Глава 1 ПАДУЧАЯ ЗВЕЗДА

Матрена Распутина. Распутин. Почему?

---------------------------------------------------------------

ВОСПОМИНАНИЯ ДОЧЕРИ

МОСКВА - 2001

(с) - "Захаров" 2000-2005

OCR: Сергей Сдвижников

---------------------------------------------------------------

От издателя

Матрена Распутина -- старшая дочь Григория Распутина -- родилась в 1898

году. 5 октября 1917 года вышла замуж за офицера Бориса Соловьева. Вскоре

после революции Матрене с мужем удалось выехать из России. Семья

обосновалась в Пари-же. В 1924 году муж умер. Матрена осталась с двумя

дочерьми на руках, практически без средств. К тому времени относится на-чало

ее карьеры (довольно удачной) танцовщицы. Позже, уже в Америке, Матрена

освоила профессию, возможно, больше отвечавшую ее темпераменту --

укротительницы тигров.

Умерла она в Лос-Анджелесе (Калифорния, США) в 1977 году от сердечного

приступа.

Свои записки об отце -- она назвала их на иностранный лад "Распутин.

Почему?" -- Матрена Григорьевна (впрочем, в Америке она была известна как

Мария) писала с 1946 по 1960 год. По неизвестным причинам сама она их не

опубликовала, хотя и стремилась -- даже согласилась на их использование

своей американской соседкой по дому престарелых (см. ниже).

Я приобрел эту рукопись в 1999 году у ее последней владе-лицы, которая

почему-то не разрешила мне объявить ее имя. Назову ее госпожой X.

Сама г-жа X. родилась и живет в Парагвае. Ее дед по матери был одним из

тех казаков, которые, бежав из Крыма в 1920 году, решили попытать счастья в

Южной Америке -- их тогда целыми сотнями сманивали плодородными землями и

воз-можностью быстро встать на ноги.

Тетка г-жи X. вышла замуж и уехала в Америку в 1957 году. По каким-то

соображениям она почти не поддерживала связи с родными, так что сообщение о

наследстве от бездетной ма-лознакомой родственницы стало для г-жи X.

неожиданным. Кроме довольно значительной суммы денег она привезла из Америки

деловые бумаги и коробку с рукописью, в которую, разумеется, заглянула, но

не более. По-моему, из-за недоста-точного знания русского языка г-жа X.

толком даже не пред-ставляла, чем заполнены три толстые тетради с массой

вкле-ек, доставшиеся ей от тетки. Как рукопись Распутиной попала к ее тетке,

она не знает.

Осенью 1998 года г-же X. показали изданные мною книги "Романовы.

Императорский дом в изгнании" и "Мемуары" кня-зя Юсупова, убийцы Распутина.

"Тогда я и решила, что, может, вы захотите издать записи его дочери", --

объясняла мне позже г-жа X.

Полгода ушло у нас на переговоры (ведь все только по почте, никаких

факсов у нее нет), еще несколько месяцев рукопись морем добиралась до

Москвы...

Что же представляют собой записки Матрены Распутиной?

Это, если попытаться определить одной фразой, -- объяс-нение с теми,

кто считает Григория Распутина виновником едва ли не всех бед, обрушившихся

на Россию.

И тут надо сказать, что, приобретая вслепую записки доче-ри Распутина

(на мое предварительное знакомство с рукопи-сью г-жа X. не соглашалась), я

действовал с некоторым опасе-нием. Оправданным было ждать от Матрены

Распутиной вари-аций на тему ее же записок об отце, выпушенных еще до

вой-ны, -- книги очень наивной и совершенно апологетической. (Отдельно надо

сказать о книге, вышедшей по-английски в США в 1977 году под двумя фамилиями

-- Пэт Бархэм и Марии Рас-путиной -- "Распутин по ту сторону мифа". Я даже

заказал ее перевод, но издавать не стал -- в ней доля участия дочери

Рас-путина свелась к передаче эпизодов жизни отца, и они, к со-жалению,

совершенно потонули в клюкве и патоке. Однако пе-рекличка с записками,

которые перед вами, бесспорна.)

На сей раз меня ждал приятный сюрприз. Теперь он ждет вас. Три тетради,

исписанные почерком не слишком усердной ученицы, оказались весьма занятным

чтением. Чтением увлекательным и познавательным как широкому читателю, так и

узкому специалисту.

Книга построена как толкование жизни отца -- от рожде-ния в селе

Покровском до смерти в водах Невы в Петрограде. И именно в неожиданном (но

всегда абсолютно логичном психологически) толковании поступков Григория

Распутина заключается прелесть записок Матрены. При этом естествен-но, что,

отвечая на вопрос "почему?", Матрена передает мас-су подробностей,

ускользавших от других, как она пишет, "вос-поминателей".

Какая связь между смертями братьев -- Михаила и Григо-рия Распутиных,

случившимися с почти сорокалетним раз-рывом; между Елизаветой Английской и

Анной Вырубовой; между тягой великого князя Николая Николаевича к охоте и

вступлением России в войну в 14-м году; между религиознос-тью и эротизмом в

самом Распутине и т.д.? Матрена Распути-на обо всем этом знает.

Насколько точно ее знание? Ровно настолько, чтобы то, о чем она

говорит, "было вполне возможным". Прелесть запи-сок Матрены Распутиной и в

том, что каждый читающий сам сможет, если захочет, определить дистанцию от

возможного до действительного. Кстати, Матрена Распутина намекает на это --

вот, дескать и Жевахов об этом говорит, и Коковцов, только они так и не

поняли, о чем говорили...

Чтению абсолютно не мешает не всегда точное следование автором

хронологии -- сохранена лишь временная канва, а некоторые события "положены

не на свое место". "Почему?" побеждает в борьбе с "когда?".

Степень внутренней вовлеченности Матрены в описывае-мые ею события

видна и из того, как она отражает бытовые подробности. Они для нее -- далеко

не главное, но она из того времени и никак не может ими пренебречь. Так

милые детали будто проступают сквозь первый план.

Особое дело -- тон записок. Никакого придыхания, санти-ментов ровно

столько, сколько положено, чтобы они не раз-дражали. Но никаких сомнений --

Матрена обожает своего отца. Но обожает, так сказать, достойно, оставляя за

другими право на нелюбовь к нему (не любите, но хоть поймите, не

отмахивайтесь). И право, отмахнуться трудно. Временами на страницы записок

просто-таки врывается темперамент, явно унаследованный дочерью от отца.

Наверное, именно темперамент вынуждал Матрену Рас-путину пренебрегать в

самых напряженных местах правилами орфографии (разумеется, старой), не

говоря уже о пунктуа-ции. Она словно торопится высказаться, иногда не

дописывая слова или сокращая их самым причудливым образом.

Собственно, работа издателя и свелась к расшифровке не-которых слов,

очень незначительной правке стиля (исключи-тельно из-за того, что по мере

продвижения к концу русский язык Матрены становился все более

американизированным), сверке цитат и приведению их к виду, в каком они

воспроиз-водятся в современных изданиях.

Для облегчения чтения я разбил текст на главы и подглав-ки и дал им

названия. Приложения также добавлены мною.

И, наконец, я завершаю это затянувшееся объяснение с читателем краткой

справкой "Кто есть кто в воспоминаниях М.Г. Распутиной". Даю только имена и

род занятий (во время описываемых событий) основных упоминаемых ею персон.

Александр Михайлович (Сандро) -- великий князь, дядя Николая II,

женатый на его сестре Ксении.. Анастасия Николаевна (Стана) -- великая

княгиня, дочь черногорского князя Негоша, жена великого князя Николая

Николаевича.

Бадмаев Петр Александрович -- сын богатого бурятского

скотопромышленника, врач, пользовался приемами восточ-ной медицины.

Белецкий Степан Петрович -- и.о. директора Департамента полиции,

товарищ министра внутренних дел.

Боткин Евгений Сергеевич -- домашний врач царской семьи.

Боткина-Мельник -- его дочь.

Бьюкенен Джордж -- посол Великобритании в России.

Витте Сергей Юльевич -- граф, государственный деятель.

Воейков Владимир Николаевич -- дворцовый комендант.

Вырубова Анна Александровна -- фрейлина императрицы Александры

Федоровны и доверенное лицо царской семьи.

Гермоген (Долганев Георгий Ефремович) -- епископ Сара-товский и

Царицынский, уволен на покой.

Головина Мария Евгеньевна (Муня) -- невеста Николая, брата Феликса

Юсупова, поклонница Распутина.

Гурко Владимир Иосифович -- камергер, товарищ мини-стра внутренних дел,

отправлен в отставку после скандала, связанного с денежными махинациями.

Дмитрий Павлович -- великий князь, двоюродный брат Николая II, любовник

Феликса Юсупова.

Евреинов Николай Николаевич -- театральный деятель, ли-тератор.

Елизавета Федоровна (Элла) -- великая княгиня, старшая сестра

императрицы Александры Федоровны.

Жевахов Николай Давидович -- князь, камер-юнкер, и.о. товарища

обер-прокурора Св. Синода.

Илиодор -- см. Труфанов.

Иоанн Кронштадтский (Сергеев Иоанн Ильич) -- настоятель Андреевского

собора в Кронштадте, церковный проповедник и писатель.

Ковалевский П. -- публицист.

Ковыль-Бобыль Иван -- публицист.

Коковцов Владимир Николаевич -- граф, министр финан-сов, после убийства

П.А.Столыпина был назначен премьер-министром (до 1914 года).

Лахтина Ольга Владимировна -- жена действительного стат-ского

советника, поклонница Распутина.

Мария Федоровна -- жена Александра III, мать Николая II, вдовствующая

императрица.

Милнца Николаевна -- великая княгиня, дочь черногорс-кого князя Негоша,

жена великого князя Петра Николаевича.

Николай Николаевич -- великий князь, дядя Николая Второго.

Палеолог Морис -- посол Франции в России.

Протопопов Александр Дмитриевич -- последний министр внутренних дел

царской России.

Пуришкевич Владимир Митрофанович -- крупный земле-владелец, депутат II,

III и IV Государственной Думы, основа-тель Союза русского народа и "Палаты

Михаила Архангела".

Родзянко Михаил Владимирович -- крупный землевладелец, председатель III

и IV Государственной Думы. Был одним из тех, кто объяснял Николаю II

необходимость дарования кон-ституции во имя сохранения монархии.

Руднев Владимир Михайлович -- товарищ прокурора Ека-теринославского

окружного суда, в марте 1917-го включен в Чрезвычайную следственную комиссию

с поручением "обсле-довать источник безответственного влияния при дворе".

Симанович Арон Семенович -- купец первой гильдии, юве-лир, личный

секретарь Распутина.

Труфанов Сергей Михайлович (иеромонах Илиодор) -- на-чинал как

многообещающий проповедник и ревнитель веры. В 1912 году публично отрекся от

"Бога, Веры и Церкви".

Феофан (Василий Быстрое) -- епископ, ректор Петербург-ской духовной

академии и одно время духовник императрицы Александры Федоровны.

Филипп -- французский авантюрист.

Юсупов-Сумароков-Эльстон Феликс Феликсович -- князь, наследник

богатейшего состояния в России, муж Ирины Алек-сандровны, дочери великого

князя Александра Михайловича, племянницы Николая II.

Имеющиеся в тексте неправильности в написании автором имен, фамилий и

должностей не оговариваются.

Матрена Распутина

РАСПУТИН. ПОЧЕМУ?

Я -- дочь Григория Ефимовича Распутина.

Крещена Матреной, домашние звали меня Марией.

Отец -- Марочкой. Сейчас мне 48 лет.

Почти столько же, сколько было отцу,

когда его увел из дома страшный человек -- Феликс Юсупов.

Я помню все и никогда не пыталась забыть ничего

из происходившего со мной или моей семьей

(как бы ни рассчитывали на это недруги).

Я не цепляюсь за воспоминания, как это делают те,

кто склонен смаковать свои несчастья.

Я просто живу ими.

Я очень люблю своего отца.

Так же сильно, как другие его ненавидят.

Мне не под силу заставить других любить его.

Я к этому и не стремлюсь, как не стремился отец.

Как и он, хочу только понимания. Но, боюсь, -- и это чрезмерно, когда

речь идет о Распутине.

Предисловие автора

Однажды я уже принималась писать об отце, пола-гая, совершенно

искренне, в этом свой долг перед его памятью и даже своей совестью.

К сожалению, я тогда не вполне еще отстранилась от происшедшего с моей

семьей, чтобы противостоять желаниям советчиков, вдруг объявившихся рядом со

мной. Записки, давно уже вышедшие под моим име-нем, меньше всего похожи на

те, которые хотелось бы написать. Тогда был взят чужой тон. И сейчас мне

если и не стыдно, то грустно от этого.

И все равно я ни за что не хотела приниматься за обреченный труд --

новые записки.

Но кто скажет заранее, как сложится, наверное оши-бется.

Отец говорил (и это часто откликалось в моей жиз-ни): "Нет никакой

напрасности".

Четырнадцать лет назад ко мне в дом пришла (по рекомендации) одна

русская дама. Правда, в отноше-нии ее надо было бы сказать -- одна бывшая

советская дама. Тогда часто можно было встретить русских-советс-ких, из

перемещенных лиц. В сущности, беженцев, как и я. Она пришла посмотреть на

дочь Распутина. И не скрывала своего любопытства, которое другой на моем

месте принял бы за неприличность.

Я никогда не делала тайны из обстоятельств своей частной жизни. Все

знают, к примеру, -- чтобы прокор-миться после смерти мужа, я была какое-то

время танцовщицей. Словом, меня смутить трудно.

Пришедшая не была мне неприятна, и я охотно от-вечала на вопросы. Боже

мой, какая же у нее в голове была каша!

Так бы и остался этот вечер обычным в своем роде, если бы под конец его

гостья не протянула мне тоню-сенькую книжицу без обложки, по виду --

зачитанную.

Я приняла подарок, не ожидая подвоха. И что же я увидела -- "Сказка

наших дней о старце Григории и русской истории", начальными строками которой

были: "Мы расскажем эту сказку и про Гришку, и про Сашку".

От негодования я чуть не задохнулась. У меня в доме -- и такое! Я было

собралась указать на дверь, но гостья опередила меня словами, перевернувшими

все:

-- Вы хотите, чтобы от вашего отца осталось только это? -- Дама

выразительно посмотрела на книжицу.

Я тут же, разумеется, расплакалась, понимая, как она права, что судит

обо мне так, и понимая свое бес-силие что-либо изменить.

Так мне казалось в ту минуту.

Кое-как проводив гостью, я отправилась спать. В го-лове крутилась одна

фраза: "Не хочу!". Так бывает, когда в полузабытьи пытаешься ухватиться за

обрывок како-го-то смысла, ускользавшего раньше. Что -- "не хочу"? Чтобы от

жизни отца остался пасквиль, или не хочу сделать так, чтобы остался не

только он?

Не в силах заснуть, я встала. Я поняла, чего хотела.

Для начала дочитала до конца принесенную мне с таким явным умыслом

книжицу.

Приведу только один, не самый гнусный отрывок.

Между тем почтенный Гриша

Забирался выше, выше,

Был он малый крепких правил,

Уважать себя заставил,

От девиц не знал отбою

И доволен был собою.

С Гришкой спорят иерархи, Рассуждают о монархе,

И вещает Джиоконда

Из столичного бомонда:

"Vous savez, простой мужик,

А такой приятный лик".

Так его открыла Анна,

Дама фрейлинского сана,

А открыв, к царице скок --

"Объявляется пророк:

В нем одном такая сила,

Что на многих нас хватила,

Эта поступь, этот взгляд,

С ним не страшен целый ад".

Словом, лезет Гриша выше,

Красны дни пришли для

Гриши: И в столицу Петроград

Прибыл он, как на парад.

Едет он в почете, в славе,

Приближается к заставе,

Бьет поклон, и наконец

Попадает во дворец.

По палатам Гриша ходит,

Всех собой в восторг приводит,

Гриша старец хоть куда --

И взошла его звезда.

Изрекает он словечки,

Дамы ходят как овечки,

А потом, наедине,

Изнывают, как в огне...

Велика у Гриши сила,

До того вещает мило,

Что кругом бросает в жар:

"Вот так старец -- а не стар".

А достойная Алиса,

Без любого компромисса,

С ним сидит и день, и ночь,

День да ночь и сутки прочь.

Завелась деньга у Гриши,

Дом в селе с узорной крышей, Перевез детей и женку,

Пьет в салоне ром и жженку;

У самой графини И...

У него всегда свои.

Свет потушит, порадеет,

Тихой лаской обогреет,

А когда Григорий зол.

Изорвет в клочки подол.

И так далее.

Почему эта поделка так расстроила (впрочем, не то слово) меня? Ведь за

довольно длинную к тому време-ни жизнь я прочитала и выслушала немало. Но

"сказка" была сделана под народный говор, она хотела уязвить моего отца

голосом его слоя, голосом тех, ради кого отец в конце концов и предпринимал

все доступные ему усилия.

Это было гадко так же, как описанное Пуришкеви-чем ликование народа при

известии об убийстве отца. Да что они, люди, о нем знали?То, что им сказал

Пуришкевич. А не он, так другой...

В общем, я села писать.

О том, что знают все, и о том, чего не знает никто. О том, почему все

сложилось так, а не иначе.

Вполне осознавая, что упрекнуть меня в пристраст-ном отношении к отцу

всякому будет приятно, я взяла за правило опираться (там, где это возможно)

на изве-стных людей, чьи записки, касающиеся моего отца и сопутствующих его

жизни обстоятельств, читаны уже многими, но не поняты правильно почти никем.

6 июля 1960 года.

Глава 1 ПАДУЧАЯ ЗВЕЗДА

Мальчик -- Ветеринар-чудотворец --

-- Смерть в пруду -- Где Бог? -- Чужой в своей

семье -- Половой вопрос по-деревенски --

-- Любовный морок -- Вдовий грех

Мальчик

В Покровском, большой деревне в Западной Сиби-ри, была одна церковь --

Покрова Богоматери. Бого-мольные крестьяне, ставившие ее давным-давно, еще

до всякого поселения, надеялись призвать таким обра-зом ее защиту. И

Богородица не отвернулась от них.

Небо над деревней ночью 23 января 1871 года осве-тила падучая звезда --

предвестница великого события.

В ту же минуту жена Ефима Алексеевича Распутина -- Анна Егоровна --

родила второго сына. Его крестили Григорием.

Двор Распутиных ко времени рождения Григория можно было отнести к

богатым. Дом на восемь комнат, хозяйство. Как и все в Покровском, Распутины

делали обычную крестьянскую работу, занимались извозом и рыболовством.

"Бог помогал"... Так часто говорила бабушка. В этой фразе не было

ничего нарочитого. Произносилась она просто, между делом.

Я множество раз перечитывала "Житие опытного странника", написанное

отцом, и всякий раз, доходя До фразы "Очень трудно было все это пережить, а

де-лать нужно было, но все-таки Господь помогал...", останавливалась.

Однажды поняла: если другим Он помо-гал, то отца -- вел.

Кстати скажу, что "публика" не смогла простить мо-ему отцу, -- кроме

всего прочего, разумеется, -- напи-сания им "Жития опытного странника" и

"Мыслей и размышлений". Тут же заговорили о,ловкой подделке, даже о краже

рукописи. Предполагая, что многие не со-чтут возможным положиться на мое

слово, прибегу к ссылке на Владимира Иосифовича Гурко, в своих за-писках

отметившего по этому поводу: "В период молит-венного углубления были им

написаны и его духовные размышления, составленные, вопреки

распространен-ному мнению о подделке, им самим, как это установи-ла, по

словам А.Ф.Романова, специальная экспертиза".

Отцу было отказано в самой возможности написания им чего-либо

возвышенно-духовного, того, что выка-зывало ум глубокий и оригинальный,

только лишь по-тому, что отец -- мужик, из среды чуждой, во многом

непонятной. То, что писал отец, было так непохоже на косноязычие прирученных

юродивых. Но, как часто по-вторял отец, "дух Божий витает, где хочет". Эти

слова из Писания знали, безусловно, все. Но поверить в них...

Об отце почти никто ничего достоверно не знал. Многие думали, что он из

бедной семьи. И этим объяс-няли его стремление к богатой жизни,

странничеству, смешивая его с попрошайничеством. О представлениях отца по

этому поводу я еще скажу. Тут же замечу, что мой дед был старостой, а нищего

и нерадивого хозяина главным в деревне не поставят.

По моему малолетству, когда отец говорил: "У Бога дорог много", а он

часто это повторял, представлялись причудливо переплетавшиеся тропинки. Куда

захочешь, туда и пойдешь. Со временем и я поняла -- "Дух Божий витает, где

хочет".

Что я знаю о детстве отца? Как и многие, -- гораздо меньше, чем

хотелось бы.

Знаю, что родился он семифунтовым (этим почему-то очень гордилась,

представьте, свекровь, а не его мать), но крепким здоровьем не отличался.

Метался в люльке, не желая мириться с пеленками. К шести месяцам уже

мог подтянуться и встать, а в во-семь начал ходить по избе.

Долго не мог заговорить, а когда все-таки стал раз-говаривать, то

произносил слова нечетко. Хотя косно-язычным не был.

Чувствую, что те, кто готовится читать "Четьи-Ми-неи", думают, что я

таким образом готовлю разговор как бы о Моисее (косноязычном пророке).

Ничего тако-го не ждите. Я пишу о человеке. Жития святого Распутина -- не

было. Распутин был по преимуществу человеком.

Отец никогда не стеснялся себя самого и написал в своем "Житии" то,

чего не написали бы о себе другие: "Вся жизнь моя была болезни. Медицина мне

не помо-гала, со мной ночами бывало, как с маленьким: мочил-ся в постели".

Еще о том, что отец не играл в кого-то и не приду-мывал себя. Симанович

оставил свидетельство, относя-щееся к петербургской жизни отца: "Распутин не

ста-рался перенять манеры и привычки благовоспитанного петербургского

общества. Он вел себя в аристократичес-ких салонах с невозможным хамством".

"С невозможным хамством" -- здесь значит "по-мужицки", то есть так, как

"невозможно", "нельзя", с точки зрения аристок-рата, вести себя.

Почти с младенчества его взгляд (глаза были ярко-синими, глубоко

посаженными) отличался от мутного, несфокусированного взгляда обычного

ребенка. Как ска-зали бы сейчас -- глаза делали лицо.

Читая у бесчисленных мемуаристов описания внешно-сти отца, я всякий раз

отмечала, что почти никто из них не мог верно передать их цвет. Чаще всего

называли серый, голубой. Иногда серо-стальной. Надо сказать, что в

Покровском вся порода такая была -- светлоглазые, Даже и брюнеты.

Был костляв и нескладен.

Однажды, еще не оправившись от болезни, отец уве-рял бабушку, что у его

постели сидела красивая город-ская женщина и успокаивала, пока жар не

прошел. Никто ему не поверил. И не обратил внимание на то, что ребе-нок

выздоровел внезапно.

Я бы поверила. Но это потому, что знаю о нем все, что знаю. Я просила

бабушку рассказывать мне эту исто-рию, когда мы оставались в Покровском без

отца. Мне казалось, что так я могу призвать ту женщину на по-мощь к нему. Не

женщину -- Богородицу.

У отца не было в детстве друзей. (Как и позже.) Нуж-дался ли он в них?

Вряд ли. Слишком хорошо все видел. Буквально. Рассказывали, что с детства,

если пропадала какая-то вещь, он видел, кто ее украл. Говорили, что он и

мысли читает.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: