Быть, является главным ориентиром происхождения и определения того или иного памятника культуры и истории Центрального Кавказа и территорий, прилегающих к нему.

Кроме того, представляется, что за ориентиром-путеводителем «дзуар»-ом-крестом могла быть еще более глубокая информация (вспомним, что символом Рекома является двусторонняя свастика, символизирующая основное предназначение «школы» Рекома — воспитание внутреннего светлого, солнечного мира молодого поколения). В таком случае, у двух других «Слез Бога» — «Таранджелос» и «Мыкалгабыртæ» — должны были быть свои отличительные «кресты», со своей индивидуальной информацией. И чтобы это все выяснить, прежде мы должны понять, что «дзуар» — крест, универсальный символ, сотворен и оставлен нам великими мудрецами и остается понятием древнего, зашифрованного языка символизма, который, в свою очередь, является составной частью загадочного «Божеского языка», называемого «Хатиаг æвзаг».

(… обрались в одном месте — в Лыци — Нарты и Даредзаны. О [будущих] делах своих потомков судили, говоря, что в последующем (иносказательный) хатиагский язык забываться будет, и Ир (6) разваливаться (станут разваливать) (рассеиваться).

Тогда Даредзанты Амран сказал: «Что же, оставим им притчи (знания — заповеди), и, может, в будущем [впоследствии] нас [они] познают [вспомнят]».

Нарты Хъамбар, из умнейших, сказал: «О, молодежь, такие притчи оставьте, чтобы последователями они были осмысляемы».

Даредзанты Амран сказал: «Я одну притчу такую оставлю: Нарты Батыраза и Даредзанты Болатгуыра поставим целью [примером] и на груди их стрелами сразимся [имеется в виду: стремиться быть такими, как они]. Это потомкам будет [наукой] утверждением (7)».

Нарты Уырызмаг сказал: «Дочь своего брата в жены беру (8), и это потомкам останется заповедью».

Нарты сказали: «Мы суровы и отважны, и пусть об этом помнят потомки».

Даредзаны смекалисты были: «Впоследствии что произойдет, мы то знаем, но пусть задумываются о нас потомки. И кто нас будет помнить [в делах], пускай тому наша слава достанется. Мы были с древности с именем Ирон, но только язык наш красивее по-хатиагски». [перевод авт., «Ирон таурæгътæ», стр. 44]).

Так далекий наш предок притчей-наставлением, передавая из поколения в поколение, через тысячелетия, донес основные правила-заповеди, необходимые для пробуждения затаенных в генах многих из нас древнейших знаний и возрождения былой славы.

В начале нам предлагают стремиться быть такими же, как Нарты Батраз и Даредзанты Болатгуыр. Далее нам желают продолжать свой род через женитьбы на дочерях соплеменников (братьев по духу и крови). Затем нам советуют помнить об отваге и суровости предков, намекая на то, чтобы и мы были такими. После этого благословляют тех из нас, которые будут помнить (продолжать дела, идеи) своих предков. И, наконец, указывают нам, чтобы мы были и оставались с именем Ирон, но говорили, желательно, на «хатиагском языке».

Вроде бы все ясно — благородное наставление славного народа, заботящегося о достойном наследии. Но как же быть тогда с языком? Как понять утверждение

в веках самоназвания Ирон и предложение, в тоже время, говорить на более «красивом», некоем «хатиаг»-ском языке? Так, что же это за загадочный, «более красивый
«хатиаг»-ский язык»?

На сегодняшний день такого этимологического представления, понятия «хатиаг»-ский язык» в науке не существует. Доминирует разъяснение В. Абаева: «xatiag yvzag — секретный язык, которым пользуются в особых случаях герои осетинского эпоса Нарты, а также герои сказок… Из xatæjag от Xataj «Китай» (самостоятельно не документируется). Секретный язык Нартов был, стало быть, «китайский»… Через тюрк., монг. Xәtaj, Xataj «Китай», «северная провинция Китая»… перс. Xat название северного Китая… В осетинский могло войти как из тюркских или монгольского, так и из грузинского…» (В. И. Абаев, ИЭСОЯ, стр. 144).

Наряду с «китайской» версией происхождения «хатиаг»-ского языка, существует неуверенное сближение некоторыми исследователями «хатиаг»-ского языка с хеттами III‑го тыс. до н.э. и хаттами II‑го тыс. до н.э. (не так давно появилось интересное, но не до конца разработанное предположение мистической сущности «хатиаг»-ского языка, а также, «в ногу со временем», откровенно пропагандистская фальсификация, предлагаемая некоторыми «исследователями»).

Вышеприведенные вариации происхождения «хатиаг æвзаг» являются сугубо научными, и что объединяет их, так это удивительно инородное (за некоторым исключением) несоответствие с народным, бытовым представлением о сущности этого языка. Например, изречение «хатиагау мæм ма дзур» в быту понимается как «не говори со мной загадками (иносказаниями)». Действительно, в осетинском понимании «хатиаг æвзаг» представляется в большинстве случаев как оборотная, иносказательная речь. Так, про заседающих на «ныхас»-е (сельский, ущельный совет-собрание) стариков говорили: «не понять, о чем они говорят, потому что они говорят по-«хатиагски» (т.е. оборотами, загадками).

Далеко ли ушли народные представления от истинной сущности «хатиаг æвзаг», или более верны «авторитетные» (научные) представления этого феномена, — постараемся выяснить далее. Для этого вернемся к приведенному сказанию-завещанию Нартов и Даредзанов. Там (повторим еще раз) говорится о том, что «забудется

6 Ир – осетины, Осетия. Здесь и далее чаще вместо Осетия (осетин) будет использоваться, соответственно, Ир (Ирон, Ас-Алан), так как сравнительно недавний термин (чуть более 200 лет) – Осетия (осетин) не удобен в применении к событиям двух, трех и более тысячелетней давности.

7 По этимологическому словарю Васо Абаева «æмбисонд» – пословица, басня, притча, чудесное, чудо. Но в случае: «Уый фæстагæттæн æмбисондæн баззайдзæн» - «æмбисонд» понимается как «наука», «утверждение», «заповедь». «Æмбисонд» относится к тем же сакраль-

ным терминам, как и «æгъдау», «фарн», «дзуар» и т.д., которые однозначного определения в русском языке не имеют.

8 Речь не идет о кровном брате Хамыце [у которого дочери не было] и не о Сатане, о сводной сестре и затем супруге Уырызмага. Имеется в виду: брат по крови (из своего народа) и по духу (идеологическим убеждениям). В данном случае уместна осетинская поговорка: «Бæх æмæ хæрагæй бæх никуы рауайы…» («От коня и ослицы конь никогда
не получается…»)

«хатиаг»-ский язык, и народ Ир рассеется (развалится)». Значит, «хатиаг»-ский язык» представляет собой некую важную составляющую силу для поддержания целостности и могущества иронов. Читая и изучая тексты далее, приходим к заключению: древними предполагалось, что когда-нибудь в будущем появится поколение, которое через подражание некоторым героям древности и с помощью притч-заповедей возродится и вспомнит «хатиаг æвзаг».

Отнесемся к сказанной легенде с полной серьезностью и определенным доверием, и тогда мы сможем правильно оценить ее информативную и идеологическую значимость. В результате, перед нами откроются новые выводы не только по интересующей нас теме, но и по многим, принципиально важным, сторонам истории Осетии.

Вывод первый. Отпадает вопрос об этнической принадлежности Даредзанов и Нартов: «…Мы были с древности с именем Ирон…», то есть, и Нарты, и Даредзаны — это племена одного народа Ир (9), подобно тому, как сегодня иронцы, туальцы, дигорцы, ксанцы, кударцы и т. д. являются единым осетинским народом (10).

Вывод второй. Снимается вопрос о первичности событий в Нартских или Даредзанских сказаниях, их взаимозаимствованности. Предполагается изначальность единого Нартского-Даредзанского (а может быть, и Нартского-Даредзанско-Царциатского) прославления- «Кадæг» -а (11). Или, возможно, было существование некой формы сказаний, где объединялись отдельные сказания-эпосы Нартов, Даредзанов и Царциатов в единую
эпопею.

Вывод третий (и главный). Рассматриваемая нами легенда должна представляться прелюдией-вступлением как в отдельно взятый Нартский эпос, так и во всю Нартско-Даредзанскую эпопею (ни в одном из изданий Нартского эпоса данная легенда не публиковалась). В таком предложении Нартско-Даредзанское прославление-«Кадæг» имело бы несоизмеримо высокую значимость. Отдельно взятые сказания являли бы продолжение притч-заповедей рассмотренной нами легенды, а в целом Нартиада (или Нартско-Даредзанская эпопея) представлялась бы эпически изложенным учением. Другими словами: эпопея народа «с именем Ирон» представляет свод тех самых «осмысляемых» притч-легенд, которые составили Даредзанты Амран, Нарты Хъамбар, Нарты Уырызмаг и другие Нарты и Даредзаны, чтобы когда-нибудь потомки их возродились в былой славе, используя прекрасный «хатиаг»-ский язык.

Отсюда утверждение: ответы на многие интересующие нас вопросы, начиная с «хатиаг æвзаг», следует

искать не в «Китае» или у «древних хаттов, хеттов», не в «христианской Византии» или еще где-то, а в самом Нартском эпосе.

Начнем с того, что «хатиаг æвзаг» в этимологическом словаре В. Абаева представляется, как «секретный язык, которым пользуются в особых случаях герои осетинского эпоса Нарты…». Действительно, в эпосе достаточно и красочно описывается, когда особый секретный язык помогает Нартам удачно провернуть, например, какое-нибудь военное мероприятие:

«Посадил его (Уырызмага) малик (вариант: «Кæфтысæр Хуандон-æлдар») пониже себя и спрашивает:

— Нартский муж, какой выкуп заплатишь мне?

Тот ему сказал:

— Сто по сто однорогих быков, сто по сто двурогих, сто по сто трехрогих, сто по сто четырехрогих, сто по сто пятирогих. Только приведите мне людей, которые бы в Нартское село слова мои передали, двух людей — черноволосого и рыжеволосого… И еще скажите, если Нартский скот не будет идти, отрубите черному быку голову и повесьте ее на шею рыжему, и тогда угнаться за ним не сможете…

…Двое людей отправляются и приезжают в Нартское село…

Тогда Три (фамилии) Нарта (узнав о выкупе за Уырызмага) огорчаются: «Двурогим быкам по одному рогу срежем, но где трехрогих, четырехрогих и пятирогих возьмем?»

Пошли к Сатане. Как услышала это Сатана, рассмеялась во весь голос и сказала:

— Не будет у вас этого старика — пропадете. Нашел он для вас где-то нетронутый город и зовет вас поживиться: однорогими быками пешее войско он называет, двурогими быками — конное войско, трехрогими быками — копьеносное войско, четырехрогими быками — панцирное войско, пятирогими — тех, что с головы до ног вооружены. Как выйдете всем войском, как увидят вас черноволосый и рыжеволосый, не станут они дорогу показывать в Черноморский город. Отрубите тогда голову черноволосому и повесьте на шею рыжему.

…Пошли Нартские войска в город малика и учинили Суховское истребление…». («Нарты, Последний поход Уырызмага», стр. 80)

Как видим, «секретным языком» у Нартов выступает не какой-нибудь иностранный язык (китайский, хаттский, греческий и т. д.), а (зашифрованное) иносказание, которое понимается далеко не всеми Нартами, — исключительно избранными. Такая передача секретной информации не только надежна, но и «красива».

Действительно, если и можно использовать в качестве «секретного языка» какой-нибудь иностранный язык,

9 Были еще Царциата, которые на момент «исторически значимого сбора» на «Ныхас» уже исчезли, потому что «…фыдуаг æмæ тыхджын уыдысты, æмæ Хуыцауы дæр ницæмæ дардтой…» – избалованными и сильными были и с Богом не считались (пер. авт., «Ирон Таурæгътæ. Царциатæ куыд фесæфтысты», стр. 43).

10 Известно легендарное расселение отдельных племен Ир: «Царциатæ Едисы калачы цардысты… Нарт фæсхох уыдысты…» - Царциата в Едис – калаке жили. Нарты - за горой (пер. авт., «Ирон Таурæгътæ. Царциатæ куыд фесæфтысты», стр. 43) Даредзаны (судя по «легенде о Даредзанты Амране») - за другой горой. То есть, Царциата

жили в теперешней Южной Осетии и прилегающих к ней территориях с центром в Урс туал (Белая Туалия) Едис-калак. Нарты жили «за горой» – от горы Казбек на север и запад. И, соответственно, Даредзанта- от горы Казбек на восток (предп. авт.), – фактически обозначаются пределы
Тли-кобанской культуры.

11 Приведенная легенда, где Нарты и Даредзаны выступают вместе, отнюдь, не единственная: «Уæйыджы ракодтой. Нарты æмæ Даредзанты ныхасмæ йæ æркодтой» – Уаига вывели. Привели его на собрание Нартов и Даредзанов (пер. авт., «Ирон Таурæгътæ. Уæйгуытæ куыд фесæфтысты», стр. 42).

то это ненадолго (например, во время Второй Мировой войны американцами некоторое время в качестве «секретного языка» использовался диалект одного из индейских племен), так как любой иностранный язык со временем познается и «врагами», и «простолюдинами» (и, кроме того, далеко не всегда такой язык может быть «красивым»). Таинство же иносказания рассчитано на многие годы, а если ему придать захватывающий сказочный вид — то на тысячелетия. Более того, иносказание может одурманить каким-нибудь соблазном (в приведенном примере — большим выкупом в виде скота), направить мысли в другую сторону. Далее иносказание может менять свою форму, оставляя неизменным содержание информации, а также, в зависимости от рассказчика-шифровальщика, расшифрованное иносказание может быть еще одним иносказанием, уже другого таинства и т. д.

Превосходным качеством передачи информации таким способом является еще его стратегическая краткость (часто содержание такого секретного послания бывает намного шире, чем само иносказание):

«Нарты сварили пиво для кувда: решили заманить Урызмага, споить его и таким образом убить…

…Батраз такое разве мог прощать? Спрашивает [он] Созырыко (вариант: Урызмага) на «хатиаг»-ском языке:

— Гнев меня разбирает. [Скажи, ты] из ущелья будешь гнать или у входа в ущелье поджидать?

Созырыко (вариант: Урызмаг) отвечал:

— Стар я стал, где мне по ущельям скитаться, лучше я у входа в ущелье подожду.…Устроили им Сухское побоище…» («Нарты, Старый Урызмаг и Батраз, «Как собирались убить старого Урызмага», стр. 234, 237).

Как видим, между Батразом и Уырызмагом в небольшой иносказательной перекличке решается стратегический план уничтожения зазнавшихся Нартов: Батраз начинает рубить их в доме (иноск., в ущелье), а Уырызмаг — на пороге дома (иноск., у входа в ущелье).

Думается, что и в тех текстах эпоса, где не применяется иносказание, но «хатиаг æвзаг» упоминается (например, «…сказал по-«хатиаг»-ски…), в древние времена описание и расшифровка иносказания непременно присутствовали. Вполне возможно, с течением времени ввиду упрощений, сокращений и некоторых путаниц, сопровождающих тысячелетние пересказывания легенд одним поколением другому, достаточным стало (а, может быть, так было изначально задумано) лишь констатировать присутствие «хатиаг»-ского языка (вероятно, некоторым «исследователям» это и послужило поводом ошибочно считать, что за «хатиаг»-ским языком скрывается некий иностранный язык).

Итак, «Хатиаг æвзаг» — секретный язык, надежно зашифрованный в увлекательном и красочном иносказании, от чего он еще и «красивее». А раз он «красивый», то нет необходимости «приплетать» со стороны, ради «красоты», какой-нибудь иностранный язык. Тем более, что сам аланский (осетинский) язык в перечне языков древности у Егише (V в.) обозначается «прекрасным» («Осетия — осетины. Армянские источники об аланах», стр.163).

Таким образом, перед нами предстает иносказательная особенность «секретного» «хатиаг»-ского языка, «красиво» раскрываемая непосредственно Нартскими сказаниями. Теми же сказаниями выявляются и другие представления «хатиаг»-ского языка:

«Не обидно ли было Сатане видеть униженной свою молодежь! На «хатиаг»-ском языке пишет, ястребу на шею привязывает, к Батразу посылает: «Не позорно ли тебе, что сын живущего на холме Гаппага над молодежью твоей измывается?!»

Когда передал ястреб Батразу бумагу, тот полный рот горячих углей выбросил: ринулся он с небес и прямо на Нартскую улицу упал…» («Нарты. Батраз и сын алдара, живущий на холме», стр. 243).

Как видим, теперь «хатиаг æвзаг» представляется неким письмом. Попытаемся выяснить, что это за письмо. В начале скажем, что до недавних пор среди ученых, за исключением небольшого круга исследователей, в вопросе возможности существования у предков осетин в древние века своей письменности преобладал скептицизм. И только благодаря исследованиям Турчанинова Г. Ф. произошел прорыв в этой проблеме, и тема обсуждения древнеосетинского письма нашла поддержку среди иранистов-осетиноведов. В результате были выявлены и выделены два долговременных письма: скифо-сарматское (древнеосетинское) письмо на основе арамейского дукта (начиная с IX века до н.э.) и средневековое аланское письмо (с VIII по XIV в.н.э.) на основе синтеза арамейского и сирийско-несторианского дуктов. Определилось также, что «греческое письмо для предков осетин и их соседей черкесов никогда не было преобразовано в оригинальное собственное письмо. Греческим письмом в осетинской и черкесской среде пользовались от случая к случаю только социальная знать и священнослужители византийской церкви, притом и те и другие в довольно узких целях: в надписях на печатях, на украшениях, памятниках и надгробных плитах. Это были памятники языка, а не письма» (Г. Ф. Турчанинов, «Памятники письма и языка народов Кавказа и восточной Европы», стр. 9). По-другому дело обстояло со скифо-сарматским (древнеосетинским) и аланским (средневековым) собственным письмом, в прошлом охватывающим широкую территорию. В ареал его распространения попадали Восточный Казахстан, Кавказ, Крым, южнорусские степи, Венгрия.

Мы не ставим целью разбор столь интересной темы для исследования, как скифо-сармато-аланское письмо, но отметим, что изыскания в этой важной области осетиноведения пока в самом зарождении. Достаточно привести в пример неизученные до сих пор письменные знаки (предположительно арамейского дукта), имеющиеся на бронзовой булаве из Тлийского могильника (Б. В. Техов, «Центральный Кавказ в XVI – X вв. до н. э.», стр. 111). Эта булава датируется XI веком до н. э., а как известно по Турчанинову Г. Ф., «Самые старые памятники собственно арамейского письма и языка почти не выходят за пределы IX до н. э.» (Г. Ф. Турчанинов, «Памятники письма и языка народов Кавказа и Восточной Европы, стр.44). Думается, что в области исследования древнего письма иронов предстоит немало открытий. Нам же достаточно научного подтверждения некоего

легендарного письма, что предполагает знание Нартами-иронами (одними из первых) сугубо своей, незаимствованной письменности. Тогда вроде бы напрашивается вывод, что и записка, отправленная Сатаной Батразу, должна была быть написана одним из названных ранее дуктов. Но в таком случае незачем обозначать упомянутое послание «хатиаг»-ским языком, так как под «хатиаг æвзаг» понимается, как мы знаем, нечто «секретное» и «красивое». У некоторых исследователей возникает желание объявить, что, если древнее письмо и было распространено на огромном Евразийском пространстве, оно все равно не было общедоступным, понималось только элитной верхушкой и жречеством, а значит, считалось «секретным» (для потомков). В таком случае мы напоминаем, что тот, кто измывался над молодежью (простолюдинами), из-за кого и против кого написала Сатана послание («секретное»), был из элитного сословия (из избранных) — сын Гаппаг-алдара (Нарты, стр. 242).

Отсюда вывод и первое предположение: если послание и было написано, предположительно, буквами скифо-сарматского аланского письма, то, вероятно, имело форму иносказания, то есть, «красивого» и «секретного» «хатиаг»-ского языка.

Второе предположение строится на ведущей основе всего осетинского — символизме (вспомним: дома, утварь, танцы, застолье, храмы и т. д. всегда оформлялись многочисленными символами), что наводит на мысль о написании Сатаной послания в форме символического изображения. Подтверждают эту догадку огромное количество символических изображений у всех предков осетин на поясах, пряжках, оружии, украшениях и т. д., ни у кого не вызывающие сомнения в их информационном предназначении: символические изображения являются своеобразным иносказанием, а значит, «хатиаг»-ским языком. Исходя из сказанного, предполагается возможность одинакового применения Нартами-иронами обоих вариантов «хатиаг»-ского письма: иносказательной письменности на основе скифо-сармато-аланского дукта и иносказательного символического изображения (например, в виде сочетания звериного стиля и солярных знаков и т. д.).

То есть, «хатиаг æвзаг» — это рассказ, разговор, устное послание, письмо, символическое изображение и т. д., засекреченное в красочном увлекательном иносказании.
Но достаточно ли «секретности» в определении
«хатиаг»-ского языка как судьбоносного для целого народа: «…«хатиаг»-ский язык забываться будет, и Ир — разваливаться (рассеиваться)…»? Безусловно, нет (в мире достаточно народов, живущих и процветающих без какого-либо «секретного языка»). Значит, представление хатиагского языка как «только секретного» — навязанное (учеными). И, значит, под «хатиаг æвзаг» должно предполагаться нечто гораздо более значимое.

«Йæ сæрты зæрватыкк æрбатахт, Хуыцауы уарзон зæрватыкк.

Хатиагау æм дзуры Созырыхъо (Сослан). — Боратæм мын Хæмыц æмæ Уырызмæгмæ хъæргæнæг фæу, Хъайтар æмæ Битар — мæ дыууæ фырты, уыдонмæ дæр мын хъæргæнæг фæу…» (Над головой его ласточка пролетела, Богом любимая ласточка. По-«хатиаг»-ски говорит

ей Созырыко (Сослан): «Бораты Хамыцу и Уырызмагу донеси весть о моей смерти, Кайтара и Битара — моих двух сыновей — тоже оповести…» [перев. авт., «Нарты Кадджытæ», т. 2., «Нарты Созырыхъо», стр. 592]).

Как видим, в данном сюжете «хатиаг æвзаг» представляется в несколько большем значении, чем только секретный. И, наверное, разумнее предполагать, что в траурном оповещении должен присутствовать не столько секретный, сколько культовый подтекст. Ну, а если вспомнить, что у осетин «Богом любимая ласточка» является вестницей между Богом и людьми, и то, что Сослан выполнял у Нартов функции «мессии», то, в таком случае, «хатиаг æвзаг» вполне может быть священным
божественным языком. И в этом мы убедимся, узнав (несколько позже) какую «праведническую» роль играл в жизни Нартов рожденный «непорочным зачатием» Сослан.

«Маленький Батраз, сын Хамыца, зашел в кладовую, обратился к сундуку по-«хатиаг»-ски. Дверь сундука открылась со звоном. Батраз надел на себя все, что ему понравилось — меч, панцирь — и в таком виде вышел к своей матери…» (Нарты, «Симд Нартов», стр. 265).

Что же здесь скрывается за «хатиаг æвзаг»: секретный язык или шифр, код, заклинание или еще что-то? Но с «маленьким» (!) Батразом как-то не увязывается знание какого-то «взрослого» секретного языка или кода (неизвестного даже большинству взрослых Нартов). Тогда, может быть, в этом случае под «хатиаг æвзаг» скрываются не слова, а поступки (дела). Притом, такой благородный поступок достойного потомка, ради которого сундук благодарного предка, полный славного оружия, со звоном (!) открывается. Вспомним завещание-легенду: «…И тот, кто нас будет помнить [делами], пускай тому наша слава достанется…». Здесь уместно привести две поддерживающие друг друга поговорки: «Лæг хъуыддагæй фидауы» (мужчина по поступкам смотрится, определяется [а не словами]); «Кæд дæ фæнды дæ мыггаг ма аскъуыйа, фыдæлты æгъдауыл фидар лæу» (Если хочешь, чтобы твой род [фамилия] не прервался, крепко держись за «æгъдау» [вера, порядок, культура, обряд и т. д.] своих предков).

«В походе были, в [дальнем] походе нас, Нартских юношей (вариант: именитых Нартов), всадников тридцать девять было (вариант: сорок один). Оказались мы посреди голой степи. В степи нет ни дерева, ни воды. Ничего не смогли раздобыть. Люди и кони от голода и жажды совсем обессилели. Стемнело, смотрим: вдали свет виднеется. Вышли на свет, ищем хозяев. Там, где свет виднелся, село оказалось. В селе — земляные жилища. Тут вышли к нам женщина и девушка, мужчин не видно: «Хозяевами вам будем: гость — божий гость»! Переглянулись мы, подумали, как остановиться в доме, где нет мужчины, однако спешились. Младшие увели коней. Ужином нас славно угостили. Постелили нам в двух комнатах; в одной — двадцати, в другой — девятнадцати (вариант: двадцати одному). Слышу, мать и дочь переговариваются на «хатиаг»-ском языке: «Доченька, жить мне осталось недолго, смерть уже рядом, и ничего больше в жизни не увижу я. А твоя жизнь только начинается, еще много удовольствий испытаешь. Сделаем так: двадцати гостям я хозяйка буду, а о девятнадцати

(вариант: двадцати одному) ты позаботишься». «Ох, нана, смерть не различает старших и младших: бывает старый конь поедает овес (вариант: пьет воду) в торбе из шкуры жеребенка. Я еще не пожила, ничего не увидела. Увижу или нет — неизвестно. Ты же пожила, много видела. Я должна сказать двадцати [гостям]: «В здравии Вам ходить, гости»!

И я понял, как несчастна женщина, как ей временами бывает тяжело. Дал я тогда слово, что никогда не обману женщину, которая из-за меня придет в дом моего отца, если же она сама ошибется, то и тогда не упрекну ее». (Нарты, «Собрание Нартов», стр. 270)

В этой истории, приключившейся с Батразом, впервые перед нами раскрывается мудрое, поучительное, воспитательное значение «хатиаг»-ского языка, от которого зависит величие Нартов и Даредзанов: «…Мы были с древности с именем Ирон, но только язык наш красивее по-«хатиаг»-ски. Мы видим, как с помощью этого таинственного «красивого «хатиаг»-ского языка» пробуждаются
ростки одного из возвышенных качеств всего скифо-сармато-аланского мира — рыцарского отношения к женщине (уважение и честность по отношению к ней; снисхождение, даже если она виновата; и, самое главное, полная ответственность за судьбу женщины, которую «привел в свой дом»). Кроме того, мы впервые сталкиваемся с желанием древнего сказителя не только описать прозрение Батраза, но и заставить мыслить нас (вспомним: «…такие притчи оставьте, чтобы последователями
они были осмысляемы»).

Интересно то, что поразмыслить приходится не только над разговором двух женщин, но и над обстановкой, о которой идет речь. То есть, в «хатиаг æвзаг» включается вся приведенная история о повествуемом приключении с Батразом. Вначале говорится о тридцати девяти (вариант: сорока одном) путешествующих
всадниках. И это не случайно. Дело в том, что поход-путешествие- «балц» — это существенная, а точнее, наряду со школами‑храмами, главная основа получения знаний и воспитания у предков осетин. Неправильно предположение о том, что «балц» — это непременно только военное предприятие. Для боевых действий у скифо-сармато-аланов-осетин были свои мероприятия: «стæр» — военный поход, набег; «бабырст» — нападение; «хæст», «тох», «тугъд» — война и т. д. Думается, «балц» — поход предполагал длительное и дальнее странствие, за время которого молодые Нарты познавали мир — разные народы, языки, обычаи, религии, промыслы, технологические изобретения, оружие, местные методы боевых действий,
и т. д. Но это не значит, что в «балц» они были застрахованы от непредвиденной войны: где-то что-то не понравилось хозяевам дальних земель, где-то пришлось заступиться за слабого. Одним словом, «балц» был походом за знаниями, а это значит, что по правую руку (почетную сторону) каждого молодого Нарта всегда находился учитель — старший опытный воин. То есть, в истории-приключении с Батразом на двадцать молодых Нартов приходилось двадцать старых учителей-воинов (вариант: девятнадцать на девятнадцать) плюс еще вождь-предводитель. Это объясняется древней скифо-сармато-аланской магией цифр: все,

что связано с траурными действиями, оформлялось обязательно четным числом (количество пирогов, бокалов, молитв и т. д.), а все не траурные, «светлые» мероприятия «заговаривались» нечетными цифрами. К таким «просветленным» мероприятиям
относился и идеологически значимый «балц»: «Цы Нарт балцы нал цæуы, уый нартон лæг нал вæййы…» (Тот Нарт, который в поход больше не ходит, перестает быть Нартом). Более того, если предлагалось идти в «балц», позорно и запрещено было от него отказываться. Столь важное явление, безусловно, оформлялось сводом законов и правил, среди которых должны были быть и правила обращения или определенных запретов по отношению к женщине. Наверное, то, что позволялось юношам, запрещено было бывалым воинам: «Нарт Батраз уыди тыхджын хæстон лæг, Нарт Уырызмæг уыди тыхджын хæстон лæг, Сослан дæр уыди тыхджын хæстон лæг, уæдæ Хамыц дæр уыдаид тыхджын хæстон лæг, фæлæ сылыстæг æгæр уарзта». (Нарт Батраз был великим воином, Нарт Уырызмаг был великим воином, и Сослан был великим воином, Хамыц тоже был бы великим воином, но слишком он женщин любил). Итак, вернемся к приключению Батраза. После дальнего странствия, обессилев от голода, жажды и холода, посреди огромной степи путешественники встречают в заброшенном бедном (жилища из землянок) селе двух одиноких женщин. Женщины проявляют
«славное» гостеприимство, накормив и уложив гостей, а затем начинают рассуждать о том, как и кому из них «испытывать удовольствие». Главным в этом споре является притча, рассказанная молодой девушкой, где сравнивается судьба лошади и женщины. И это не случайно, — лошадь у предков осетин была всегда священным животным. Она символизировала верхний уровень мироздания-небо, будущее, благую весть. Собирательный образ знамен-драконов представлялся с головой коня. Да и самого скифа, сармата или алана невозможно было представить без коня (слившись воедино, они стали прообразом кентавра). Нартский эпос полон сюжетов, где конь помогает или спасает героя-Нарта.

Но и сам конь полон любви и внимания Нарта (часто в эпосе лошадь приходится сначале вывести из закрытого погреба, отмыть, напоить, накормить и т. д.). То есть, лошадь благородна и священна, и вся ее жизнь неотделима от всадника. Такова судьба и у женщин. Они прекрасны. В приведенном сказании они показывают себя великолепными и гостеприимными хозяйками, умудряясь «славно» накормить в условиях огромной голодной степи, без воды и дров, целый отряд богатырей, а затем еще каждого устроить на ночлег. Это при том, что эти женщины живут в земляных жилищах, а не в домах, и они ничего «не видели» и «неизвестно» увидят ли в будущем, потому что нет у них покровителя («сæры хицау»)-мужчины, без которого они «несчастны» и без которых им «временами бывает тяжело». В наши дни сравнение судьбы женщины с судьбой лошади для многих покажется не совсем корректным. Но в древние
времена такое сравнение было символическим, иносказательным («хатиаг»-ским) и возвеличивало земной уровень-«женщина-Сатана» — до небесного-«конь-Арфан» (вспомним: миф о зарождении в склепе ««Мировая Гора»» трех уровней мироздания:

нижний — собака, средний — земной-женщина Сатана и верхний-небесный-конь Арфан), а это способствовало созданию особого свода обычаев-правил («æгъдау») по отношению к женщине, то есть, рыцарского кодекса.

Тут мы подходим к пониманию преимущества и необходимости «хатиаг»-ского языка как кратко изложенного иносказания. Представим, что через несколько тысяч лет надо было передать будущим поколениям знания, жизненно необходимые советы, моральные ценности и т. д. (в нашем случае — отношение к женщине). И вспомним, сколько разных государственных образований, религий, систем от матриархата до патриархата сменили друг друга. Естественным было и изменение моральных ценностей по отношению к женщине. А это значит, что, если бы наш далекий предок оставил представления о рыцарстве не в иносказательной притче, а в виде обыкновенно изложенного закона или даже заповеди, то за несколько тысяч лет этот закон или заповедь, в зависимости (или в соответствии) от сменяющих друг друга идеологических систем, изменился бы десятки раз, если не исчез бы вовсе. Мудрый сказитель предвидел такое изменчивое, догматическое, суеверное будущее и потому «обезопасил» древние знания «живучей» притчей.

Подводя к итогу столь пространный разбор рассказа о приключении Батраза и его друзей, мы приходим к выводу, что под «хатиаг æвзаг» в данном сказании должен пониматься не только разговор между женщинами, но и весь комплекс событий и обстановки, предшествующей этому разговору. Это значит, что раскрыть, познать и прочувствовать мудрое, рыцарское отношение
к женщине древний сказитель предоставил своим далеким потомкам. Сопоставляя выводы, полученные из разбора нескольких сюжетных примеров с применением «хатиаг»-ского языка, приходим к открытию, что весь Нартский эпос (или Нартовско-даредзановская эпопея) и есть некое учение, зашифрованное в увлекательном
героическом повествовании. То есть, «героический» Нартский эпос от начала до конца представляет собой «хатиаг æвзаг», а вернее, является главным из всех проявлений «хатиаг»-ского языка (вспомним о других предполагаемых проявлениях «хатиаг»-ского языка: в символизме, в культовых действиях и т. д.).

Мы уже говорили, что следует с большей верой относиться к правдоподобию легенды-притчи о сборе на «ныхас» Нартов и Даредзанов. Тогда реальностью становится взаимозависимость народа «с именем Ирон» и «красивого» «хатиаг»-ского языка, то есть, Нартского эпоса. Если это так, то за раскрытие засекреченных
судьбоносных знаний мы несем большую научную и моральную ответственность. Но мы имеем на это право, хотя бы потому, что уже около века задумываемся о том, что за легендами Нартского эпоса скрывается нечто гораздо большее, чем героические события. Одни из нас видят в эпосе реальную историю народа, другие — общественное устройство самых ранних государственных образований, некоторые — зашифрованные методы обработки металлов и даже энергетическое строение человека, и так далее и тому подобное. Интересно то, что все варианты прочтения эпоса (если они не лживые пропагандистские подделки)

правдоподобны и не противоречат друг другу. На Земле немало произведений материальной и духовной культуры, о которых можно сказать по-разному много красивых слов, и, наверное, совсем не много творений, таких как Нартский эпос, которые одним («хатиаг»-ским) «красивым» словом говорят сразу о многом.

Это еще одно уникальное свойство секретного иносказательного языка, необходимое для многотысячелетней популярности и живучести Нартского эпоса. Вначале увлекательными
приключениями сказители преподносили его детям; затем как воспитательные уроки — юношам; потом уже взрослыми, бравыми бойцами искали в легендах ответы на многие жизненные вопросы, а в последующем пользовались эпосом как пособием правильного, достойного становления нового подрастающего поколения.
В этом и заключается основная, священная ценность Нартиады. Действительно, если не просветительская необходимость, то нужны ли были бы Нартские сказания, и дожили ли бы они вообще до наших дней? Безусловно, все, что бесполезно или теряет необходимость, со временем исчезает. Нартский эпос же, даже во времена общего упадка, физической и духовной деградации, интервенций и эпидемий, доводивших нацию почти до полного уничтожения, продолжал и продолжает жить. Почему? Потому что даже в нерассекреченном виде Нартский эпос влияет на подсознание человека. На самом деле, и сегодня всякий осетин, интересующийся, читающий, любящий Нартские сказания, выделяется из общей непатриотичной, невежественной и эгоистической массы своим «æгъдау»-ом (порядочностью и т. д.) и патриотизмом. Значит, подсознательное благостное воздействие на человека — еще одно сильное гипнотическое качество «хатиаг»-ского языка. А раз таким качеством обладает «хатиаг æвзаг»-Нартский эпос, то можно представить, каким уникальным, безотказным методом передачи знаний молодым поколениям пользовались
древние мудрецы. Действительно, только через сердце, через мысль, рожденную
в человеке, а не через всеобщее одурманивание, модное и навязываемое мнение, можно воспитать ищущего
и устремленного к знаниям и прогрессу человека, свободного от суеверия и фанатизма. «Лæг хъуыддагæй фидауы» (мужчина делом смотрится). Именно так: делом, личным примером, поучительным обрядом, «осмысляемыми» сказаниями-притчами передавались в древности знания о смысле жизни, предназначении человека, мироздании и т. д. Когда-то многое из прогрессивного метода обучения было утеряно, а оставшиеся знания стали использоваться формально, в корыстных целях (Ритуал перестал выполнять функцию «Кодового знака»). И тогда, шаг за шагом, из века в век, целеустремленность и самосовершенство стали сменяться на предрассудки и смирение, ярким примером чему стало «превращение» Нартского искателя знаний Сослана через авестийского Митру в ортодоксально-догматического Иисуса Христа. То, что Митра во многом является прообразом Христа, в научной литературе давно известно. Когда-то, после восточных походов I в до н. э., культ Митры принимается римскими легионерами, а затем распространяется по всей южной и западной Европе. В разросшейся Римской империи культ Митры долгое время существует и тесно переплетается с ранним христианством.

«Братский и демократический дух первых коммун и их истоки покорности, идентификация объектов поклонения с солнцем и светом, легенды о пастухах и дарах, о наводнении (всемирном потопе), представление в искусстве огненной колесницы, получение воды из скалы, использование колокольчика и свечи, святой воды и причащения (хлебом и вином), освящение воскресения и 25 декабря (рождество Митры), упор на моральный кодекс, воздержание и самоконтроль, доктрины неба (рая) и ада, примитивные откровения, размышления о Логосе, происходящем от божественного, искупляющая жертва, постоянная борьба между добром и злом, с победой первого, бессмертие души и последний суд, воскрешение плоти и огненная погибель Вселенной — только некоторые из сходств, кажущихся или реальных, позволивших митраизму долго соперничать с христианством» (Мэнли П. Холл, ЭИМ, ГК и РСФ, «Культ Митры», Энциклопедия Британника, стр. 57) Нет необходимости что-либо добавлять к столь авторитетным научным источникам (имеется в виду энциклопедия Британники и сам Мэнли П. Холл), чтобы осознать неуникальность и непервичность образа спасителя Иисуса Христа. Скажем лишь, что приговоренный к смерти через распятие и воскресший на третий день Божий сын Митра известен задолго до возникновения христианства и происходит раньше, чем появляется пророк-реформатор Зороастр. И если бы не официальная поддержка христианства в III веке императором Константином, то неизвестно, каким бы был сегодня Мир — христианским или митраистским.

Одновременно иранский Митра имеет много схожих черт с индийским Митрой (в первую очередь, связью-договором с солнцем, посредничеством между небом и землей и т. д.). А это значит, что образ ведийско-авестийского Митры восходит ко временам индоевропейской общности. Именно в этом периоде, скорее всего, следует искать единые корни уникальных параллелей Митры и Нартского Сослана (Созырыко).

Итак:

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: