Итак, «Дзуар» — это святое «информативное» наследие предков или заимствование, связанное с «грузино-христианской пропагандой»?

Начнем с того, что в той же трактовке понятия «Дзуар» В. Абаев предполагает, в свою очередь, негрузинское происхождение термина «Джвари»: «… Грузинское джвари не является, по-видимому, коренным (картвельским) словом. Оно сближается с груз. ZOVARAKI «жертвоприношение» (Марр и Смирнов, Вишапы. П., 1931, стр. 88) и вместе с последним словом может восходить к ср. иран. Zóhr, др. иран. Zouθra —«жертвоприношение» (ИЭСОЯ, стр. 402)».

Если дело обстоит так, то в Грузии понятие «джвари» должно быть дохристианского происхождения, значит, более древним. И это подтверждается в исследованиях грузинских ученых: «…термином «джвар» обозначались сакральные знаки и объекты религиозного поклонения, по своему происхождению относящиеся к дохристианской эпохе. Так, джваром назывались знаки татуировки…, хлебец, посвященный «великому Богу»…, культовые места и здания…» (ДРВ и ОГИГП В. В. Бардавелидзе, стр. 154).

Парадокс, в Осетии с ее древним, крепким, традиционным вероисповеданием «Дзуар», якобы, связан с «христианской пропагандой», а в «пропитанной» христианством Грузии, со своим католикосом, «джвари» относится к «дохристианской эпохе».

Еще более парадоксально, каким образом узконаправленное «христианское» обозначение Дзуар (джвари) — «крест» и в Осетии, и в дохристианской Грузии превратилось вдруг во всеохватывающее понятие «Дзуар» (джвари) — святой, покровитель, патрон, святилище, святое место, священный хлебец, оберег, крест, оспа», и т. д.? Ну, а если учесть, что «Дзуар», пусть не такой всеохватывающий, но все же многозначный термин, известен почти у всех северокавказских народов (у абхазов — это «адзар-джьуар», у черкесов — это «джор», у кабардинцев — это «дзор», у балкарцев — «зор», у ингушей — это «дзхарг» и т. д.), то корни происхождения данного термина, становится очевидным, следует искать в более древних, дохристианских источниках.

Большую ценность в изучении интересующего нас вопроса представляет дошедшее до наших дней древнее народное обрядовое искусство горских грузин от сванов на западе до хевсуров на востоке. В отличие от равнинных грузин, здешние горцы с трудом поддавались христианизации.
И поэтому, хотя имена святых и названия молитв

обозначались, большей частью, христианскими терминами, все же религиозные верования сванов, пшавов, хевсур, мохевцев и рачинцев оформлялись древними обрядами, дошедшими до наших дней со времен первобытнообщинного и раннеклассового обществ. С тех пор основным связующим «объектом», вокруг которого разворачивались все ритуальные празднества, оставался у горцев-грузин «джвари». Первоначально «джвари», как предполагается, означал культовое дерево, почитание которого, особенно у хевсур и пшавов, генетически связывалось с местными божествами (В. В. Бардавелидзе, ДРВ и ОГИГП, стр.2). Затем культ священного дерева-«джвари» воспроизводил древо изобилия, и на высокой ступени развития «астральной религии» оно связывалось с царством Великой Матери Наны (В. В. Бардавелидзе, ДРВ и ОГИГП, стр.105).

В не меньшей мере почитание «священного дерева» зафиксировано и у северокавказских народов. Так, известно, что абхазы и адыги не строили языческих храмов, а роль общественных святилищ у них играли «священные деревья». Таковыми были Дуб-«джор» в верховьях реки Ту или деревья‑молитвенники у шапсугского селения Агуй и т. д. (ОНГ и АЭвТА, К. Х. Меретуков, стр. 84). В Осетии «священное дерево» получило самое разнообразное предназначение: от фамильного («Нæзы Дзуар» — с. Тапакау и т. д.), до общесельского, или до общенародного («Старый Реком» — с. Хукали и т. д.).

Часто несколько деревьев, а то и целые лесные массивы, становились известными на Кавказе «священными рощами»: «Хетæджы къох»-роща Хетага, «Тбау-Уациллайы

хъæд»-лес Тбау-Уацилла; «Алардыйы хъæд»-лес Аларды и т. д. (Осетия); Тхамахинская роща, «Псыджорэ‑мэзыр» — лес у священной реки и т. д. (Адыгея).

Одним словом, «священные деревья» были «разбросаны» по обоим отрогам Кавказского хребта с одним

и тем же обозначением: «дзуар»; «джвари»; «джор»; «дзор»; «адзар»; «джьуар»; «дзхарг» и т. д. А это значит, что «священные деревья» северокавказцев и горских грузин должны были иметь и одинаковое изначальное идейное содержание. Один из архаичных обрядов, объясняющих предназначение священных деревьев и представляющих собой приобщение детей к общинному божеству, сохранился у восточно-грузинских горцев. Основной идеей этого обряда было «подкатывание» под «священное дерево» совершенно голого ребенка, которому еще не было года от рождения. По существу, представлялась симуляция рождения ребенка от дерева. Подобный обычай «катания» годовалого ребенка известен в Осетии, но только на каменной глыбе, называемой «Мады Майрæмы дзуар». Такие камни-дзуары находились у каждого осетинского селения и были самыми распространенными из дзуаров‑молитвенников. К этим камням-дзуарам вначале подводили молодую невесту, позднее здесь она просила святых покровителей о рождении ребенка, а затем на этом священном камне «катали» годовалых детей, ассоциируя их с рожденным от камня Нартом Сосланом.

По сути, так же, как «роженица-дерево», представлялась «роженицей» каменная глыба. Таким образом, впервые перед нами вместе с одинаковым обозначением абсолютно разных элементов природы (дерево- «дзуар» и камень- «дзуар») предстают одинаковые по основному идейному содержанию обряды (симуляция рождения ребенка от камня и дерева). Значит, под понятием «дзуар» кроется не наружное, видимое обозначение молитвенника, а некий невидимый, абстрактный, объединяющий символ.
Чтобы представить этот символ, мы должны выяснить самые ранние мотивы, побуждающие древнего человека создавать первые алтари‑молитвенники.Безусловно, вначале молитвенники представляли природные образования в виде гигантских древних деревьев или исполинов-камней (очевидно, ни о каких рукотворных молельнях речь идти не может, поскольку образование первоалтарей восходит к самым ранним временам родоплеменного общества, когда человечество еще не было знакомо со строительными ремеслами или только начинало их осваивать).

В те давние времена, скорее всего, первопричиной обожествления природных святилищ стали заботы о безопасности рода (племени), когда за могучими деревьями и скалами-камнями можно было спрятаться от дождя, снега, холода, врагов и хищных зверей. Еще «большее» обожествление приобретали первоалтари, снабженные удобными для укрытия трещинами, дуплами, разломами и нишами-пещерами (по настоящее время камнями-«кувæндон»-ами «Майрæм» в Осетии являются

или расколотые, или стоящие рядом, образуя некий проход, валуны-камни). Итак, мы подошли к объяснению первого (сформированного длительным сосуществованием древнего человека с валунами-скалами-камнями и гигантскими деревьями) объединяющего понимания «дзуар» -а как защитника-тотема-покровителя-оберега.

Через многие тысячелетия деревья- «Дзуар» — «Хетæджи къох» (Роща Хетага) «защитят» от врагов одного из родоначальников многочисленных фамилий Осетии, в дзуарах-скалах-пещерах-крепостях «Задалескы Нана» (пещера в отрогах горы Урсхох) и «Урсдоны фидартæ» (пещерные крепости горы Кариухох) «оберегутся» от полного исчезновения во время уничтожительных завоеваний Тимура-хромого последние остатки алан-осетин, а в молитвах и просторечии термин «дзуар» и по сей день будет употребляться часто с понятием «защитник-покровитель-оберег»: «Дзуарыл нæхи бафæдзæхсæм» («заручимся покровительством «дзуар» -а), или «Дзуар нæ фыдбылызæй бахъахъхъæнæт» («Да защитит нас «дзуар» от беды»).

Еще более частым будет представление понятия «дзуар» как собирательного образа всего хорошего, полезного и доброго, заложенного в самом часто употребительном изречении осетин: «Дзуары хорзæх уæ (нæ) уæд» («Да будет нам (вам) хорошее-полезное-доброе от «Дзуар»-а»). Значит, наряду с защитно-покровительствующей функцией «дзуар» несет и некое благодатное содержание.

Осмысление собирательного хорошего-доброго-полезного понятия «дзуары хорзæх» также связано с древнейшими периодами первых родоплеменных организаций, где все самые необходимые для облегчения и развития жизни человека изобретения, начиная с добывания живительного огня и изготовления орудий охоты и труда, связывались с деревом и камнем.

На определенной ступени становления религиозных систем, с развитием мифологических и космогонических представлений, деревья и камни поэтапно преобразуются от тотемов, родовых деревьев и камней, до «Мирового Дерева» (с вариантами: «Древо познания», «Древа жизни», генеалогического древа и т. д.) и до «Мировой Горы» (вариант: «Космической горы»). Фактически, вокруг «дзуар»-а — Мирового Древа» и «дзуар»-а — Мировой Горы», воспринимаемых как образ мира (модель Вселенной) или ось Вселенной, происходила вся жизнь человека от рождения до смерти, от поколения к поколению.
Таким образом, «дзуар» осознается не только как тотем-покровитель-оберег, дающий хорошее-доброе-полезное, но и как связующий-объединяющий все жизнеобеспечивающие функции — центральный образ. Поэтому вся без исключения деятельность осетин, от любого вида работы до судопроизводства и войны, привязывалась к определенному дзуару (например, косить начинали после празднования дзуара «Атынæг»; походы организовывали после празднования
«Уастырджийы бонтæ» — дни Уастырджи и т. д.).

И все же среди разнообразия представлений «дзуар»-а — Мировой Горы» и «дзуар»-а — «Мирового древа» должна была выделяться главная, можно сказать, любимая функция — это покровительство деторождению; вслед — это забота о молодых продолжателях рода; а в целом, — это ответственность за существование всей земной жизни. Действительно, зависимость живучести и могущества рода (племени) от количества пополняющих его ряды защитников и охотников, новых жизней определила в культовой культуре древних людей первенство
«дзуара»-камня и «дзуара»-дерева.

У осетин символ «Мирового Древа» или «Мировой Горы» обозначился с самых древних времен священными камнями «Майрæм». Со временем эти валуны-камни-скалы-пещеры «Майрæм» станут оформляться культовыми строениями, а на определенном этапе развития (или деформации) религии и отдельными архитектурными сооружениями. Но в любом случае во все времена присутствие валуна-камня или растущего дерева во всех «дзуар»-ах «Майрæм» останется обязательным.

Итак, дзуары‑молитвенники деревья и камни «Майрæм» — это самые древние и в Осетии, и в Мире святилища. Возникает вопрос: а как же утвердившееся не только в религиозной пропаганде, но и в официальной науке представление о христианском, а значит, более позднем происхождении названия «Майрæм» через «Мады Майрæм», как будто бы, от «Мать Мария»? Можно, конечно, предположить, что в неопределенный период неоднократного проникновения христианства в Осетию произошла каким-то образом замена народного обозначения «дзуара»-дерева и «дзуара»-камня

библейской Богоматерью, Но тогда возникает сразу несколько существенных несоответствий.

Первое: если бы одни из самых распространенных в Осетии храмов-алтарей носили имя неглавного библейского персонажа «Матери Марии», то, как минимум, все остальные храмы Осетии были бы посвящены главному лицу христианства — Иисусу Христу. Однако нигде в Осетии не существует ни одного храма и даже самого маленького молитвенника-алтаря, посвященного Иисусу Христу.

Второе: если бы «Мады Майрæм» было осетинским произношением, производным от «Матери Марии», то термин «Мать Мария» звучал бы как «Мад (без «ы») Майрæм» (т. е. «Мать Майрæм»). Однако, сочетание «Мады Майрæм» переводится как «Материнский Майрæм». Значит, речь идет о некоем, покровительствующем матерям, божестве «Майрæм».

Третье: в Осетии имя «Майрæм» достаточно распространенное и является чисто мужским именем (!). Это при том, что попытки распространения христианства в Осетии из Византии, Грузии и России были неоднократными.
Четвертое: большинство храмов (святилищ) Осетии, посвященных «Майрæм», не имеют приставки — «Мады» (например, «Зругы Зæрин Майрæм»; «Цъæззиуы Майрæм» и т. д.), что говорит о многофункциональности понятия «Майрæм» (подробнее рассмотрим далее).

Так, что или кто кроется за обозначением «Майрæм»? Пространное понятие о «Майрæм» нам дает все тот же камень-валун-алтарь, представленный Нартиадой в сюжете о рождении Сослана-Созырыко.

«…Однажды Сатана стирала белье на берегу реки. А на другом берегу пастух (варианты: пастух святого Уастырджи или сам Уастырджи) пас стадо овец, и, когда он увидел Сатану, то не совладал с собой при виде красивой
женщины и вошел в воду.

…Сатана взглянула на него, и сердце пастуха сжалось от взгляда прекрасной Сатаны.

Может, холодная вода тому была причиной, кто знает, но вскочил он на серый плотный камень. С камня смотрел на Сатану (тот пастух), и упал он навзничь на камень, и пролилось его семя на камень (вариант: пролил семя на штаны Сатаны, сохнущие на камне).…

Нартская Сатана считала дни от зачатия ребенка до его рождения. Когда наступил срок, Сатана спустилась к реке, заставила разбить тот Сос-камень, к которому прильнул пастух, и вынула из него мальчика — Сослана…» (стр. 86. Нарты, 1989 г.).

Перед нами прообраз камня Майрам — символа Мировой Горы, где, чтобы сотворить новую жизнь, мужское — духовное начало (пастух Уастырджи или сам Уастырджи) соединяется с женским — плотским, безупречно красивым началом (Сатана). Налицо освещение, безусловно, Божественной субстанции — места-«дзуар»-а — необходимой третьей составляющей для зарождения новой жизни, где символически

соединяются дух (мужчина) и плоть (женщина). В таком случае Дзуар-камень-дерево-«Мировая Гора»-«Мировое Древо» представляется в понимании древних как видимое, ощущаемое и осознаваемое проявление невидимого и недосягаемого Бога.

Бог, как известно, в осетинском понимании — это «бесконечное все» и во времени, и в пространстве. Он не имеет пола и Его не надо где-то искать. Все жизненные процессы происходят внутри Него, а вернее, в определенной Его части-субстанции — пространстве. В индоевропейской традиции такая субстанция представлялась Мировой горой, воспринимаемой как модель Вселенной, как ось Мира, самым удачным, «концентрированным» символом, которой становится камень-валун-Майрæм.

Гора Меру. С таким названием наиболее классический тип Мировой Горы отразился в индуисткой мифологии (Мифы народов мира, стр. 311). Гора Су мер в виде железного столба, соединяющего диск земли с небом, известна у алтайских народов. Имра-Мара (Yamarāja) представляется верховным Богом у восточных иранцев в горах Гиндукуша, символом которого являются цветные камни (!) (Карл Йеттмар, «Религии Гиндукуша», стр. 69). Масса «священных гор» с корнем «мар» известна в Осетии: Джи‑мара, Дза‑мараш, Ху‑маратхох, Мораухох и т. д. В древней греческой традиции Главный Кавказский водораздельный хребет известен как «горы Амарантов» (Аргонавтика), там же прикован Амран (возможно, прообраз греческого Прометея). И, наконец, одно из самых загадочных священных мест — явлений Кавказа, о котором нам еще предстоит говорить, носит название «Морæх». Из всего сказанного о Мировой Горе можно предположить, что название «Майрæм» происходит в самые древние времена индоевропейской общности и понимается как наименование одного из проявлений Бога, а именно, всех «трех уровней» («верхнего», «среднего» и «нижнего») жизненного пространства — Мировой Горы. Подтверждением нашему представлению о Майрæм — Мировой Горе становится одно из начальных событий Нартской эпопеи.…

Уастырджи — «Дух» у дверей склепа — «Мировой Горы» оказался. Войлочной плетью хлестнул умершую (Дзерассу), и женщина — «плоть» (ожила) стала в семь раз краше, чем была. И прежде вошел к ней сам, потом коня своего к ней пустил, потом (гончего) пса… Прошел год… Открыл (Уырызмаг) дверь склепа — «Мировой Горы», вошел в склеп и вывел оттуда старшего из всех коней — Чесана (варианты названия коня: Дур-Дур, Авсург, Уаддым) — символ «верхнего» — «небесного уровня жизни»; старшего из всех псов — Силама (вариант: двух псов) — символ «нижнего» — «подземного» — «загробного уровня жизни», а еще вынес оттуда девочку — символ «среднего», «земного уровня жизни». Псу и коню не было равных. Девочку стали воспитывать и дали ей имя Сатана (Нарты, стр. 24).

Перед нами раскрывается высокий уровень космических воззрений осетин, где Божественная, может быть,

разумная субстанция — пространство — «Майрæм» в символическом обозначении «Мировой Горы» — склепе определяет одним началом все три уровня мироздания.

Итак, «Майрæм» — это особое Божественное разумное пространство (место), необходимая третья составляющая для возможности сотворения жизни от соединения духа и плоти. Причем, в данном случае, Дух — Уастырджи приходит и уходит, а склеп — «Мировая Гора» остается вместилищем умирающей и воскрешающей плоти — женщины. Поэтому, «Майрæм», хоть и являлась внеполой нейтральной Божественной субстанцией, становится часто женской святыней — «Мады Майрæмы дзуар». И это происходит даже во времена некоторого становления, так называемого, патриархального общества, когда «Майрæм», возможно, так же, как и сам Бог, подсознательно ассоциируется с мужским началом (наверное, тогда имя «Майрæм» и становится мужским именем. Заметим, что у Нартов-осетин пятница — «майрæмбон» (день Майрама) — является днем военных состязаний и битв: «Майрæмбон — Нартæн сæ хæцæн бон» (Пятница [День Майрама] у Нартов — день битв. Ирон æмбисонды хабæрттæ, стр.75.). В общем, Дзуар «Мады Майрæм» должен пониматься как «Материнский Покровитель», а точнее, — «земной материнский Святой», покровительствующий женщинам и всему, что связано с женскими обязанностями и обрядами. То, каким образом происходит оформление женских дзуаров именем «Майрæм», мы оставим пока, так же, как и происхождение многих культовых обозначений, до тех времен, когда начнем понимать тайный язык древних мудрецов, создавших когда-то высокое космогоническое учение.

А пока мы предполагаем взаимосвязь корней происхождения дзуара «Майрæм» и легендарной родины Ариев — Индоевропейцев горы «Меру» (Меру). Более того, нам еще предстоит выяснить, кому принадлежит первенство происхождения: камню (дереву)-скале-пещере «Майрæм» или горе «Меру» (Мара)? Весомым аргументом в пользу первого является то, что представления, связанные с функциями безопасности и деторождения, уводят происхождение «Майрæм» в самые глубокие времена первых родоплеменных организаций. Достаточно сказать, что дупло — убежище и роженица земля-почва на осетинском звучат соответственно «мæра» и «мæр». (Ранее мы уже говорили, что дзуарами-камнями и дзуарами-деревьями у осетин первоначально становились деревья-камни, имеющие естественные укрытия: трещины, скосы, разломы, раздвоения и дупла.) Убедительное подтверждение наидревнейшего происхождения понятия «Майрæм» нам видится и в том, что «Мады Майрæм» вобрал в себя все выполняемые по сегодняшний день обряды, соответствующие циклам, происходящим на «Мировой Горе» (ритуалы, связанные с рождением, бытием и смертью). В это же время у всех других индоевропейских народов уже давно «маара» (буддийская мифология), «маруха»,

«мора», «кикимора», «марья» (славянская мифология) и т. д. представляется только как «Бог смерти» или зло (некоторое исключение составляли еще недавно не признававшие
ислам горцы Гиндукуша, где «Маара» (Имра) являлся и верховным богом, и богом смерти).

Другим, не менее убедительным аргументом в пользу первичности камня-дзуара «Майрæм» напрашивается ряд параллелей, связывающих авестийско-ведийского Митру (Мифру), рожденного на свет из расколовшегося камня с также рожденным из камня Нартским «солнечным» богатырем Сосланом. Сходство обоих мифических героев явно и важно для интересующей нас темы, поэтому далее ему будет уделено более подробное внимание. А сейчас мы лишь отдельно выделим сходство функций устроителей обряда, связанного с брачным договором, дзуара «Майрæм» (вспомним, что брак, согласованный на камне (или у камня) «Майрæм» считался особенно счастливым) и Митры-(Мифры), имя которого, как считается, восходит к «индоевропейскому корню «mi; mei», имеющему отношение к обозначению идеи посредничества, взаимности, обмена (и меры), закономерности, согласия, состояния мира, дружбы, симпатии» («Мифы народов мира», т.2., стр.154). Особый интерес представляет сходство функций посредничества Митры (Бог разума) между борющимися за человеческую душу Ормуздом (Добро) и Аримаспом (Зло) с функцией посредничества камня «Майрæм» за зарождение новой человеческой души (Сослана) между Сатаной (земное начало) и пастухом Уастырджи (небесное начало). Так же, как «Майрæм», имеющий символы луны — «мæй» и солнца (через «солнечного» Сослана), символами Луны и Солнца обозначался и Митра (храмы в честь Митры всегда оформлялись символами Солнца [над входом в храм с южной стороны] и Луны [над входом с северной стороны]). И главное: так же, как «Майрæм», «…Митра имел женские и мужские свойства, хотя и не был сам андрогином… Митра как божество представляет женский принцип, и мирская вселенная является его символом…» (Менли П. Холл, ЭИМГК и РСФ, «Культ Митры», стр.57.). Анализируя сказанное о горе Меру и о рожденном из горы-камня Митре, приходим к выводу, что оба эти явления привязываются друг к другу через (вбирающий в себя все функции и горы Меру и Митры) дзуар «Майрæм». Значит, камень-«дзуар» «Майрæм» происходит гораздо раньше, чем ведический Меру и авестийский Митра, во времена индоевропейской общности и, учитывая западно-осетинский (дигорский) вариант «Майрæм»-а — «Майран», в первооснове обозначает (из общеиндоевропейского «mei») — «место договора» (вспомним здесь известное у тюрков, славян и т. д. «Майдан» — «место сбора»). Уместно к нашему выводу «Майрæм»-«Майран» — «место договора» привязать смысл-символизм, заложенный в осетинском обрядовом танце «Хонгæ кафт» (танец-приглашение): в классическом виде «хонгæ кафт» исполнялся одной парой и на достаточно большом расстоянии между танцующими (парня и девушки) друг от друга (близкие

подходы парня и девушки друг к другу, а также синхронное исполнение танца несколькими парами, являются более поздними, хореографическими изобретениями-новшествами на сцене). Чтобы понять замысел, заложенный древними предками в танец, обратимся снова к ритуальным действиям, происходящим на праздновании Рекома в «Ивард Рекоме», а именно, у камня «Майрæм»: изобразив модель мироздания — мандалу танцем‑молитвой «Симд» на площадке «Рекомы фæз», молодые парни и девушки [уже приметив и энергетически-подсознательно изучив друг друга в танце‑молитве «Симд»] уходили продолжать веселье-праздник на площадку «Чызджыты кафæн фæз» у камня «Куывды дур-Майрæм» (молитвенного камня-Майрæм); здесь, у камня «Майрæм», молодые мужчины [неженатые] приглашали девушек на танец «Хонгæ кафт», что означало фактически предложение девушке совершить «брачный договор-союз»; здесь же, у камня «Майрæм», если девушка принимала приглашение, то это означало согласие на предложение о «брачном договоре-союзе». Надо уметь по-настоящему танцевать «Хонгæ кафт», чтобы прочувствовать, сколько страсти, мужской и женской энергии выплескивалось в этом танце, происходящем у камня «Майрæм», и это при том, что танцующие, повторим, находились на сравнительно большом расстоянии друг от друга. И, если учесть свадебно-праздничные одеяния мужчин [бело-красные] и женщин [бело‑голубые], а также схему‑модель танца, в котором мужчина как бы постоянно догоняет девушку против часовой стрелки («движение в будущее»), то перед нами открывается сюжет Нартиады, где Уастырджи — небо-дух или пастух [племянник] Уастырджи пытается овладеть Сатаной-землей-плотью, но не может ее достать из-за разделяющей их реки. Сатана, видя это, всячески издевается-дразнит-соблазняет Уастырджи (пастуха-племянника Уастырджи), и тогда «посредником» связи между Уастырджи (пастухом-племянником Уастырджи) и Сатаной выступает камень («Майрæм»-«Мировая Гора»-«Меру»), Через девять месяцев Сатана с помощью Курдалагона разбивает камень и достает из него новорожденного Сослана.

Точно так же, через год после рождения мальчика, Мать и близкие родственные женщины несут ребенка на камень «Майрæм» [у которого годами ранее был заключен брачный договор-союз] и крутят его голым на плоском верхе камня с молитвой-словами: «Лæппуйыл Сосланы тых бафтæуæт» («да пребудет в мальчике сила Сослана»). Таким образом, «Майрæм» обозначает «священное» место договора-союза. А так как покровитель священного места в религиозной практике осетин (и не только осетин) обозначается тем же именем, что и само священное место, то «Майрæм» становится обозначением и «священного места договора-союза», и «покровителя». Так что дзуар «Мады Майрæм» должен пониматься как «покровитель матерей — Майрам» (или «Материнский Майрам-Покровитель»).

К сказанному о «Майрæм» следует добавить, что мы ни в коей мере не отвергаем связи между христианско‑мусульманской «Мария — Марйам» и осетинским «Мады Майрæм». Более того, налицо безусловное заимствование, но только в более древние времена и в более сложном обратном порядке: от индоевропейцев (скорее всего, от древних индо-иранцев) произошло заимствование египтянами и семитами образа жизнетворящей Мировой Горы, воспринятой в определенный исторический период как божественная плодотворящая мать-роженица (известно, что многие религиозные идеи, такие как дуализм, вечная жизнь, рождество, причастие, смерть и воскресение «сына Божьего» и многое другое было воспринято монотеистическими религиями из восточных, в первую очередь, иранских религиозных систем, которые, в свою очередь, копировали свои знания из более древних, может быть, общих индоевропейских представлений). Так, «Почитание христианской Божьей Матери скопировано с культа египетской Исиды [прообраз которой, в свою очередь, взят, скорее всего, от индоевропейцев, так же, как культ солнца Ра], (…культ богоматери, совершенно неведан в древнегреческой религии и в самом христианстве до IV века… [С. А. Токарев, «Религия в истории народов мира. Христианство», стр. 487]).

Опираясь теперь на изложенные факты, основанные на защитных, благодающих, объединяющих и рождающих особенностях, составляющих самые первые (природные) алтари‑храмы «дзуары-камни» и «дзуары-деревья», мы безусловно утверждаем происхождение «дзуар»-а на территориях, освоенных индоевропейцами-осетинами в самые древние исторические времена. Конечно, более всего представление о происхождении «дзуар»-а нам помогает раскрывать правильное понимание наидревнейшего в Осетии молитвенника «Майрæмы дзуар»-а.

И все же рассмотренные нами определения особенностей осетинского молитвенника-алтаря дают лишь пространное осознание феномена «дзуар» и не могут быть достаточными знаниями для объяснения мировосприятия древнего человека, так как не дают некой единой определяющей формы «дзуар»-а. Кроме того, без такой определяющей формы, так же, как и без четкой системы знаний, понимание «дзуар»-а, а вместе с ним и традиционные идеологические представления при преемственности становятся уязвимыми. А, как мы знаем, для лучшего восприятия Космического пространства, осознания невидимого, а также для облегчения передачи знаний, осетинская идеология со времен скифо-сармато-аланской поры и даже с эпохи камня и бронзы оснащалась всеохватывающим символизмом. Значит, такое яркое, первостепенное явление, как «дзуар», непременно должно было быть оформлено своим символом.

Каким же символом обозначил древний мудрец понятие «дзуар». Чтобы понять этот символ мы еще раз должны вспомнить все осетинские представления, связанные с всеохватывающим «Дзуаром».

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: