Passo romano» – римский гусиный шаг

После посещения казарм фашистской милиции в феврале 1939 года он написал следующее:

Произведенное на меня впечатление – огромно. Гидония[160]является самым генератором силы для нашей завтрашней войны, и из всех ваших творений это, возможно, дает самое яркое и рельефное ощущение Гения и Власти.

Это был год, когда на парадах в итальянской армии, начиная с фашистской милиции, был введен «passo romano» – шаг, по поводу которого тогда проходило так много бесполезных дискуссий. Это факт, что единственной армией в мире, которая маршировала без характерного шага, была итальянская армия. Вполне очевидно, что парадный шаг – неотъемлемая черта для тренировок в колоннах, и бесспорно, что такой шаг имеет огромное воспитательное значение. Хорошо известен эпизод при Ватерлоо. В какой-то момент сражения некоторые прусские дивизии заколебались под тяжелым огнем французской артиллерии. Тогда Блюхер отвел их назад на позиции гусиным шагом, а затем они бесстрашно продолжили сражение.

Когда во время одного из своих периодических визитов в Рим посол Гранди имел возможность присутствовать на одном из первых маршей «passo romano», он был просто в восторге. Он был так увлечен им, что отметил значимость «passo» как с фонетической, так и с нравственной точки зрения в приводимом ниже отрывке из адресованного мне письма:

Тряслась земля под глухим грохотом, или, точнее, под ударами молота, под ногами легионеров. Я видел чернорубашечников совсем близко; когда они шли «passoromano», их глаза сверкали, их губы были плотно сжаты, на лицах появилось новое выражение – не просто воинственное, а выражение удовлетворенной гордости, с которой молотобоец опускает свой молот и разбивает голову врага. Действительно, после первых десяти или двенадцати шагов рокот начал нарастать, как эхо ударов молота в ушах молотобойца удваивает свою силу. В духе необходимых революционных преобразований наших традиций, которое Вы осуществляете, «passoromano» (вместе с близким «voi»[161]и униформой) является и всегда будет оставаться наиболее мощным инструментом фашистского воспитания молодежи. Вот почему я задаюсь вопросом: не является ли музыка при парадном шаге излишней? В то время как барабан подчеркивает его, оркестр (не посчитайте мое замечание самонадеянным и излишним) отвлекает и приносит вред тому, что должно подчеркиваться тишиной и барабанами, я имею в виду эхо и вибрацию этого ритмичного, мощного, слитного бронзового удара.

Смена караула

Это были годы, когда партия предложила революционизировать традиции. С этой целью была введена церемония смены караула.

Со временем смена караула стала наиболее плохо поставленной из всех военных церемоний. Никто не наблюдал за ней, потому что она никого не интересовала. Направив по крайней мере одну роту и оркестр для увеличения караула и таким образом улучшив церемонию в Квиринале, почти идентичную церемонию начали проводить перед Палаццо Венеция перед глазами постоянно увеличивающейся толпы зрителей, состоявшей из итальянцев и иностранцев.

Гранди однажды представился случай присутствовать на смене караула у Палаццо Венеция и, описав сцену как великолепную и грандиозную, он далее продолжает:

То, что я раньше видел в Берлине, и то, что я довольно часто вижу в Лондоне сейчас, не может сравниться с этим. Тесные порядки, которым вы обучили своих солдат, превосходны и уникальны. Этим утром Ваши солдаты в своих униформах стального цвета воодушевленно маршировали, демонстрируя стальные мускулы. Это не было похоже ни на англосаксонский «балет», ни на тевтонские «катапульты». Это была монолитная сталь, мощная масса, как у немцев, но не из чугуна, а из вибрирующего металла. Это наиболее сильный инструмент народной педагогики, который Вы когда-либо создавали.

Кто в последнее время не бросал камень в секретаря партии Стараче? На сессии Большого совета Гранди был определенно злобный. Однако в 1938 году в письме, которое он написал мне после визита в Фарнезину, он вдруг сказал: «Стараче там творит чудеса» [162]. И, объявляя о своем отъезде в Лондон, он заявил, что постарается избежать поездки через Францию и поедет через Германию, потому что, как он сказал, «за семь лет, что я провел в Лондоне, я никогда, ни разу, ни одной ночи не провел в Париже – городе, который я не терплю».

Во время оккупации Албании он писал из Лондона следующее:

Сегодняшние события меня необычайно воодушевили. Вы, дуче, заставляете революцию находиться в движении – неизбежном и безжалостном движении трактора. После отмщения за Адуа – отмщение за Валону[163]. Ваш верный соратник, который в течение восьми лет имел привилегию каждый день наблюдать Вас за работой, знает, что Вы никогда не ослабляли своих усилий, даже на миг. Это завоевание впервые делает Адриатику со стратегической точки зрения Итальянским озером и открывает древние пути римского завоевания на Восток для Италии Муссолини[164].

Что касается отношения графа Гранди к нынешней войне, то сначала это была позиция воодушевленной поддержки. 9 августа 1940 года он вручил мне фотокопию одной из своих статей, написанной 26 лет назад (в декабре 1914 года), в которой говорилось, что причины интервенции в 1914 году – идеологические и политические – были такими же, как причины интервенции 25 лет спустя. Он писал:

Начиная с того времени, дуче, под Вашим руководством, мы верили, что настоящая война, итальянская революционная война, нам еще предстоит и что это будет война пролетариата с Италией, Германией и Россией на одной стороне и Францией и Англией – на другой. С того времени мы знали, что последние – это наши настоящие враги, хотя мы и готовились сражаться на их стороне.

Когда он наконец вернулся из Лондона, где имел вес в определенных кругах, его сделали хранителем печати, и в этом качестве он весьма способствовал завершению работы над Кодексом, который он хотел назвать Кодексом Муссолини. Будучи избран президентом палаты фаши и корпораций, оставаясь при этом хранителем печати, он писал мне следующее 27 марта XVIII года фашистской эры:

Я глубоко благодарен Вам за Ваши добрые слова, сказанные мне сегодня вечером. Стать еще в большей степени одним из новых итальянцев, которых Вы создаете, – это цель моей жизни, моей веры, моей души, которые принадлежали Вам в течение двадцати пяти лет, мой Дуче.

Предупреждение

2 декабря 1942 года я обратился к палате с речью по поводу политической и военной ситуации. Председательствовал Гранди. В атмосфере собрания ощущались теплота и сердечность, которые, казалось, передавали полное единство. На следующий день мне было передано письмо следующего содержания, подписанное «Женщина»:

Рядом с Вами находятся два или три чиновника, которые что-то замышляют. Вчера я присутствовала на ассамблее, находясь на галерее для прессы, и обратила внимание на таинственный вид Гранди. Его аплодисменты были притворными. Он слишком долго находился в Лондоне. Тот, кто его знает, предупреждает Вас – будьте настороже!

Случай с Гранди не является уникальным; он один из многих, и все они похожи. Это исторический факт, что во времена сильных кризисов вожди ослабевают или становятся предателями, в то время как рядовые члены держатся твердо и остаются верными. Расчетливость (т.е. ум, сообразительность) заставляет действовать первых, в то время как последних направляет основная и примитивная сила чувства. Наблюдая такие духовные изменения, какие были показаны здесь на примере писем Гранди (из которых была процитирована лишь малая часть), можно понять мой цинизм, который также объясняется тем, что никогда в жизни я не имел друга.

Выло ли это хорошо? Или плохо? Я задавался этим вопросом на Ла-Маддалене; но я не нашел на него ответа, потому что, плохо ли, хорошо ли, сейчас уже ничего не изменишь. В Библии сказано: «Горе тому, кто одинок»[165], а в эпоху Возрождения кто-то сказал: «Будь один, и будешь сам себе хозяин». Если бы у меня сегодня были друзья, им пришлось бы мне «симпатизировать», что буквально значит «страдать со мной». А так как у меня никого нет, мои дела не выходят за пределы весьма узкого круга.

Глава XVII

Драма двоевластия (1)

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: