ТОР 5 статей: Методические подходы к анализу финансового состояния предприятия Проблема периодизации русской литературы ХХ века. Краткая характеристика второй половины ХХ века Характеристика шлифовальных кругов и ее маркировка Служебные части речи. Предлог. Союз. Частицы КАТЕГОРИИ:
|
Освобождение животных 3 страницаВ таком понимании животные, дети и неполноценные люди находятся в одной категории, и если мы используем этот аргумент, чтобы оправдать эксперименты на животных, необходимо спросить самих себя, а оправдываем ли мы подобные эксперименты на детях и инвалидах. И если мы делаем различие между животными и этими людьми, на основании чего мы отдаем это бесстыдное и нравственно непростительное предпочтение членам нашей собственной разновидности? Существует много параментов, по которым интеллектуальный потенциал нормальных взрослых людей весьма отличается: скорость мышления, память, глубина познания и так далее. Все же эти различия не всегда указывают на большее страдание нормального человека. Иногда животное может страдать больше из-за его более ограниченного понимания. Если, например, мы захватываем пленных во время войны, мы можем объяснять им, что в такое время они должны подчиниться, чтобы сохранить свою жизнь, и что они будут освобождены по окончании военных действий. Если мы захватываем дикое животное, мы не можем объяснить, что не угрожаем его жизни. Дикое животное не может отличить попытку поймать его от попытки убить, и это порождает так много ужаса. Можно возразить, что невозможно сравнивать силу страданий различных видов, и по этой причине интересы животных и людей не могут быть равными. Вероятно истинно, что сравнение страданий между особями различных видов нельзя сделать точно, но точность здесь и не нужна. Даже если мы бы хотели только лишь уменьшить страдания животных, мы были бы вынуждены сделать радикальные перемены в нашем уходе за животными, нашем питании, методах сельского хозяйства, которые мы используем, методику проведения опытов во многих областях науки, наш подход к живой природе, в охоте, заманиванию в ловушку и ношению мехов, и в области развлечений подобно циркам, родео и зоопаркам. В результате можно было бы избежать большого количества страданий. До этого времени я говорил только о страданиях животных, но ничего — об их уничтожении. Это упущение было преднамеренным. Применение принципа равенства по отношению к страданиям, по крайней мере теоретически, довольно справедливо. Боль и страдания плохи сами по себе и должны быть прекращены или минимизированы, независимо от расы, пола или вида существа, которое страдает. Боль является плохой в зависимости от того, насколько интенсивной она является и как долго она продолжается, но боли той же самой интенсивности и продолжительности одинаково плохи и для людей, и для животных. Вопрос уничтожения более сложен. Я сознательно оставил его напоследок, потому что в существующем состоянии человеческой тирании по отношению к другим видам, принцип равного рассмотрения боли или удовольствия — достаточное основание против всех главных злоупотреблений животными в человеческой практике. Однако, необходимо говорить на тему уничтожения. Также, как большинство людей — спесиецисты и причиняют боль животным и они бы не причинили подобную боль людям, они убивают животных, но никогда не позволят убивать людей. Здесь мы должны будем перейти к понятиям, когда законно убивать людей, как об этом свидетельствуют дебаты об абортах и эвтаназии. И при этом философы-моралисты не были способны договориться между собой, правильно ли это — убивать людей, и когда обстоятельства, позволяющие убить человека, могут быть оправданы. Позвольте нам сначала рассмотреть понятие, что преступно забирать жизнь у невинного человека. Мы можем назвать это понятие «священное право на жизнь». Люди, которые придерживаются этого представления, выступают против абортов и эвтаназии. Но они обычно не выступают против убийства животных, поэтому такой взгляд можно было бы точно описать как мировозрение «святости только человеческой жизни». Вера, что человеческая жизнь, и только человеческая жизнь, является священной — форма спесиецизма. Чтобы увидеть это, рассмотрим следующий пример. Предположите, что как иногда происходит, ребенок был рожден с большим и непоправимым мозговым повреждением. Повреждение настолько серьезно, что ребенок больше не сможет никогда быть более, чем «человеком-растением», он неспособен говорить, признавать других людей, совершать самостоятельные действия или развивать ощущение самосознания. Родители ребенка, понимая, что они не могут надеяться на любое улучшение состояния их ребенка, не могут заплатить тысячи долларов, необходимые ежегодно для надлежащей заботы о ребенке, просят врача безболезненно умертвить ребенка. Должен ли врач выполнить просьбу родителей? Юридически он не должен этого делать, потому что закон отражает представление святости права на жизнь. Жизнь каждого человека священна. Все же люди, которые выступали бы в защиту ребенка, не возражают против убийства животных. Как они могут оправдать свои взгляды? Взрослые шимпанзе, собаки, свиньи и многие другие виды далеко превосходят этого больного ребенка в их способности взаимодействовать с другими, совершать самостоятельные действия, осознавать, и в любой другой способности, которая придает значение жизни. Даже при всевозможной интенсивной терапии, неполноценные дети никогда не смогут достичь уровня интеллекта собаки. И при этом мы не можем выступить в защиту животных. Единственная вещь, которая отличает ребенка от животного в глазах тех, кто исповедует «право на жизнь», это то, что биологически этот ребенок принадлежит к Homo sapiens, а шимпанзе, собаки и свиньи — нет. Но использовать это различие, как основание для представления права на жизнь, конечно, чистый спесиецизм, который является наиболее грубым и явным видом расизма, используемым в попытке оправдать расовую дискриминацию. Я не привожу здесь религиозные представления, например учение, что не все, а только люди имеют бессмертные души, или созданы по образу Бога. Исторически эти представления были очень важны и, без сомнения, частично ответственны за идею, что человеческая жизнь имеет исключительную святость. Логически, однако, эти религиозные представления неудовлетворительны, начиная с аргументированного объяснения того, почему только люди имеют бессмертную душу, а животные — нет. Это не подразумевает того, чтобы избежать спесиецизма, мы должны считать, что столь же неправильно убить собаку, как и нормального человека. Единственное положение, которое является проявлением спесиецизма то, которое пробует провести границу права на жизнь параллельно границе нашей собственной разновидности. Те, кто исповедует святость права на жизнь, делают это, резко обозначая границу между людьми и другими животными, но они не позволяют проявиться никаким различиям в пределах нашей собственной разновидности, возражая против уничтожения инвалидов и безнадежно больных столь же сильно, как и против уничтожения нормальных взрослых. Чтобы избежать спесиецизма, мы должны позволить этим существам, которые являются подобными нам во всех отношениях, иметь подобное право на жизнь, и просто принадлежность к нашему биологическому виду не может быть нравственно уместным критерием для этого права. Мы должны будем признать, что наши критерии не следуют точно за границей нашей собственной разновидности. Мы можем законно утверждать, что имеются некоторые виды существ, жизнь которых более ценная, чем жизнь других существ, но будут, конечно, иметься некоторые животные, чьи жизни по любым стандартам более ценные, чем жизнь некоторых людей. Шимпанзе, собака или свинья, например, будут иметь более высокую степень самосознания и большую способность наладить отношения с другими, чем умственно неполноценный ребенок или дряхлый старик. Так, если мы основываем право на жизнь на этих характеристиках, мы должны предоставить этим животным право на жизнь столь же хорошую, или лучше, чем у таких людей. Теперь этот аргумент сокращает оба пути. Это могло быть принято как признание того, что шимпанзе, собаки или свиньи наряду с некоторыми другими видами, имеют право на жизнь, и мы совершаем серьезное моральное преступление всякий раз, когда убиваем их, даже если они стары и страдают, и наше намерение состоит в том, чтобы избавить их от этого. Альтернативой этому можно принять случай, когда инвалид и безнадежно больной не имеют никакого права на жизнь и могут быть убиты по весьма тривиальным причинам, как мы сейчас убиваем животных. Так как внимание этой книги обращено к этическим вопросам по отношению к животным, а не к нравственному аспекту безболезненной смерти, я не буду пытаться полностью осветить эту тему. То, что мы должны сделать — это впустить животных в сферу нашей морали и прекратить потреблять их жизни для любых наших тривиальных целей. В то же самое время, как только мы поймем, что факт непринадлежности к нашему виду недостаточен, что есть всегда неправильным убить любое создание, мы можем прийти к пересмотру нашей политики сохранения человеческих жизней любой ценой, даже когда нет никакой перспективы жизни без ужасной боли. Из этого следует, что уход от спесиецизма не подразумевает, что все жизни имеют равную ценность. В то время как самосознание, интеллект, способность завязывать отношения с другими и так далее, не относится к вопросу причинения боли, так как боль — это боль, безотносительно других качеств, вне способности чувствовать боль, создание может иметь их. Жизнь, наделенная способностями планировать будущее сложными действиями и т.д., является более ценной, чем жизнь, лишенная этого. Чтобы увидеть различие между проблемами причинения боли и лишения жизни, посмотрите на себя в пределах собственной разновидности. Если бы мы были должны выбирать между спасением жизни нормальных людей и инвалидов, мы, вероятно, спасали бы нормальных людей; но если бы мы должны были бы выбрать между предотвращением боли у нормального человека или инвалида, то здесь уже не столь ясно, кого выбирать. То же самое применимо по отношению к другим видам. Сильная боль сама по себе не касается других качеств созданий, которые чувствуют боль; на значение жизни воздействуют другие характеристики. Обычно это будет подразумевать, что если мы должны выбрать между жизнью человека и жизнью животного, мы стремимся спасать человека. Но могут быть экстренные случаи, когда будет наоборот, потому что рассматриваемый человек не имеет признаков нормального человека. Так что это представление — не спесиецизм, хотя может им казаться на первый взгляд. Предпочтение в обычных случаях спасать человеческую жизнь, а не жизнь животного, когда необходимо сделать выбор, основано на признаках, которыми обладают нормальные люди, а не на простом факте, что они являются членами нашей собственной разновидности. Потому что когда мы рассматриваем членов нашей собственной разновидности, которые испытывают недостаток характеристик нормальных людей, мы больше не можем говорить, что их жизни должны всегда быть предпочтены жизням животных. На вопрос о том, когда нельзя убить животное, пока нельзя дать определенный ответ. Пока мы помним, что мы должны уважать жизнь животных, как мы уважаем жизнь людей подобного умственного уровня, мы не уйдем далеко от истины. Читатель, возможно, уже думал о некоторых возражениях на положения, изложенные в этой главе. Что, например, я предлагаю делать с животными, которые могут приность вред людям? Должны ли мы пробовать предохранить животных от уничтожения друг друга? Как мы знаем, растения не могут чувствовать боль, а если они могут, мы что, должны голодать? Чтобы избегать прерывать течение главной мысли, я хочу обсуждать эти и другие возражения далее в книге. Темы, обсужденные в следующих главах, различны. Во-первых, они относятся к уничтожению не просто немногих сотен животных, но к десяткам миллионов животных, а в другом случае, буквально миллиардов животных каждый год. Во-вторых, мы не можем притворяться, что не имеем к ним никакого отношения. Одна из них — экспериментирование на животных, поддерживается правительством, которое мы избираем и, в значительной степени, содержим выплатой налогов. Другая — выращивание животных для пищи, возможна только потому, что большинство людей покупает и ест результаты этой практики. Именно поэтому я хотел обсудить эти специфические формы спесиецизма. Они — главные. Они порождают большое количество страдания большого количества животных из-за действий человека. Чтобы спасти их, мы должны заменить наше правительство, мы должны изменить наши собственные жизни, вплоть до изменения нашего питания. Если это будет осознано и официально отброшено, как формы спесиецизма, устранение других направлений спесиецизма не заставит ждать себя слишком долго.
2 Исследования над животными как способ их мучений
В июле 1973 года конгрессмен Лес Аспин из Висконсина узнал через рекламу в одной газете, что Воздушные Силы Соединенных Штатов планировали купить 200 щенков гончей с перевязанными голосовыми связками, чтобы предотвратить нормальный лай, для испытания ядовитых газов. Немного позже стало известно, что армия также планировала использовать на сей раз 400 гончих в подобных испытаниях. Аспин начал энергично протестовать, и был поддержан общественностью. Письма возмущенных людей возымели свое действие. Правительство получило самое большое количество писем в связи с этими гончими, чем с чем либо другим, и результатом стала отставка Трумэном генерала МакАртура. Почты было даже больше, чем в случае бомбежек Северного Вьетнама и Камбоджи. После этого Министерство Обороны сообщило, что отменило свое решение и изучает возможность замены гончих другими подопытными животными. Все это было довольно любопытно. Любопытно потому, что общественное негодование по поводу этого эксперимента показало незнание того, что подобные эксперименты совершаются повсеместно армией, учеными, университетами и коммерческими предприятиями. Действительно, такие эксперименты проводились так, что много животных страдало и умирало, и не было уверенности, что это страдание и смерть спасли бы человеческую жизнь; но то же самое можно сказать о десятках тысяч других экспериментов, совершаемых в Соединенных Штатах каждый год. В Фонде Лавласа в Альбукерке, штат Нью-Мексико, экспериментаторы вынудили 64 гончих вдыхать радиоактивный стронций для реализации программы изучения распада, которая началась в 1961 году и была оплачена Комиссией по ядерной энергии США. В течение этого эксперимента двадцать пять собак в конце концов умерли. Один из смертных случаев произошел от эпилептического приступа, другой — от кровоизлияния в мозг. Другие собаки перед смертью стали лихорадочными и анемичными, потеряли желания, имели кровоизлияния и кровавый понос. Экспериментаторы в своем отчете сравнивали свои результаты с результатами других экспериментаторов в Университете штата Юта и в национальной лаборатории штата Иллинойс, где гончим был введен стронций 90. Они заключили, что различные эксперименты привели к подобным результатам и что доза стронция 90 вела к «быстрой смерти» у 50% гончих, а разница в количестве происходит оттого, что одни собаки вдыхали, а другим — вкололи стронций! В медицинском университете Рочестера группа экспериментаторов поместила пятьдесят гончих в деревянный отсек, освещенный рентгеновскими лучами. Двадцать одна собака умерла между девятым и тридцать девятым днем после облучения. Экспериментаторы определили дозу, в которой 50% животных умрет с «95 процентной вероятностью». Облученные собаки рвали, поносили и потеряли желания. Позже у них открылись кровотечения. В своем сообщении эти экспериментаторы суммировали девять других экспериментов, в которых более чем 700 гончих и других собак были облучены рентгеновскими лучами, и они определили, что признаки, проявившиеся в результате этих экспериментов были «типичными для собак». Экспериментаторы, работающие для Американской комиссии пищи и лекарственных средств, давали тридцати гончим и тридцати свиньям большие количества метоксихлора (пестицида) в их пищу, семь дней в неделю в течение шести месяцев, «чтобы доказать, что он повреждает ткани». В течение восьми недель одиннадцать собак проявили признаки «паталогического поведения», выражавшегося в нервозности, слюнотечении, судоргах и конвульсиях. Собаки в конвульсиях вдыхали быстрее в 200 раз, прежде чем недостаток кислорода убивал их. Затем собаки становились нескоординированными, слепли и «любое воздействие типа разбрызгивания воды или прикосновения к ним порождало следующую конвульсию». После того, как эксперименты были продолжены на дополнительных двадцати гончих, экспериментаторы заключили, что массивные суточные дозы метоксихлора по разному действуют на собак и свиней. Этих трех примеров должно быть достаточно, чтобы показать, что эксперименты на гончих в армии не были никоим образом исключительными. Обратите внимание, что все эти эксперименты, согласно собственным сообщениям экспериментаторов, заставляли животных сильно страдать перед смертью. Не было предпринято ни малейших попыток облегчить их страдания. Радиация или яд медленно убивали животных. Надо заметить, что эти эксперименты — лишь часть серии подобных опытов, повторенных только с незначительными изменениями во все стране. Примечательно наконец, что эти эксперименты не спасают человеческие жизни. Мы уже знали, что стронций 90 опасен еще до смерти гончих, и экспериментаторы, которые травили собак и свиней метоксихлором, знали раньше, что такие большие количества, которыми они кормили животных (такое количество никогда не потребит человек), могут привести к смерти. В любом случае они получили разные результаты у собак и свиней, что дает ясно понять, что невозможно достигнуть любых устойчивых заключений относительно результатов для людей с помощью испытаний на других видах. То же самое говорят и экспериментаторы с радиоактивными веществами, и их результаты не имеют никакого отношения к людям. И при этом мы не должны ограничиваться собаками. Люди заботятся о собаках, потому что они — домашние животные, но другие животные столь же способны к страданию, как и собаки. Собаки — только один вид животных, который используется в экспериментах. В Англии сентиментальное отношение к собакам и котам привело к появлению закона, регулирующего эксперименты на животных, который требует, чтобы экспериментатор получил разрешение для совершения экспериментов на неанестезированных собаках и котах; обезьяны, однако, не получают такой защиты, не говоря уже, конечно, об обычной лабораторной крысе. Мало людей чувствуют симпатию к крысам. Все же лабораторная крыса — интеллектуальное, кроткое животное, и нет сомнений, что крысы способны страдать и страдают от бесчисленных болезненных экспериментов, совершаемых на них. Практика экспериментирования на животных, которая существует сегодня во всем мире, является проявлением спесиецизма. Эксперименты совершаются на животных, которым причиняется боль без самой отдаленной перспективы существенных выгод для людей или для любых других животных. Это не единичные случаи, но часть промышленного процесса. В Англии, где от экспериментаторов требуется информировать о количестве совершаемых экспериментов, официальные данные сообщают о пяти миллионах экспериментов на животных, совершаемых ежегодно. В Соединенных Штатах нет такой информации. По просьбе Комитета защиты животных США, с 1970 года Министерство сельского хозяйства издает бюллетень, где сообщается о количестве животных, используемых в экспериментах различного уровня. Он не упоминает крыс, мышей, птиц, рептилий, насекомых или домашних животных, используемых для экспериментальных целей; он не включает животных, используемых в школах и других учебных заведениях, и не включает эксперименты, совершаемые по контрактам федерального правительства. Согласно этому очень неполному сообщению, следующие животные использовались в экспериментировании в 1973 году: собаки — 195157, коты — 66195, приматы — 42298, кролики — 447570, хомяки — 454986, гвинейские свиньи — 408970, дикие животные (виды не указаны) — 38169; общее количество 1653385. Никто реально не знает, сколько животных всех видов используется в Соединенных Штатах. Представитель Министерства сельского хозяйства США заявил, что число крыс и мышей, используемых ежегодно в исследовательских целях, равняется 40 миллионам. В отчете перед комиссиями Конгресса в 1966 году лаборатория исследований экспериментов над животными сообщила, что количество мышей, крыс, гвинейских свиней, хомяков и кроликов, используемых в экспериментальных целях в 1965 году, достигало 60-ти миллионов, их количество возросло до 97 миллионов в 1970 году. Они указали число собак и котов, используемых в 1965 году, в пределах от 50000 до 2 миллиона. В 1971 году отчет Университета сельского хозяйства и исследований окружающей среды обнародовал следующее количество животных, используемых каждый год в американских лабораториях: 85000 приматов, 500000 собак, 200000 котов, 700000 кроликов, 46000 свиней, 23000 овец, 1,7 млн. птиц, 45 миллионов грызунов, 15—20 миллионов насекомых и 200000 черепах, змей, ящериц; общее количество составило более чем 63 миллиона животных. Эти цифры меньше, чем данные лаборатории исследований экспериментов над животными от 1965 года, и намного ниже, чем планировалось на 1970 год. Эти проекты были, очевидно, связаны с промышленным ростом последних лет. Принимая во внимание, что данные Университета Рутгера правильны и не преувеличены, становится понятным, что это лишь верхушка айсберга. Из всего этого огромного количества лишь некоторые эксперименты проводятся в медицинских целях. Большое количество животных используется на факультетах Институтов лесоводства и психологии, но намного больше используется для коммерческих целей, для испытания новой косметики, шампуней, пищи, красителей и других несущественных предметов. Совершающие эксперименты люди не отрицают, что животные страдают. Но они не используют этот аргумент, потому что должны тогда подчеркнуть подобие между людьми и другими животными, чтобы требовать, чтобы этот эксперимент мог иметь некоторую уместность для человеческих целей. Исследователь, который вынуждает крыс выбирать между голодом и электрошоком, знает, что крыса имеет нервную систему, очень похожую на нервную систему человека и, возможно, чувствует электрошок также, как и он. В течение долгого времени существовала оппозиция экспериментированию на животных. Эта оппозиция кое-чего добилась, но экспериментаторы, поддерживаемые коммерческими фирмами, которых интересует прибыль, продолжали снабжать их лабораторными животными и оборудованием, убеждая законодателей и общественность, что это служит на пользу людям. Не нужно быть оппозиционно настроенным к тому, что происходит теперь, чтобы понять, что эти эксперименты косвенно калечат и людей. Мы должны сказать, что такие эксперименты надо остановить немедленно, и методы исследований, убивающие животных, должны быть изменены как можно скорее. Чтобы понять, почему эти изменения настолько важны, мы должны знать кое-что о экспериментах, проводимых сейчас и о совершенных на протяжении прошлых шестидесяти или семидесяти лет. Тогда мы будем способны оценить требования защитников животных. Чтение описаний этих экспериментов — неприятный опыт, но мы обязаны рассказать, что творится в обществе, тем более, что мы оплачиваем посредством налогов большинство этих исследований. Если животные должны пройти через эксперименты, самое малое, что мы можем делать, это читать их описания. Именно поэтому я не пытался осслаблять или пропускать некоторые нюансы. В то же самое время я не пробовал ухудшить реальность. Приведенная информация полностью взята непосредственно из отчетов экспериментаторов, опубликованных ими в научных журналах, посредством которых экспериментаторы поддерживают связь друг с другом. Этот источник, несомненно, более благоприятно относится к экспериментаторам. Имеются две причины этого. Первое — экспериментаторы не будут подчеркивать страдания, которые они причинили, если этого можно не делать в сообщении результатов эксперимента. Поэтому о многих страданих не говорится в журналах. Например, когда происходят неизбежные несчастные случаи при воздействии электрошоком, или когда животные приходят в сознание во время операции из-за плохо сделанной анестезии, экспериментатор не будет описывать эти «незначительные» детали. Вторая причина: научные журналы — это источник, благоприятно относящийся к экспериментаторам, и он включает в себя только те эксперименты, которые экспериментаторы и редакторы журналов считают существенными. Британская правительственная комиссия, которая исследовала эксперименты на животных, обнаружила, что только приблизительно четверть совершаемых экспериментов записывалась на пленку, поэтому нет причин не верить, что о большом количестве экспериментов, например, проводящихся в Соединенных Штатах, мы просто не знаем. Поэтому, имейте ввиду, что они взяты из источников, благоприятных экспериментаторам, поэтому они абсолютно не учитывают фактор страдания животных во время этих экспериментов, и даже если страдания имели место, о них не сообщают широкой общественности. И последнее. Отчеты об экспериментах в журналах не приводят имен экспериментаторов. Я считаю, что это необходимо делать, чтобы подобные поступки не оставались безнаказанными. Человеческая жестокость должны быть наказана, чтобы научить кое-чему окружающих. Подобные эксперименты не только говорят о садизме их исполнителей, но и о господствующем в науке и обществе спесиецизме, который игнорирует интересы животных. Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском:
|