Чужой в своей семье

Бабушка говорила -- она потеряла сына. Да в сущно-сти, так и было. Он

совершенно ушел в себя. Все вали-лось у него из рук.

Дед был, разумеется, недоволен. Он думал, что сын просто увиливает от

работы. За то и получал частенько тычки и подзатыльники.

Дед, слывя человеком религиозным, считал, что ре-лигия не должна мешать

крестьянскому труду. Сын же его, если и принимался за работу, то как-то

через силу, не переставая бормотать что-то о Боге в человеке и о другом

непонятном. И потянулась за отцом слава без-дельника, ледащего человека.

Особой близости между отцом и сыном не было. (Правда, увидев внимание и

даже преклонение, с ка-кими относилась к моему отцу петербургская знать, дед

нехотя признал, что, как он говорил, "парню, может быть, и дано...")

Дед хотел только одного -- чтобы сын усердно гнул спину. Семье надо

кормиться. А для этого -- много и тяжело работать, даже надрываться, бабушка

говорила: "Жилы рвать".

И отец со временем стал работать прилежнее, хотя, случалось, и замирал

посреди борозды. Беда, если дед заставал его в такую минуту.

Вообще отношения между отцом и сыном напоми-нали, в лучшем случае,

вооруженное перемирие.

Как бы там ни было, хозяйство в то время процвета-ло. По меркам русской

деревни, конечно.

Отец рассказывал нам, детям, о том, как бабушка, напуганная его

замкнутостью, даже отрешенностью, пыталась подтолкнуть сына к сверстникам.

Она называ-ла это "развеяться". Совершенно напрасно. Отец ни за что на свете

не хотел бы "развеяться", перестать быть "странным". К ужасу родителей он

твердил: "Не надо мне никаких друзей. У меня есть Бог".

Но все же приходилось иногда уступать уговорам и идти на улицу. Отец

рассказывал, что самое трудное для него было -- подойти к ребятам. Он

представления не имел, как вести себя, что сказать, как им понра-виться. Он

был слишком другим. И соседские дети это чувствовали.

Одним словом, идиллии не получалось.

К четырнадцати годам отец выровнялся и не выгля-дел уже хилым и слабым.

Но драться по-прежнему не Хотел. Именно не хотел! "Нельзя поганить образ",

-- го-ворил он.

Подростки жестоки, они воспринимали постыдное в их глазах миролюбие как

порок, достойный наказания. Иначе как слабаком отца на улице не дразнили. А

при первой возможности и били.

Однажды, устав от издевательств, отец, под гиканье и свист,

вступил-таки в драку. Его соперник, уверенный в своем превосходстве, ткнул в

него кулаком, но отец отбил удар. Да так, что нападавший упал. Пока тот

ле-жал, другие навалились на отца скопом. Но он справился с ними. И

оставался при этом абсолютно спокойным.

На улице воцарился мир. А вот в душе отца мира не было. Раскаявшись в

том, что полез в драку, отец долго не мог придти в себя. Молился, ища

успокоения.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: