГПУ и отпра­вили на поля» (Graziosi A. Lettres de Kharkov... Art. cit. P. 77).

49. По развитию историографии голода на Украине см. увлекательную статью Андреа Грациози: Graziosi A. Les famines soviétiques de 1931-1933 et le Holodomor ukrainien. Une nouvelle interprétation est-elle possible et quelles en seraient les consequences? // Cahiers du monde russe. Vol. 46/3, juillet-septem­bre 2005. P. 453-472.

50. Позволю себе отослать читателя к своей статье «Comment Staline a-t-il affamé l'Ukraine?» // L'Histoire. № 188. P. 78-86 и к главе «La grande famine» в: Livre noire du communisme. Paris: R. Laffont, 1997. P. 43-295.

51. См.: Martin T. Op. cit. Chap. VII. P. 273-308.

ГЛАВА 8

«Примитивные бунты» в СССР*

В сентябре 1947 года Сталин получал от министра внутренних дел Сергея Круглова тревожные сообщения о росте сельского бан­дитизма в некоторых областях Центральной России (Тамбовской, Воронежской, Орловской) и Украины. Банды вооруженных людей нападали на ссыпные пункты, в которых хранился колхозный уро­жай, собранный в рамках «обязательных поставок государству», на грузовики, перевозившие зерно, на сельские кооперативные мага­зины. Эти акции, отмечалось в донесениях МВД, отличал ряд осо­бенностей: награбленное часто распределялось бандитами, которые называли себя «мстителями», между колхозниками. Многие напа­дения в действительности симулировались; у грабителей, очевидно, были сообщники среди шоферов грузовиков, трактористов, сторожей и даже колхозного правления.

В то же время бандиты проявляли необычайную жестокость по отношению к работникам, которые пытались выполнить «колхозные обязательства перед государством»: их не только убивали, но и сам способ убийства отличался особой демонстративностью: труп уродо­вали до неузнаваемости, а рядом с жертвой подчеркнуто клали офи­циальные документы, касающиеся планов по поставкам.

Ликвидация этих банд, которые, как правило, насчитывали не более десяти человек, была особенно трудной, поскольку они поль­зовались поддержкой местного населения. Многие из них попадали в руки милиции только тогда, когда покидали свою территорию и нападали на магазины и зернохранилища в райцентрах или даже на окраинах крупных городов¹.

Это явление послевоенного сельского бандитизма интересно во многих отношениях. В качестве индикатора настроений в советской деревне в контексте неурожая (и местами голода), слухов о буду­

щем роспуске колхозов и ожесточения, вызванного четырьмя годами войны. В качестве последней волны крестьянского сопротивления, дважды достигавшего апогея: в ходе гражданской войны и в первой половине 30-х годов вследствие насильственной коллективизации деревни и раскулачивания. В качестве замечательного примера «при­митивного бунта», как его определил историк Эрик Хобсбаум в своем фундаментальном труде «Примитивные бунтари»².

В послесловии к последнему изданию работы «Бандиты»³ Эрик Хобсбаум остановился на дискуссии вокруг его труда, высказывая сожаление о «вульгаризации» концепции «социального бандитиз­ма», согласно которой любая форма бандитизма является проявле­нием «примитивного бунта». Приведем здесь предложенное Эриком Хобсбаумом разграничение между «социальными бандитами», един­ственными аутентичными проводниками «примитивного бунта» — преступившими закон крестьянами, принадлежащими сельской общине, которая считает «мстителей», нападающих на представите­лей власти, навязывающей деревне свой контроль, борцами за права угнетенных, и «обыкновенными бандитами», оторванными от корней, действующими вне своей среды, действия которых осуждаются об­ществом. Понятно, что линия водораздела между этими двумя типа­ми бандитизма — именно это стало основной мишенью для критики модели «примитивных бунтов» Хобсбаума — часто размыта. В смут­ное время — а данное явление достигало наибольших масштабов в момент социальных и политических потрясений, революций, войн, таких кризисов в сельском мире как голод — значительная масса мар­гиналов деструктурированного традиционного общества, среди кото­рых дезертиры зачастую играли ключевую роль, образовывала связь между «социальным бандитизмом» и «обычным бандитизмом».

История бандитизма — или, точнее, бандитизмов — как социаль­ная история, подчеркивает Эрик Хобсбаум, имеет смысл только в контексте истории власти, отмеченной стремлением современного государства осуществлять все более полный контроль над общества­ми и территориями, ограничивать и даже устранять все формы мар­гинальное™, следить за границами. Это история, таким образом, и социальная и политическая. Хобсбаум черпал материалы и примеры для своего очерка в истории многих стран — от Южной Италии до Китая, от Бразилии до Мексики (уделив особое внимание кресть­янской революции Сапаты и Панчо Вильи, в ходе которой традици­онный сельский бандитизм сыграл важную роль в революционной динамике). Единственная глава, посвященная России, касается осо­бой формы бандитизма — бандитизме в политических целях: речь

идет о «революционных экспроприациях», осуществлявшихся в 1906-1907 годах на Кавказе, самой известной из которых было воо­руженное ограбление Тифлисского банка, совершенное знаменитым большевистским деятелем Камо (Тер-Петросяном).

Что касается советской истории, ее в очерке Хобсбаума нет. По­скольку речь идет о марксистском историке, писавшем в конце 60-х годов, удивляться нечему. Помимо проблем с источниками, то­гдашнее видение истории СССР, которое сводилось к неудержимому движению «первой в мире социалистической страны» к модерниза­ции, ни в коей мере не способствовало изучению таких, на первый взгляд периферических, явлений советской истории как сельский бандитизм — признак архаизма и социального регресса⁴. На протя­жении последнего десятка лет социальная история, возродившаяся благодаря доступу к ставшим доступными источникам, занимается как раз определенными аспектами регресса в советское время, осо­бенно в ходе трех десятилетий между революциями 1917 года и концом 40-х годов. Так, история Гражданской войны, более не огра­ничивается военно-политической составляющей противостояния «красных» и «белых»; историки обращаются к тому, что происходило «за линиями фронта»⁵, показывают важную роль крестьянских войн в исходе конфликта. В этой новой истории Гражданской войны, в том числе, освещены конфликт города и деревни, процесс распростране­ния социального насилия из зон насилия военного, формы регресса, «брутализации» (в том смысле, который вкладывал в этот термин Джордж Моссе), «архаизация» городов и деревень. В эти сюжетные рамки вписывается и всплеск сельского бандитизма в 1918-1922 го­дах. Исследователи советской истории 1930-х годов, долгое время за­висевшие от схем и тем для изучения, выводившие на первый план, несмотря на «трудности, связанные со строительством социализма в отдельно взятой стране», модернизаторские достижения сталинского проекта, начали анализировать активные и пассивные формы сопро­тивления крестьянского мира, интересоваться маргиналами, деклас­сированными элементами, оставшимися на обочине сталинской революции, изучать политику социального исключения. «Большой террор», например, сейчас рассматривается уже не только как чистка политической, военной, экономической и интеллектуальной элиты страны, сколько как радикальное завершение масштабной кампании, направленной на окончательную ликвидацию отклонений, «беспо­рядков», «социально опасных элементов» и маргиналов, которым не было больше места в новом социалистическом обществе⁶. В этом от­ношении особое значение имеет изучение бандитизма, расцветшего

в тех регионах СССР (Сибирь, Урал, Казахстан), куда депортирова­лись ссыльные (особенно «кулаки» и «социально опасные элемен­ты» из крупных городов, регулярно «очищавшихся» от маргиналов). Наконец, история послевоенных лет включает также анализ аспек­тов до сих пор плохо изученного процесса «выхода из войны»: таких как ожесточение социальных отношений вследствие военного опы­та, упадок деревень, вновь охваченных неурожаем и даже голодом, и формы сопротивления советизации (особенно на западных окраинах СССР), организованного прибалтийскими и украинскими партиза­нами-националистами, которые советская власть квалифицировала как бандитов.

Приняв во внимание эти новые векторы исследования, мне пред­ставляется интересным проверить на примере СССР хобсбаумовскую модель «примитивного бунта». Бандитизм, и особенно «социальный бандитизм», на протяжении трех первых десятилетий советского пе­риода русской истории (1917/1918 — конец 1940-х годов) оставался возобновляемым явлением, более-менее широкого масштаба. Со сво­ей стороны, государство не оставляло попыток ликвидировать то, что казалось настоящим вызовом «порядку управления». Примечатель­но, что борьба «со всеми формами бандитизма» возглавляла список приоритетов Министерства внутренних дел в официальном докумен­те, датированном 10 января 1946 года, в котором речь шла о после­военной реорганизации государственных силовых структур⁷. Из всех отделов МВД самым важным был отдел по борьбе с бандитизмом, чис­ленность сотрудников которого в 1946 году составляла 100 ООО чело­век. Действительно, в глазах советской власти галактика бандитизма была поистине бескрайней — от дезертиров до прибалтийских и укра­инских партизан. Естественно, хобсбаумовской модели «социального бандитизма» и «примитивного бунта» соответствует лишь небольшая часть преступлений, квалифицированных советскими властями как «бандитизм». Определить контуры бандитизма, избежать ловушек терминологии, подразумевающей различные реалии, — необходимое условие исследования этих еще мало изученных тем.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: