Религия и культура ведийской эпохи 5 страница

язычного населения, следовавшего маздеизму, что подкрепляется сведениями индийских источников о kambojas ²⁰.

В свете имеющихся материалов необоснованными кажутся точки зрения о локализации Камбоджи в районе Памира (к югу от Ферганы), в современном Кафиристане, Тибете или Гиндуку-ше и т. д. Надо помнить, что не только в надписях, ной во многих других древнеиндийских источниках (эпических поэмах, пуранах, буддийских сочинениях и др.) страна Иона упоминает­ся вместе с Камбоджей, часто в сочетании Yona-K.am.boja, что позволяет говорить об их определенной территориальной бли­зости.

Сообщения ряда санскритских и палийских сочинений о раз­витии в Камбодже коневодства плохо согласуются с локализацией страны в высокогорных районах Памира или Тибета²¹. Весьма показательны и свидетельства о соседстве с ней древней Капиши²² (совр. Беграм, расположенный в районе Кабула), т. е. областей Арахосии. Данные Кандагарских билингв и материалы индийских источников о Камбодже позволяют поместить ее в Арахосию, куда входила и территория современного Кандагара. Возможно, при Ашоке Камбоджа вместе с Иона составляли одну терри­ториально-административную единицу. К иранскому населению была обращена не только арамейская версия эдикта Ашоки из Кандагара, но и другие арамейские надписи этого маурийского царя. Иранизмы встречаются в надписях Ашоки из Лагмана (совр. Афганистан)²³, во фрагментарной надписи Ашоки из Таксилы ²⁴. Последний факт может указывать на наличие иран­ского населения в Гандхаре. Анализ арамейских версий эдиктов позволил ученым прийти к выводу, что составителями надписей были не арамеи, а иранцы. Именно иранскому населению за­падных областей империи Ашоки и были адресованы арамейские надписи, употребление же в этот период арамейского языка для ■официальных документов было продолжением традиции канце-ляряции Ахеменядской империи, в которую эти области входили задолго до того, как стали частью Маурийского государства. Арамейский язык не был для писцов-иранцев родным, что при­водило к нарушению его грамматики, замене незнакомых ара­мейских слов из словарного запаса своего языка.

К империи относилась и область Паропамисады, о чем свиде­тельствуют не только индийские сочинения и античные авторы, но в первую очередь находка эдикта Ашоки в Лампаке, недалеко от Джелалабада ^й5.

В XIII большом наскальном эдикте вместо Гандхары вслед;ia Yona-Kainboja идут народы Nabhaka и Nabha-painti. Уче­ные локализовали их в Гималаях, на Памире, в Непале, однако •гот факт, что в тексте эти пароды «заменили» население Ганд­хары, должен указывать если не на их тождественность, то, оезусловно, на территориальную близость. Надпись Рудрадамана (II в.) из Джунагадха (Саураштра) рассказывает об одном из правителей при царе Ашоке, Тушаспе, названном в тексте Yona-

raja. Хотя он представлен «греком» (иона), имя его — Тушас-па — иранского происхождения.

Обнаружение эдиктов Ашоки в Нигливе, или Нигали Сагаре, и Румминдеи, а главное, в Шахбазгархе (округ Пешавар) и Ман-сехре (округ Хазара) дает возможность наметить северную границу империи. Свидетельства путешественников, видевших в Кашмире ступы, сооружение которых приписывалось Ашоке, и материалы кашмирской хроники «Раджатарангини» (I. 102-106) о том, что здесь правил сын Ашоки, построивший столицу Сринагар, позволяют рассматривать Кашмир как часть государ­ства Маурьев²⁶.

По эдиктам из Маски (округ Райчур, Карнатака), Палки-гунду и Гаваматха (округ Коппал, Карнатака), Раджула-Маи-дагири и Еррагуди (округ Курнул, Андхра-Прадеш), Брахмагири (округ Читалдург, Карнатака), Сиддалура (недалеко от Брахма­гири) можно очертить южную границу государства²⁷. В здешних версиях I малого наскального эдикта упоминается центр южной провинции — Суварнагири. Принадлежность территории Андхры к империи подтверждается и данными XIII большого наскального эдикта, где андхры упоминаются в числе народов, составляющих население государства.

В надписях Ашоки перечисляется также ряд соседних госу­дарств. II большой наскальный эдикт, например, называет пять южных стран, расположенных за пределами империи: Чола, Пандья, Сатьяпута, Кералапута и Тамбапамни. Локализация этих стран, за исключением Satiyaputa, не представляет особых трудностей: перед нами хорошо известные южноиндийские госу­дарства Чолов, Пандьев, области вдоль морского побережья (совр. Керала) и о-в Ланка. Лишь государства крайнего Юга не были присоединены к империи Ашоки, но они находились в сфере его влияния.

Маурийская надпись в Махастане (др. Pundranagara), сведения
античных авторов относительно гапгаридов и прасиев, сообщения
ланкийских хроник и китайских паломников свидетельствуют
о вхождении в империю Бенгалии ²⁸. Еще многие материалы
ждут уточнения, ной сейчас ясно, что при Ашоке почти вещ
территория современной Республики Индии (кроме крайнего,'
Юга), территории Пакистана и часть Афганистана составляли
одно государственное образование....

Калингская война. Надписи сообщают об ожесточенной войне, которую вел Ашока с соседним государством Калингой (совр.-Орисса). По признанию самого императора, она принесла много¹ жертв: было взято в плен 150 тыс. и убито более 100 тыс. чело-, век. Захват Калинги, весьма крупного объединения и важной;¹ в стратегическом и торговом отношении области, расположен-' ной на побережье Бенгальского залива, способствовал новому усилению империи. В этом прежде всего и заключалась, на наш взгляд, роль калингской войны в истории Маурьев. Впрочем, ряд исследователей по-иному оценивают ее результаты, считая,

что основное ее значение определяется обращением Ашоки в буддизм. В литературе утвердилось также мнение, что ужасы войны сделали правителя «мечтателем» и он будто бы отказался от обычной политики Маурьев по созданию единого индийского государства. Иногда говорится, что война разбудила в груди Ашоки неподдельные чувства раскаяния и печали. Она, кроме того, привела к важным изменениям внешней политики²⁹. Изве­стный индийский ученый X. Райчаудхури утверждал, что ка-лингская война открыла новую эру социального прогресса и ре­лигиозной справедливости, а Индия «в лице Ашоки получила мечтателя»³⁰. «После войны он уже не делал попыток расши­рять свою территорию»³¹.

Смысл подобных высказываний сводится в конце концов к двум положениям: 1) война привела Ашоку к буддизму, 2) после нее он стал мечтателем и отказался от политики созда­ния объединенного индийского государства. Все эти точки зрения основываются на сообщении XIII большого наскального эдикта, в котором император заявляет о своем раскаянии. Однако изучение надписей Ашоки и данных более поздних источни­ков не позволяет принять этот традиционный взгляд.

Обратимся к текстам. В XIII наскальном эдикте читаем: «По прошествии восьми лет царем Приядарши, „угодным богам", завоевана Калинга. 150 тыс. людей оттуда уведено, 100 тыс. убито и еще больше умерло. Теперь (adhuna) [возникли] строгая [забота] об охране дхармы, любовь к дхарме, [стремление] к на­ставлению в дхарме. Вот [появилось] раскаяние у „угодного богам" после завоевания страны Калинги».

В данном эдикте, составленном не ранее двенадцатого года с момента коронации, царь заявляет, что теперь он стал испы­тывать раскаяние и заботиться о дхарме. Это свидетельство, за­служивающее особого внимания, показывает, что между войной и сообщением о раскаянии имеется значительный разрыв во вре­мени. Любопытно и другое: в надписях, выбитых на территории Калинги и заменявших собой XIII эдикт (так называемые Ка-лингские эдикты), нет ни слова о раскаянии царя, хотя они были составлены раньше больших наскальных эдиктов. Допусти­мо предположить, что, заявляя о войне с Калингой и в связи с этим о своем раскаянии, Ашока преследовал также определен­ные политические цели.

Для определения хронологических рамок рассматриваемых событий важными представляются сведения малых наскальных эдиктов Ашоки ^зг, самых ранних из надписей царя. В них можно найти указания на принятие императором новой религии. Так, в I малом эдикте из Брахмагири сказано: «Вот свыше двух с половиной лет, как я упасака ³³, но не очень старался [на по­прище буддизма]. Уже больше года, как я посетил сангху, и очень стараюсь». Большой интерес в этой связи имеет версия I малого наскального эдикта из Ахрауры (Уттар-Прадеш), в кото­рой наряду с изложением текста, повторяемого в других верси-

ях, встречается упоминание о реликвиях Будды (Budhasa заШе), которые были погребены за 256 дней до составления царского указа. Согласно интерпретации А. К. Нарайна, в тексте гово­рится о реликвиях «нашего Будды» ^м. Дискуссия о чтении и тол­ковании надписи продолжается, но упоминание Будды и его священных мощей в тексте не вызывает сомнений. В надписи Ашока выступает как праведный буддист, с благоговением отно­сящийся к Будде и его реликвиям. По мнению Е. Хультша, ма­лые наскальные эдикты были изданы на десятом году правления: Ашоки³⁵, по мнению П. Эггермонта — в конце седьмого — в де­сятом году царствования ^3€. Если следовать даже самой поздней дате (десятый год), то и тогда принятие императором статуса уласаки нужно относить к восьмому (или седьмому) году его правления, т. е. до окончания войны с Калингой, которая, со­гласно XIII эдикту, началась «по истечении восьми лет с момен­та коронации». Существенно, что в том же эдикте император ничего не говорит о принятии новой религии, а лишь указывает на необходимость развития уже известных ему положений дхар­мы, зафиксированных в более ранних надписях. Это дает осно­вание полагать, что война только усилила его внимание к буд­дизму и распространению дхармы, но не изменила религиозную принадлежность. Более поздняя традиция (в том числе и буд­дийская) тоже не связывала обращение Ашоки в буддизм с калингской войной: об этом ничего нет ни в ланкийских хро­никах, ни в «Дивья-авадане», ни у Сюань Цзана, ни у Тарана-ты. Вместе с тем предлагаемая нами последовательность собы­тий, опирающаяся на материалы эдиктов, согласуется с сооб­щениями хроник, согласно которым император стал упасакой через семь лет после коронации.

Не отказался Ашока и от традиционной внешней политики своих предшественников, как это изображали авторы ряда работ, хотя методы ее проведения трансформировались в соответствии с новой политической обстановкой.

Калингские эдикты и XIII большой наскальный эдикт пока­зывают, что завоеванная Калинга получила особый статус в си­стеме государственного управления и что при включении ее в состав империи возникли определенные трудности. Император хотел заставить народ провинции подчиниться своей власти. Су­ровым мерам наказания и даже пыткам подвергались и простой люд, и брахманы, и шраманы.

Представляется, что трудности, с которыми Маурья столкну­лись в Калинге, они испытали и в других областях, присоеди­ненных к домену. Появилась необходимость изменить методы политики — главное внимание в этот период обращается на идеологические средства укрепления огромного государства. Ос­новой его идеологического единства становились общие нормы поведения и выполнения нравственного долга (дхарма), следо­вание которым было обязательным для всех людей, независимо от религии, социального и имущественного положения. Новые

методы имели целью помимо укрепления империи способство­вать усилению влияния Ашоки на народы соседних территорий.

С этой точки зрения интересен II Калингский эдикт: импера­тор приказывает махаматрам и судебным чиновникам добиться доверия лесных племен и пограничных народов, путем распро­странения дхармы оказывать на них давление. Задача «мораль­ного завоевания» ставилась применительно к пограничным обла­стям, к районам, лежащим далеко за пределами империи. Люди из не завоеванных стран должны были твердо усвоить, что «как отец — так и нам царь. Как он сочувствует себе, так и нам сочувствует: как дети [ему дороги] — так и мы» (II специальный эдикт из Дхаули).

При Ашоке оставались неприсоединенными лишь государства самого крайнего Юга, но и они были в сфере его влияния. Н надписях подчеркивалась необходимость распространить дхарму во всех южных странах, вплоть до Ланки. Материалы китай­ских паломников и древних тамильских источников позволяют говорить о проникновении в южные области Индии маурийского влияния. Ашока посылал туда своих миссионеров, основывал монастыри, строил ступы ^зт.

Миссии направлялись и в Южную Бирму, Непал, район Ги­малаев, Кашмир и далее на запад в эллинистические государства. Знаменательно, что сообщения об этих миссиях, содержащие­ся в ланкииских хрониках, находят подтверждение в данных индийской эпиграфики (например, надписи в Санчи)³⁸.

Таким образом, нет никаких оснований говорить об отказе Лшоки от создания объединенного индийского государства. Мнения же ряда ученых о том, что он после калингской войны отошел от маурийской внешней политики и стал царем-монахом, повторяют тенденциозные суждения буддийской традиции, кото­рая всячески старалась противопоставить жестокого Ашоку до обращения в буддизм смиренному правителю после принятия нового вероучения.

Государственное устройство. Центральное управление. Суще­ствование огромной разноплеменной империи в определенной степени зависело от создания прочной системы государственного управления. Наиболее характерной особенностью ее следует признать приспособление к новым условиям уже имевшихся ор­ганов власти. Было бы заблуждением считать, что только при Маурьях появились все основные институты центрального и про-пинциального аппарата: возникновение и становление их — дли­тельный и сложный процесс, не ограничивающийся одним пе­риодом, хотя оформление некоторых черт системы в целом дей­ствительно относилось к изучаемой эпохе.

Наши знания об этом опираются преимущественно на дан­ные эпиграфики и сообщения античных авторов. Ограниченность документов, непосредственно связанных с историей Маурьев, не позволяет с желаемой полнотой осветить весь круг вопросов. Этим в значительной степени объясняется и явная неравномер-

ность в изложении материала: важные проблемы ставятся иногда лишь в самом общем виде, а более частные рассматриваются подробнее.

Особенно скудны сведения о власти маурийских царей, не­смотря на то что вообще вопрос о власти правителей нашел детальное отражение в различных древнеиндийских источниках, начиная с ведийских текстов. Весьма обширна и научная лите­ратура, в которой разбираются отдельные аспекты темы, однако специфика царской власти именно в эпоху Маурьев почти не вскрыта³⁹.

Дошедшие до пас материалы говорят о ее наследственном характере. Хорошо известно, что после смерти Чандрагупты пре­стол перешел к Бипдусаре, а затем к Ашоке. Надписи Дашарат-хи, его внука, указывают на продолжение традиции и при по­следних Маурьях. О том же свидетельствуют пураны и палий-ские хроники Ланки, сохранившие список правителей этой династии.

Вступив на престол, царь должен был совершить определен­ную церемонию — «абхишека», закреплявшую его право на трон. Этот обычай существовал и при Маурьях. Эдикты Ашоки датируются, как правило, со времени абхишики.

Надписи рисуют маурийского императора главой государст­венного аппарата управления, в его руках сосредоточивались законодательная власть, армия, суд, фиск, от его имени издава­лись указы и распоряжения, он мог лично назначать чиновников и учреждать новые разряды их, освобождать от налогов целые деревни или уменьшать размер обложений.

Материалы эпиграфики о функциях маурийского правителя, безусловно, говорят о монархическом характере его власти, однако вряд ли допустимо вслед за многими учеными объявлять империю Маурьев типичной восточной деспотией⁴⁰. Чтобы правильно решить этот вопрос, необходимо учесть ряд факторов, в том числе и роль других органов центрального управления.

Анализ титулатуры маурийских правителей, изучение взаи­моотношений царской власти с советом сановников и более пред­ставительным собранием (раджа-сабха) позволяют не только сделать вывод о существовании в рассматриваемую эпоху значи­тельных пережитков старой политической организации, но и утверждать, что монархическая власть здесь не приняла той формы деспотизма, которая известна по ряду других стран древ­него Востока⁴¹.

Судя по надписям, в государстве Маурьев функционировал специальный совет царских сановников — паришад, которому принадлежала большая роль в государственном управлении.

Этот институт не был изобретением маурийских правителей, о нем упоминают древнеиндийские сочинения и более раннего времени. В разные периоды истории термином «паришад» обозна­чали различные социальные, политические и даже религиозные институты. Довольно подробные сведения, касающиеся роли и

функции совета царских сановников, содержатся в «Артхашаст-ре»^4г, где он назван мантрипаришад. В политическом трактате Каутильи подчеркивалось, что «управление государством осуще­ствляется с помощниками: одно колесо не вертится» (I. 7). В обя­занности мантрипаришада входило установление срока начала какой-либо работы, завершение уже ведущихся, улучшение вы­полненных работ и проверка исполнения приказов царя. Совет собирался для рассмотрения важнейших дел, царских указов н для приема послов: при чрезвычайных обстоятельствах члены его заседали вместе с членами тайного царского совета.

Прямыми сведениями о составе паришада в эпоху Маурьев мы не располагаем. На основании материалов той же «Артхаша-стры» можно предположить, что в нем заседали главные сановни­ки, число которых, говоря словами Каутильи, «зависело от нужд и силы государства».

Согласно данным VI большого наскального эдикта, члены паришада могли собираться и обсуждать распоряжения царя в его отсутствие. Ему должны были немедленно докладывать, как только возникали споры среди сановников или выражалось несо­гласие с указом царя. По всей вероятности, такие случаи бывали нередко, коль скоро это нашло отражение в распоряжениях Ашо-ки: «Если по поводу того, что устно приказываю [чиновникам] — „давателю" и „слушающему"⁴³ — или же даю чрезвычайное пору­чение махаматрам, в паришаде возникает спор или несогласие, пусть немедленно мне будет доложено везде и в любое время». Несмотря на усиление царской власти в эпоху Маурьев, паришад все же сохранял некоторую независимость⁴⁴. Противоречия между царем и советом приобретали особенно острые формы в периоды, когда складывалась напряженная политическая ситуация. Более поздние источники свидетельствуют о столкновении Ашоки со своими министрами в последние годы правления — в то время он фактически был лишен власти и оставался царем только но­минально.

Определенную роль в системе управления кроме паришада и тайного царского совета играла и «раджа-сабха» — совещатель­ный орган, тоже совет сановников, но более широкий и репрезен­тативный. Материалы позднейших нарративных источников и (■иидетельства античных авторов дают возможность наметить некоторые его черты. Комментируя Панини, Патанджали (I. 177) для иллюстрации деятельности раджа-сабхи ссылается на сабху при Чандрагупте и Пушьямитре. О наличии ее в период правления Лпюки сообщает Буддхагхоша⁴⁴. Видимо, этот институт был связан ио происхождению с сабхой ведийского периода, но к эпохе Маурьев превратился из собрания соплеменников в совет крупных государственных чиновников, хотя традиции участия в нем пред-«тавителей народа, очевидно, полностью не исчезли. Мы распола­гаем данными поздневедийской, эпической литературы и источни­ков послемаурийской эпохи об участии в сабхе не только государ­ственных чиновников, но и представителей горожан и жителей

джанапады (здесь — сельской местности)⁴⁶. В этой связи любо­пытно сообщение «Дивья-аваданы» о том, что Ашока для реше­ния ряда важнейших вопросов созвал помимо сановников также и горожан (pauras)⁴⁷.

Можно сослаться и на свидетельства античных авторов. Страбон, привлекая материалы Мегасфена, пишет: «Согласно ему (Мегасфену. — Авт.), все население Индии делится на семь групп... Седьмые — это советники (сгоцроиХот,) и помощ­ники царя (сшеброг тог) рЧхочХёсос;), которые занимают высшие должности, ведают судопроизводством и всеми государст­венными делами» (XV. 1.39.49). Наличие двух терминов отра­жает, по нашему мнению, существование двух различных ор­ганов управления — раджасабхи и дарищада, причем члены второго охарактеризованы Мегасфеном как «сидящие при ца­ре» — (ot)ve5poi тог) PaaiXetoq (ср. pari+sad, sidati — «сидеть около, вокруг»), что соответствует сведениям индийских источ­ников ⁴⁸.

Провинциальное управление. Образование империи, включав­шей разнородные по этническому составу и уровню социального и экономического развития территории, требовало создания достаточно гибкого и стройного аппарата провинциального управления, призванного учитывать различия в языке, рели­гии, общественном и политическом строе отдельных областей. Основная задача заключалась в том, чтобы определить главное направление провинциальной политики. Формирование единого для всей империи централизованного аппарата, ломка местной системы администрации и замена ее новой могли бы привести к столкновению с местными властями, в лице которых Маурьи получили бы опасного противника. Материал, имеющийся в нашем распоряжении, показывает, что они пошли по другому пути — сохранения традиционных форм управления, склады­вавшихся на протяжении длительного времени, приспособления их к новым условиям, сочетания старых институтов с неко­торыми новыми ⁴⁹.

Эдикты Ашоки содержат сведения преимущественно об управ­лении в тех областях, которые контролировались центральной властью. В надписях встречается ряд терминов, служивших для обозначения империи и ее частей, — «виджита», «джанапада», «деша», «ахале», «анта» и др. Анализ этих терминов позволяет составить представление об административной системе маурий-ской державы.

В качестве особой единицы выделялась территория, находив­шаяся под непосредственным управлением царя и его аппара­та, — виджита (букв, «завоеванное»⁵⁰). Вся империя была разбита на провинции, которые включали округа (ахале), объединявшие по нескольку деревень, — гама (санскр. грама).

Наибольшей властью император обладал в виджите, куда не входили полунезависимые области и главные провинции, управля­емые царевичами, — kumaras (кроме Калинги).

К категории «главных» относились провинции с центрами в Таксиле (Северо-Западная Индия), Уджаяни (Западная Индия), Тосали (Калинга, Восточная Индия) и Суварнагири (Южная Ин­дия). Особый статус указанных территорий определялся той ролью, которую они сыграли в истории создания империи и кото­рую продолжали играть в системе государственного управления.

Столица Северо-Западной Индии Таксила была крупным цент­ром торговли, культуры и имела немалое стратегическое значение, являясь как бы воротами в Индию. В течение многих десятилетий город сохранял самостоятельность, и даже при Александре пра­вителем был оставлен местный царь. После победы Чандрагупты Северо-Западная Индия вошла в империю, и верховная власть местных правителей была ликвидирована, хотя город, очевидно, не потерял автономии. Нам известно о столкновении маурийской администрации с населением провинции и, вероятно, со здешней аристократией. Согласно «Ашока-аваданамале*, в годы царствова­ния Ашоки в Таксиле вспыхнуло восстание, которым руководил Кунджаракарна. Недовольство вызывалось скорее всего тем, что Таксила не желала примириться с потерей былой независимости, а Маурьи в данном случае не сумели создать достаточно гибкую систему управления новой провинцией. Присоединение этой обла­сти, почти не связанной экономически с долиной Ганга и отличаю­щейся от других территорий политической организацией, обычая­ми, традициями, не могло исключить развитие сепаратистских тенденций. Судя по арамейской надписи из Таксилы, здесь про­живало и ираноязычное население⁵¹. И неудивительно, что при первом внешнем толчке (вторжении греко-бактрийцев) единство распалось.

Уджаяни, столица Аванти, была не только политическим, но и крупным торговым центром Западной Индии. Аванти упорно сопротивлялось Магадхе, стремившейся к гегемонии, чем и объ­яснялось, по-видимому, ее высокое положение.

Необходимость учреждения южной провинции, управляемой царевичем, определялась, вероятно, важностью «южного вопроса» в эпоху Маурьев. Четвертой главной провинцией была Калинга, хотя она и входила в виджиту Ашоки. Можно предположить, что особый статус ее обусловливался тем, что она была присоеди­нена к империи лишь при Ашоке.

Степень самостоятельности каждой из четырех провинций была неодинаковой ⁵². Калинга, например, находилась в большем подчинении у центральной власти. Это проявлялось, в частности, в том, что инспектирующие поездки, которые устраивали Маурьи, проводились здесь, как и на территории виджиты, через пять лет, а в остальных главных провинциях — через три года⁵³.

Проверкам царь придавал серьезное значение: и в виджиту, и в главные провинции посылались чиновники довольно высокого ранга. Но в первом случае их направлял сам Апюка, во втором же — царевич, управлявший провинцией (исключение составляла Калинга, где проверку организовывал император). Инспектирую-

8 Зак. 3843

щим чиновникам приказывалось помимо выполнения основных обязанностей контролировать действия местных властей и следить за соблюдением норм дхармы. Данные «Ангуттара-никаи» (I. 59-60) и комментарий к ней Буддхагходш позволяют детальнее осве­тить круг обязанностей посланцев центральной власти.

Свидетельства источников о положении джанапад, прадеш, ахале — различных территориально-административных единиц — и их управлении весьма неоднородны: данные о джанападах очень отрывочны, материалы же об ахале более подробны. Под джана-падой обычно понималась сельская местность (в отличие от горо­да), а в более широком смысле — провинция государства. В обоих смыслах этот термин употребляется в надписях Ашоки.

Во главе джанапад стояли чиновники — «раджуки», которых мы склонны отождествлять с агораномами Мегасфена³⁴. В их функции, судя по надписям Ашоки, входило участие в обществен­ных работах — обмер земли, рытье колодцев и водоемов, строи­тельство дорог (IV и VII колонные эдикты, II малый наскальный эдикт), сбор налогов. Любопытные материалы сохранились в ара­мейских надписях Ашоки из Лагмана. В Лагмане II упомянут местный правитель, обязанностью которого было и наблюдение за дорогами. Высказывалось предположение (на наш взгляд, спра­ведливое), что этот правитель соответствует раджуке, который стоял во главе джанапады, включавшей долину Лагмана ⁵⁵. Воз­можно, что эти надписи — своего рода дорожные итинерарии — были высечены во время инспектирующих поездок по долине.

Выполняли раджуки и судебные функции: в IV большом ко­лонном эдикте есть строки, подтверждающие это: «Я предоставил раджукам право награждения и наказания»⁵⁶.

Очевидно, более мелкой, чем джанапада, административной единицей были «прадеши», возглавляемые «прадешиками». По­следние в эдиктах Ашоки идут вслед за раджуками в списке чиновников, совершающих инспектирующие поездки по виджите. Согласно вАртхашастре» (IV. 1), прадештры, которых можно идентифицировать с прадешиками эдиктов, вели также уголовные дела («очищение государства от шипов») и наряду с другими ка­тегориями чиновников были ответственны за сбор налогов (П. 35).

В надписях мы находим еще один термин, связанный с адми­нистративным делением империи, — «ахале», причем его употреб­ление в эдиктах, составленных в разное время и предназначав­шихся разным районам государства, показывает, что он являлся общим для всей системы управления⁵⁷. Под «ахале» понимался округ, управляемый местными чиновниками — махаматрами, при­званными распространять царские распоряжения по всему округу и посылать с этим указом специальных людей в отдаленные обла­сти, где были расположены своего рода укрепленные заставы. Специальный штат переписчиков (lipikara) трудился, видимо, над изготовлением копий указов. Последние, судя по Сарнатхской надписи, помещались в специальные канцелярии, чтобы окруж­ные чиновники могли знакомиться с ними.

Ганы и сангхи. Одной из особенностей системы управления Маурийской империи было сохранение в ее пределах автономных объединений, многие из которых являлись республиками. Антич­ные авторы, в частности, опиравшиеся на «Индику» Мегасфена, сообщают об «автономных полисах» и «автономных индийцах» и государстве Маурьев.

Говоря о шестом классе населения — наблюдателях, селевкид-ский посол писал: «Они обо всем доносят царю там, где живут под царской властью, или властям, где они [индийцы] непод­властны» (Арриан. Индика XII. 5; у Диодора — II. 41 'apaoiXevtoq «[город], не имеющий царской власти»). Любопытно и его замеча­ние о том, что в Индии земледельцы платят налоги царям или самоуправляющимся полисам (Индика XI.9).

Исследователи по-разному интерпретировали эти данные. {). Штайн, например, считал, что под «автономными индийцами» Мегасфен подразумевал лесные племена, которые сохраняли изве­стную самостоятельность. Б. Тиммер склонна была видеть в его сообщениях указание на существование внутри империи полуне­зависимых городов наподобие селевкидских. Иногда автономные полисы отождествлялись с индийской деревенской общиной ⁵⁸. Изучение свидетельств античных авторов в сопоставлении с ин­дийскими материалами позволяет утверждать, что под автоном­ными областями и полисами понимались сангхи и ганы, пользо-иавшиеся определенной самостоятельностью.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: