ТОР 5 статей: Методические подходы к анализу финансового состояния предприятия Проблема периодизации русской литературы ХХ века. Краткая характеристика второй половины ХХ века Характеристика шлифовальных кругов и ее маркировка Служебные части речи. Предлог. Союз. Частицы КАТЕГОРИИ:
|
Освобождение животных 10 страницаСтранно наблюдать, как люди часто и охотно объясняют сложные формы поведения животных как «просто следствие инстинкта», и тем не менее в незаслуживающей сравнения подобной ситуации в человеческой среде те же самые люди будут всегда игнорировать или не замечать простых инстиктивных действий в поведении человека, совершавшего те или иные поступки. Это, в частности, часто говорят о несущихся курах, забойных телятах и собаках, содержащихся в клетках для научных целей, мотивируя тем, что они не испытывают страданий, т.к. никогда не знали иных условий. Животные, однако, ощущают настоятельную потребность в движении, чтобы распрямить их конечности или крылья, обслужить себя, повернуться вокруг, жили или нет они ранее в таких условиях. Стадные или стайные животные ощущают мучительное беспокойство, оказываясь в изоляции от особей своего вида, хотя они, возможно, «никогда раньше не жили в таких условиях», и стадные или стайные животные могут ощущать то же самое из-за невозможности осознать свою индивидуальность через контакт с другими индивидуумами. Подобные стрессы могут приводить к разным формам расстройств в том числе и к такому пороку, как каннибализм. Широко распространенное игнорирование природы поведения животных поддерживается теми, кто готовит себе лазейку ускользнуть от критических упреков, говоря после содеянного ими: «Ну что вы хотите, ведь это же не люди». Да, это не люди, но это и не машины для превращения кормов в мясо и не аппараты для научных экспериментов. Удивительно, как далеко наше собственное сознание отстало от современных данных зоологов и экологов, которые месяцами, а иногда и годами наблюдают животных с блокнотами и кинокамерами. Такое отставание порождает две опасности: первая, это благодушный сентиментальный антропоморфизм, и она менее опасна, чем опасность вторая — воспользоваться подручной, самообслуживающей идеей, что животные — это просто массы органического вещества большего или меньшего размера, которые мы можем согласно круговороту веществ в природе направлять далее для превращения в гумус любым способом, удобным для нас. Разумеется, делается немало других попыток поиска теоретического базиса для оправдания нашего обращения с животными. Одна и небезуспешная из них — это взывать к биологическим особенностям животных. Так, говоря о вегетарианстве, часто можно услышать в ответ, что сами животные убивают других с целью питания, почему же мы не можем делать это также? Такие аналогии далеко не новы, еще в 1785 году Вильям Пэли опровергал ложность демагогических заявлений, что пока, мол, человек будет воздерживаться от убийства, другие животные не будут делать выбора, убивать или нет. Подобные нападки на вегетарианцев неадекватны уже в своей логической основе: надо лишь осознать, что если даже существуют животные, которые потребляя преимущественно растительную пищу, иногда прибегают к убийству тоже с целью питания, это не должно служить основанием и моральным оправданием для нас, чтобы делать то же самое. Ведь только что защитники данной концепции били себя в грудь, доказывая неизмеримое верховенство человека над животными как существа высшего разума и божьего помысла, и вдруг они опускаются до уровня копирования пищевых цепочек в биоценозах диких животных, забывая о возвышенных, духовных, моральных ценностях человечества. Скажем далее, что животные не в состоянии найти разумные альтернативы в части питания в сложившихся ценозах, в том числе отражающие нравственную сферу несправедливости всякого убийства даже ради питания. К сожалению, такие формы убийства существуют, но это не дает оснований возлагать моральную ответственность за это на животных, или объявлять их поведение преступным. В конце концов каждый читатель этой книги способен самостоятельно сделать нравственный выбор по данному вопросу. Не можем и мы избегать ответственности и за наш выбор, прикрываясь тем, что ожидаем ответных шагов от существ, неспособных пока высказать свои соображения. В свою очередь я хочу искренне сказать, что не хотел бы в азарте полемических схваток прийти к огульному отверганию всего, что не вписывается в мою концепцию. Я всегда признавал, что имеется значительная разница и отличия между человеком и другими животными, мне также доводилось обнаруживать трещины в моих логических выкладках о равенстве всех животных. Каждый, кто заинтересуется такой критикой, должен особенно внимательно прочитать первую главу этой книги. Тогда и он убедится, что недопонимал, о каком именно равенстве в природе я говорю. Я никогда не выступал с абсурдными заявлениями, что не существует серьезных различий между взрослым человеком и другими животными. И я не считаю также, что животные способны к демонстрации примеров высокой нравственности, но существуют нравственные принципы, сущность которых не меняется в зависимости отношения их к человеку или к животному. Однако мы нередко вполне правомерно включаем в сферу одинакового системного подхода живые существа, лишенные возможности сделать самостоятельный нравственный выбор; таково, например, наше отношение к детям раннего возраста или к людям, которые по тем или иным причинам не обладают умственными возможностями, чтобы понять природу нравственного выбора. Однако еще Бентам ответил на этот вопрос, заявив, что дело заключается не в том, способны ли они (животные) выбирать, а в том, способны ли они страдать. Следует отметить, что существует определенная проблема в разрезе этики освобождения животных — это существование плотоядных животных, и можем ли мы что либо сделать в связи с этим? Предположим, что человечество сумело изъять виды плотоядных животных из природного цикла, сократив тем самым страдания всех животных; стоит ли делать это? Короткий и простой ответ в этой связи будет гласить, что провозглашение нами некоего «господства» человека над другими видами еще не дает нам права какого-либо вмешательства в их жизнь. Мы должны оставить их в покое, одних самих настолько, насколько сможем это сделать. Избравши для себя роль тирана животных, мы не должны пытаться играть еще и роль старшего брата для них. Приведенный ответ действительно и прост и короток, но он содержит только часть правды. Нравится нам это или нет, но человечеству известно больше о том, что может случиться в будущем, и может быть такая ситуация, где не помочь нельзя. Если, например, каньон вдруг будет затоплен и животные окажутся в плену поднимающейся воды, человек может и должен приложить свои знания и свою работу, чтобы избавить животных от гибели. Поэтому вполне возможна такая ситуация, когда вмешательство человека пойдет во благо и для спасения животных и такое вмешательство следует считать оправданным. Но когда мы рассматриваем схему относительно гипотетического удаления плотоядных животных, то она должна рассматриваться совершенно в ином смысле. Судя по нашим предыдущим сведениям, любая попытка изменить что-либо в экологической системе может принести гораздо больше вреда, чем пользы. По этой причине нам не остается ничего другого, как признать, что за исключением нескольких очень ограниченных случаев, мы не можем и не должны пытаться наводить порядок в природе. Было бы вполне достаточно для нас, если бы мы устранили наши собственные убийства и жестокости по отношению к животным. Имеются также и другие оправдания нашего отношения к фактам, что в состоянии своего природного обитания некоторые животные убивают других животных. Нередко в ответ на упреки о плохом содержании животных на современных животноводческих фермах приходится слышать, что это все-таки не хуже, чем условия обитания в дикой природе, где приходится терпеть холод, голод и постоянную угрозу хищников и что возражения в адрес ферм несостоятельны. Примечательно, что сторонники продолжения рабства чернокожих часто приводили удивительно близкие по смыслу аргументы. Один из них писал: «Если оставить в стороне всю полемику и споры, будет очевидно, что прибыв из Африки, из состояния грубости, жестокости, бед и нищеты, в которой они там глубоко погрязли, в эту страну света, гуманности и христианских знаний, они получили большое благо; и лишь заблуждения некоторых людей, занимающихся своим бизнесом, создает впечатление о ненужной жестокости. В существующем государственном порядке необходимо лишь следовать его требованиям, жить в согласии с законами природы и общества, что не оставляет места никаким вопросам». Конечно трудно сравнивать два типа условий — жизни в дикой природе и тех, что сложились на плантаторских факториях (где работали «дикие» негры), но если такое сравнение все-таки сделать, то жизнь на свободе была бы предпочтительнее. На современных интенсивных животноводческих фермах животные лишены возможности ходить, бегать, свободно распрямить свои конечности или быть частью семьи, стада. Правда конечно, что на воле многие дикие животные гибнут по разным причинам, в т.ч. от зубов хищников, но животные, содержащиеся на фермах, не живут дольше, чем находящаяся на воле их часть, что терпит все опасности. Даже надежное кормление на фермах не является неоспоримым благом, лишая животного основного стимула его природной активности — действий в поисках пищи. Результатом этого есть жизнь в высшей степени примитивная, лишенная всего чего бы то ни было, за исключением разве что лежать в стойле и есть. С другой стороны, сравнение условий животноводческой фермы с естественными условиями действительно не могут служить мотивами для оправдания ферм, т.к. не имеется альтернативы в решении данной проблемы. Освобожденных с животноводческой фермы животных невозможно вернуть в среду дикой природы. Находящиеся сегодня на фермах животные были выращены человеком для фермы и предназначены для продажи на производство пищевых продуктов. Если бы бойкот животноводческой продукции, предлагаемый данной книгой, оказался эффективным, это бы уменьшило количество продукции, которая могла бы быть купленной. Это не означает, что вечером мы все поголовно воздержимся от такой покупки. (Хотя я и оптимист освобождения животных, но все-таки не хотел бы обманывать себя и других). Уменьшение спроса на мясные продукты будет постепенным. Это приведет к тому, что выращивание животных станет менее выгодным. Фермеры обратятся к другим видам сельскохозяйственного производства и гигантские корпорации начнут вкладывать свои средства в другие отрасли. В результате будет выращиваться меньшее количество животных. Обилие животных на промышленных фабриках-фермах пойдет на убыль, потому что места убитых животных не будут пополняться новыми, а отнюдь не потому, что животных можно будет вернуть назад в природные условия. В конце концов возможно (и тут я уж позволю себе не сдерживать своего оптимизма) настанет такое время, что стада крупного рогатого скота и свиней можно будет найти только в крупных резервациях, подобных нашим нынешним заповеданным участкам дикой природы. И выбор поэтому будет заключаться не между жизнью на скотоферме или жизнью в дикой природе, он будет в том, избрать ли животным судьбу жить на ферме, чтобы потом быть убитым на пищу, или вообще не рождаться. С этой точки зрения в дальнейшем могут быть поставлены ряд возражений по существу. Заметим также, что если все мы были бы вегетарианцами, то было бы соответственно намного меньше свиней, крупного рогатого скота, цыплят и овец, а немногие, потребляющие мясо, заявили бы, что они действительно считают мясо своей любимой едой, но тогда животные сверх необходимого им количества могли бы не появляться на свет вообще. Такие оправдания со стороны предпочитающих мясную пищу, которые могут быть также приняты и от имени экспериментаторов, создают атмосферу нелепости вокруг них, но часть из тех, кто выдвигает их, по-видимому, принимают их вполне серьезно. Это может быть очень просто опровергнуто указанием на то, что жизнь животных в современных животноводческих фермах настолько лишена какого-либо позитива или хотя бы удовольствия, что такой вид существования бесполезен и для самого животного. Даже допуская, что эти условия были улучшены, и тогда положительный баланс в жизни животных превышения удовольствия ею над испытываемой болью, был бы настолько незначительным, что оправдания сторонников существования фабрик мяса стали бы еще более несущественными. Смысл и порочность таких аргументов можно высказать так, что мы присвоили право способствовать появлению на свет живых существ и тем самым, якобы, получили право обращаться с ними, как с незаслуживающими внимания. При поверхностном подходе эти доводы могут показаться ошибочными. Мол, кого это производить на свет мы получили право? Что это за несуществующие нерожденные и даже незарожденные животные? Да это просто абсурд. Не имеется таких понятий, как несуществующие существа, ожидающие в заточении, пока кто-нибудь поможет им стать существующими. Перед существом существующим мы можем нести обязанность избегать действий, причиняющих ему ненужные страдания, но мы не можем ничего гарантировать несуществующему субъекту. Да и сам термин «несуществующий объект» несет в себе внутреннее противоречие. Поэтому мы не можем получить ни пользы, ни вреда от существа несуществующего. (Правда, тут требуется оговорка, что мы вполне можем дать пользу или причинить вред живым существам, которые будут существовать в будущем, если уничтожим природу на земле, и этот вред будет сказываться даже через пятьдесят лет). Кто-то может сказать: когда рождается свинья, это уже подарок и польза от ее существования. Но если свинья родилась, то уже слишком поздно обсуждать обстоятельства появления этого подарка, это нам не поможет. Кроме того, если способствование возникновению существа означает принести ему пользу, тогда можно предполагать, что решение не производить его на свет — вред для него. Однако не существует некоего «чего-то», что было вредным в принятии такого решения. Поэтому, анализируя вопрос в такой плоскости, легче обсуждать нонсенс, чем осуществлять его. Нонсенс отделяет вывод в сторону тех, кто пользуется этой искусно изобретенной защитой своего желания есть свинину и говядину, редко следуя смыслу этих выводов. Если мы делаем добро, содействуя некоему существу в его появлении на свет, то логично предположить такую же ситуацию и относительно других живых существ, где мы можем сделать то же самое, а, следовательно, осуществить появление людей в возможно больших количествах. А если к этому мы добавим точку зрения, что человеческая жизнь намного важнее, чем жизнь животных, то оценка, данная сторонниками мясной диеты, покажется вполне доказательной для ее принятия. Тогда приводимый ими в свою защиту аргумент может быть обращен против них, создавая неловкость для них в связи с их первоначальными рекомендациями. Таким образом, значительная часть человечества может быть вполне обеспечена продуктами питания, если мы не будем скармливать наше зерно скоту. Вот, в конце концов, какова развязка названного аргумента и вот почему мы должны становиться вегетарианцами. В конце концов, когда речь идет об этом особом аргументе, то развивая его, можно прийти к неожиданным логическим выводам. Например, если мы, способствуя появлению на свет животного, получаем право использовать его в своих собственных целях, то этот же самый принцип можно применить и к человеку. Джонатан Свифт однажды внес ироническое предложение, что мы могли бы откармливать младенцев бедных ирландских женщин для кулинарных целей, уверяя нас, что «молодой здоровый годовалый ребенок, хорошо откормленый — очень нежная, питательная и целебная пища, будь то тушеные, жареные, запеченые или вареные». Правда идея Свифта не содержала мысли, что эти дети (младенцы) могли вообще не родиться, тем более, что их матери были слишком бедны, чтобы заботиться о них, и детям предстояло бы вести нищенскую жизнь попрошайками на улице. Хотя предпочтительнее для них в этой жизни было бы, чтобы женщинам платили за производство пищевых младенцев высшего качества к столу гурманов. Или если этим детям был бы представлен один год удовольствий перед тем, как быть гуманно зарезанными. Кажется, что гурману, пожелавшему пообедать жареным человеческим ребенком, следовало бы иметь хорошую защиту своих кулинарных интересов подобно тому, как делают те, кто заявляет, что они получили право есть ветчину, потому что свинья иначе (без его содействия) могла вообще не появиться на свет. Джордж Бернард Шоу однажды отозвался о диете любителей мяса, как о «канибализме с его приправой из героизма», и будет очевидным признать полную основательность такого замечания. Если мы по той или иной причине не можем считать предложение Свифта нравственно приемлемым, мы должны также бороться против параллельно проводимой идеи, согласно которой животных размножают и выращивают для пищевого использования. Спесиецизм настолько глубоко проник и впитался в общественное мышление, что те, кто нападает на то или другое из его направлений, например, как убийство диких животных охотниками, или жестокость в научных экспериментах, или бой быков на арене — часто вовлекают себя в участие в сопротивление другим его формам. Это приводит к тому, что защитники животных подвергаются обвинениям со стороны их оппонентов в непоследовательности и противоречивости. «Вы утверждаете, что мы жестоки, потому что стреляем в оленей, — говорят охотники, — но вы употребляете в пищу мясо. Какая разница для вас, покупающих его, и чем отличается ваша покупка от действий тех, кто охотится ради вас?» «Вы возражаете против убийства животных и в то же время одеваетесь в их меха, — говорят меховщики, — и вы носите замшевый пиджак и кожаные ботинки». А экспериментаторы могут спросить, если люди соглашаются с убийством животных для удовлетворения своих пищевых (кулинарных) вкусов, то они не должны возражать против убийства их для расширения сферы человеческих знаний. Возражающим против причинения животным страданий могут сказать, что и животные убивают ради пищи, да и вообще жизни присуща та или иная форма страданий. Присоединиться к возражениям может даже энтузиаст корриды, заявив, что смерть быка на арене доставляет удовольствие тысячам зрителей, в то время, как смерть кастрированного бычка на бойне доставит удовольствие лишь нескольким ее участникам; и даже если в предсмертное время боевого быка на арене он испытает более острую боль, чем апатичный вол-кастрат в загоне, то бык для корриды провел большую часть своей жизни в отличных условиях питания и содержания. Однако наличие подобных противоречий в действительности не дает оснований для поддержки позиций сторонников жестокого отношения к животным. Как об этом заявляет Брижит Броф, сущая правда, что, например, ломать людям ноги — это жестокость, даже если бы имелась укоренившаяся привычка ломать людям руки. В главе первой этой книги определены ясные этические принципы, согласно которым наши действия по отношению к животным можно считать оправданными, а какие нет. Применяя эти принципы относительно наших собственных жизней, мы можем придать нашим действиям большую содержательность и обоснованность. Тогда, в частности, мы сможем уверенно возражать тем, кто пренебрегает интересами животных, пользуясь случаем сбить нас с толку перечислением имеющихся противоречий. Исходя из причин, приводимых в этой книге достаточно часто, принцип равного подхода к рассмотрению чьих-то интересов обязывает нас быть вегетарианцами. Именно этому важнейшему для нас шагу я уделяю наибольшее внимание; но мы должны также включать сюда и прекращение использования других продуктов животноводства, производство которых связано с убийством животных или с причинением им страданий. Мы не должны носить меха. Мы не должны вообще покупать кожаные изделия и не делать закупок кожсырья для его дальнейшей переработки, делая то же самое в отношении продукции, имеющей важное значение в рентабельности мясной индустрии. Для пионеров вегетарианского движения в XIX столетии отказ от пользования кожаными изделиями был связан с тяжелыми жертвами, т.к. туфли или ботинки из других материалов были большой редкостью. Льюис Гомпертц, второй секретарь RSPCA, строгий и абсолютный вегетарианец, отказывавшийся даже пользоваться гужевыми транспортными средствами, считал, что животные должны находиться на пастбищах до преклонного возраста и лишь после наступления естественной смерти их шкуры могли быть использованы в кожевенном производстве. В идее Гомпертца, конечно, было больше гуманности, чем экономического расчета, но сегодняшние подходы к экономике иные. Туфли и ботинки из пластмасс и других синтетических материалов сейчас совершенно доступны и имеются во многих недорогих лавках и цены на них, как правило, ниже, чем на кожаную обувь; и матерчатые кроссовки стали теперь стандартной обувью американской молодежи. Пояса, сумки и другие массовые товары, производившиеся ранее из кожи животных, теперь легче встретить сделанными из других материалов. Аналогичным образом исчезают и другие проблемы, ранее использовавшиеся для противодействия усилиям оппонентов эксплуатации животных. Свечи, некогда производившиеся только из жира животных, сейчас изготовляются из материалов неживотного происхождения, сальные свечи встречаются в исключительных случаях и могут производиться для тех, кто сам хочет этого. Различные мыла делаются из растительных масел чаще, чем из животных жиров, исключая, когда последние исчерпали срок хранения как пищевые запасы. Мы можем вполне обходиться без шерсти животных, если сами хотим этого, хотя овцу не требуется убивать для стрижки руна, это делают, правда, для получения особо мягкой овечьей кожи, но в целом это не является определяющим вопросом. Косметическая и парфюмерная продукция, часто производившаяся из сырья диких животных, как, например, муксус оленей, относится к трудно заменимым, однако те, кто хочет пользоваться ею, может получить непринудительную животную косметику от организации, носящей название «Красота без жестокости». Хотя я привожу эти альтернативы продукции, получаемой из животных, чтобы показать отсутствие трудностей в отказе от участия в главных сферах эксплуатации животных, я не верю в нерушимую последовательность соблюдения их, это не означает также строгого требования к стандартам и абсолютной чистоте от присутствия животных элементов во всем, что мы потребляем или во что одеваемся. Речь идет лишь об изменениях в привычном перечне покупок, чтобы не быть причастным к совершаемому злу и уменьшить экономическую поддержку эксплуатации животных, убеждая окружающих сделать то же самое. Разумеется, что не будет греховным продолжать носить кожаную обувь, купленную вами до того, как вы начали задумываться об освобождении животных. Когда ваши кожаные туфли износятся, купите уже изготовленные не из кожи, но вам не обязательно думать о снижении рентабельности убийства животных постоянно, где бы вы ни были, превращая это в навязчивую идею. То же самое и в вопросах питания, где более важно помнить о главных целях движения, чем беспокоиться о таких деталях, как например, не присутствует ли в кексе, купленном вами, продукция из птицеводческих ферм. Перед нами еще широкое поле деятельности с возможностями оказывать давление на рестораны и фабрики пищевых продуктов с тем, чтобы полностью исключить из производства продукты животного происхождения. Такая пора может наступить, когда значительные массы населения приступят к бойкоту мяса и другой продукции животноводческих ферм. Пока что от нас требуется только чтобы мы не способствовали в значительных размерах росту спроса на продукты животноводства. По всей вероятности мы должны убеждать других разделять нашу позицию, если мы стремимся гармонизировать наши идеалы с общественным восприятием этих проблем. Здесь такое сближение, вероятно, будет более совместимо с религиозными законами в сфере питания, чем в области, ожидающей своего развития — этике. Обычно считается, что не так уж трудно определить позицию отношения к животным, наиболее соответствующим нашим убеждениям. Нас никто не принуждает приносить в жертву какие-либо ценности, потому что в нашей нормальной жизни отсутствуют серьезные столкновения интересов между человеком и животными. Однако возможность более необычных случаев, когда такие столкновения интересов станут реальностью — вполне допустима. Например, нам необходимо вырастить урожай овощей и зерна для собственного пропитания. Но этот урожай может быть уничтожен кроликами, мышами и другими «вредителями». И уже перед нами конфликт интересов между людьми и животными нечеловеческого происхождения. Как нам быть в данном случае, если мы хотим действовать в соответствии с принципом равных подходов к рассмотрению интересов? Давайте отметим, что делается сегодня в такой ситуации. Конечно фермер будет стремиться уничтожить «вредителей» наиболее дешевым и доступным способом. По всей вероятности это будет ядохимикат. Животные съедят отравленные приманки и умрут медленной мучительной смертью. Ядовитое вещество останется в окружающей среде, распространяясь в почве и воде. Не касаясь совсем интересов «вредителей», отметим лишь, что формулировка «вредители» создает впечатление отсутствия иной оценки для животных. Однако классификация «вредители» — это наше собственное произведение и кролик, выступающий вредителем, может испытывать страдания, но как объект, заслуживающий рассмотрения, может толковаться как умный белый кролик — общий любимец. Проблема заключается в том, как защитить наши собственные пищевые необходимые запасы с учетом уважения интересов животных. Решение проблемы не должно исключать использование наших технологических возможностей для этого, и если нет способа общего удовлетворения сторон, то по крайней мере, это должен быть выход с наименьшими страданиями не в пример вышеупомянутому «решению» фермера. Очевидно, что лучшим было бы использование приманок, вызывающих стерильность, вместо затяжной смерти. Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском:
|