Вдоль Атлантического побережья

Однажды, когда я молилась на коленях, в мозгу моем зазвучало, повторяясь снова и снова: «Корона! Корона! Корона!» Я настолько полагалась на помощь Господа во всех своих повседневных нуждах, что воскликнула: «Слава Богу, Он услышал мою молитву и посылает мне пишущую машинку "Корона", о которой я просила Его!»

Не поднимаясь с коленей, я повернулась, чтобы просмотреть несколько лежащих на полу писем. Представьте себе мое удивление, когда я взяла верхний конверт из стопки с приглашениями и прочитала на почтовом штемпеле: «Корона, Лонг-Айленд». До той поры я знать не знала о существовании такого местечка. Неразборчивый почерк, которым было нацарапано письмо, очевидно, принадлежал какой—то доброй и набожной христианке преклонных лет. Оно гласило:

Дорогая сестра Макферсон!

Вот уже два года я простираюсь ниц перед Господом, умоляя Его послать возрождение в Корону.

Недавно Он открыл мне, что мощное всегородское возрождение веры будет послано через ваше служение. Души будут обращаться к Богу в великом множестве, христиане получат крещение Святым Духом Пятидесятницы, и чудесные исцеления произойдут здесь от вашей руки.

Мой дом открыт для вас. Ваша комната полностью подготовлена. Приезжайте немедленно, готовясь узреть великие дела Божьи.

Святой Дух мгновенно дал свидетельство моему сердцу, и, узнав, что Корона располагается сразу за чертой Нью—Йорка, я выехала. Отыскать нужный адрес оказалось довольно трудно, и я прошла много кварталов с тяжелым чемоданом в руке. Но наконец, кто-то показал мне нужную улицу на карте города. Она находилась в негритянском квартале. Недоумевая, я подошла к дому и постучала в дверь.

Дверь распахнулась настежь. Я вытаращила глаза от удивления. Передо мной стояла старая, угольно—черная негритянка с сияющим лицом, которая едва помещалась в дверной проем.

— О, прошу прощения, — сказала я. — Я ищу леди, которая пригласила меня в Корону провести кампанию за возрождение веры. Я думала... Я думала, это верный адрес...

— Так это ты сестра Макферсон, которая проповедовала в большой палатке?

— Да.

— Ба! Благослови тебя Господь, милое дитя! Входи скорее! Я жду тебя весь день. Входи, входи же!

Две огромные черные руки сомкнулись вокруг меня и прижали к необъятной груди прежде, чем я успела сообразить, что эта дочь Господня и является автором письма.

— О тебе мне рассказал один друг, — объяснила негритянка, поднимаясь вместе со мной по узкой лестнице в крохотную спальню в мансарде. Смыв с себя дорожную пыль, я спустилась вниз и обнаружила, что стол в гостиной аккуратно накрыт к завтраку. Пока я ела, моя хозяйка говорила, и постепенно мое шоковое состояние, вызванное сильным удивлением, начало проходить.

— Если когда-нибудь был на свете город, который нуждался бы в возрождении Святым Духом, то это Корона! — горячо воскликнула она, намазывая толстый слой ежевичного варенья на кусок хлеба и кладя его мне на тарелку.

— Д—да? — заикаясь проговорила я, постепенно обретая дар речи. — А в какой церкви или здании будет проходить кампания?

— Да прямо здесь, в Короне, где ж еще?

— Но как называется зал для собраний?

— Благослови тебя Господь, золотко, я ничего про то не знаю. Я думала, ты все устроишь, как приедешь. Тебе ж лучше знать, как все это делается!

— Но, мамушка, кто занимается организацией и финансированием собрания? У вас есть группа людей... община верующих, которая будет помогать мне?

— Нет, дитя, мне не удалось заинтересовать их возрождением веры, — вздохнула она. — Я так понимаю, я единственный человек, на которого ты можешь рассчитывать сейчас; но когда служение начнется, слушателей наберется гораздо больше.

— М—м—м... да... — выдавила я и поспешно запила молоком кусок, застрявший у меня в горле. — Так значит, на самом деле никакой подготовки... настоящей подготовки к кампании не было... пока что?

— Подготовка! Подготовка! — взорвалась негритянка. — Все подготовлено, дитя! В наилучшем виде! Разве я не говорила, что молилась об этом собрании больше двух лет? Я вымолила его наконец. Облака славы уже готовы воссиять над этим городом, как только ты начнешь проповедовать Слово.

После скромного завтрака мы по предложению мамушки предались молитве. Любой, услышавший этот низкий, мощный, страстный голос, восхваляющий Господа, сразу понял бы, что он принадлежит человеку, который общается с Владыкой так доверительно, как это возможно между близкими друзьями. Мамушка походила на сияющего черного ангела, и сердце у нее было из чистого золота.

Готовая приступить к действиям, я поднялась с колен и сказала:

— Думаю, нам стоит прямо сейчас отправиться на поиски зала для собраний. Я здесь чужая и не знаю, куда пойти в первую очередь.

— Будь я помоложе, я пошла бы с тобой, дитя. Но чувствую,

Господь уже уготовал мне место на небесах. Ты беги, а я останусь дома и попрошу Господа направлять тебя.

Собрав все свое мужество, я пустилась на поиски помещения, но нигде не встретила горячей поддержки. И в муниципальном зале, и в пустом театре, и в свободных меблированных комнатах мне было отказано. Единственное предложение в ответ на свой вопрос я получила от хозяина салуна.

— Послушайте, леди, — мягко сказал он. — Я сомневаюсь, что вы найдете в городе место для собраний. Но если задняя гостиная моего салуна подойдет — а она вместит пару сотен человек — можете располагать ею.

Тепло поблагодарив его, я отклонила предложение и двинулась дальше. На следующий день и через день я продолжала поиски, но безрезультатно. Усталая, со стертыми ногами, измученная, я возвратилась в свою комнату и, умыв разгоряченное лицо, безутешно упала в кресло.

— Какая непонятная ситуация, — выдохнула я. — Возможно ли, чтобы я находилась тут не по воле Божьей? Но что означало то странное слово «Корона! Корона!», которое настойчиво звучало в моем сердце во время молитвы?

Отчаянная нужда города в возрождении Святым Духом, его холодность и косность обнаружились со всей очевидностью еще в самом начале моих поисков. Но неужели права была милая старая мамушка в своем категорическом утверждении, что именно сейчас наступило время Господа и что Он призвал меня провести кампанию безотлагательно? Я устало откинулась на спинку кресла и закрыла глаза, недоуменно хмуря лоб.

На ведущей к дому дорожке послышались шаги. Тук! Тук! Тук! Чья—то рука постучала в дверь. Возможно, кто—то пришел сообщить новости по поводу помещения, ибо я сыпала вопросами направо и налево. Перегнувшись через перила, я прислушалась и в изумлении услышала, как в маленькой прихожей прогремел раскатистый голос:

— Насколько я понял, здесь остановилась леди—евангелистка.

— Да, сэр. Сестра Макферсон приехала провести служение пробуждения.

— Я пастор шведской методистской епископальной церкви, которая находится ниже по улице, и хочу поинтересоваться, не будет ли у нее времени провести несколько собраний у нас?

— Одну минутку, сэр, сейчас я кликну ее, и вы спросите сами. Сес—тра—а!

— Да, мамушка.

Охваченная нетерпением, я едва не кубарем слетела по лестнице и стала, с трудом переводя дыхание, перед священником, который явился в этот трудный момент, как посланник небес.

В тот вечер церковь была заполнена людьми наполовину, и они разнесли новость обо мне по всему городу. Назавтра днем церковь была заполнена до отказа, а вечером у входа толпились люди, которым не хватило места в зале, — хотя священники предупреждали своих прихожан держаться подальше от пятидесятников и не иметь ничего общего с теми, кто говорит на иных языках. Всего через неделю после начала собраний наступил переломный момент. Учитель воскресной школы при одной из крупных церквей, человек много лет слывущий благонадежным христианином, первым получил крещение Святым Духом. Второй стала жена высокопоставленного горожанина, а когда раздался призыв к покаянию, десятки людей из аудитории, целиком состоявшей из прихожан разных церквей, собрались вокруг алтаря.

Они, которые никогда прежде не присутствовали на пятидесятнических служениях, держались скованно и не знали, как по—настоящему искать и обрести Господа. Однако — памятуя о том, что пасторы предупредили своих прихожан, что все здесь происходит под действием гипноза — я боялась возложить на них руки или заговорить с ними. Но я страстно молилась, преклонив колени у своего стула: «О, Господи, пошли силу! Господи, засвидетельствуй о Своем Слове сейчас же!»

И в этот миг миссис Джон Лэйк, которая отошла от алтаря и снова заняла свое место в зале, внезапно упала, сраженная силой, уронив голову на плечо мужа. В смятении люди вокруг заговорили: «Она потеряла сознание. Скорее принесите воды!» Но я знала, что миссис Джон Лэйк не в обмороке и продолжала молиться: «Господи, ниспошли Свою силу. Дай ей крещение прямо сейчас».

Вокруг женщины собралась толпа, но прежде чем успел вернуться человек с водой — хвала Господу! — Святой Дух сошел свыше и исполнил ее. К великому удивлению и восторгу всех присутствующих она начала говорить на иных языках. Она говорила и говорила на отчетливо и восхитительно звучащем языке, и лицо ее светилось, осененное славой Божьей. Кто—то спросил соседа: «Что ты думаешь об этом?» И тот воскликнул в ответ: «О, разве это не чудесно, разве не замечательно?! Как бы мне хотелось испытать то же самое!»

Весть о том, что хорошо известная сестра получила крещение, быстро распространилась по всему городку. На следующий вечер трое упали, сраженные силой, и говорили иными языками. Таким образом служение набирало силу, привлекало все больше людей и приносило все больше плодов от вечера к вечеру.

Однажды после собрания пастор У.К. Баутон пригласил нас в свою церковь проповедовать в четверг вечером. (Поначалу он предупреждал своих прихожан не посещать наши служения, но в конце концов пришел сам. Господь открыл ему ту истину, что здесь он может получить более глубокое знание для себя и своей церкви.)

В тот вечер, когда я выступала в церкви пастора Баутона, мне пришлось попросить Господа избавить меня от страха перед пришедшими на служение священниками, которые сидели позади меня на помосте, и дать мне силу свободно проповедовать Его Слово. Бог никогда не подводит. Он помнит о нашей слабости, да славится Его имя!

Во время моего выступления возгласы «аминь» и «аллилуйя» звучали со всех сторон. Я чувствовала, что должна воспользоваться представившимся случаем и проповедовать истину в этой церкви со всем возможным пылом, поскольку меня могли никогда больше не пригласить сюда. Закончив, я заняла свое место, не решившись призвать к покаянию в чужой церкви.

Священник поднялся и сказал:

— Сколько среди вас, верующих в истинность послания сестры Макферсон, людей, которые еще не получили крещения Святым Духом через Библию и хотели бы пережить этот духовный опыт? Поднимите руки.

— Сестра, — сказал он, и я заметила слезы на его глазах. — Позвольте попросить вас остаться в моей церкви, насколько вам будет угодно, и проповедовать эти чудесные истины. В прежнем здании вам было тесно. Наша церковь значительно больше. Примите ли вы, именем Христа, это приглашение?

На следующем собрании даже эту, более просторную церковь люда заполнили от самой кафедры до дверей, и многие толпились на улице. Сегодня Христос остался таким же, каким был вчера, и таким пребудет вечно; я говорила, что он по—прежнему живет, дабы исцелять и крестить Своим Святым Духом, и некоторые из слушателей поймали меня на слове. Подняв глаза, я с великим изумлением увидела, что по центральному проходу к сцене приближается странное и жалкое создание — молодая девушка на костылях. Скрюченная и изуродованная ревматоидным артритом, она передвигалась при помощи костылей и двух друзей, которые поддерживали ее с обеих сторон. Она шла от заднего ряда, и мне показалось, что все присутствующие смотрят на нее. Тихий сочувственный вздох пронесся над собранием.

Никогда прежде мне не доводилось молиться об исцелении больных. Действительно, в то время говорилось сравнительно мало об этом великом учении. Все же в своих проповедях я неизменно провозглашала, что сегодня и во веки веков Христос остается таким, каким был вчера. И я верила в это — верила, что Он может исцелять. Я даже хотела помолиться за какого-нибудь больного. Но как бы мне хотелось начать с какого-нибудь человека, который подавал бы чуть больше надежд на исцеление, чем эта бедняжка с ее узловатыми искривленными пальцами, распухшими суставами, упирающимся в грудь подбородком и расслабленными конечностями! Руки настолько плохо слушались ее, что она не могла самостоятельно причесаться или поесть.

Но она медленно приближалась и, казалось, никогда не дойдет до первого ряда. Шаг... еще шаг... и еще один... Заботливые руки друзей поддерживали маленькое несчастное тело. Я помню, как в мертвой тишине, нависшей над залом, поскрипывал один костыль и доски пола.

Взоры всех присутствующих, прежде прикованные к девушке, обратились ко мне. И я — помоги мне, Боже! — почувствовала, как лицо мое краснеет все больше с каждым мгновением. Но в сердце своем я вскричала: «О Господи, Ты в силах исцелить ее, хотя, надо признать, ее случай кажется безнадежным!»

Во время послания крупные слезы катились по щекам несчастной, а когда прозвучал призыв к покаянию, эта девушка, Луиза Мессник, выразила своим друзьям желание подойти к алтарю и обратиться. Между тем я решила вознести молитву за больную, чтобы Господь дал ей силу и веру. Я вознамерилась спуститься к первому ряду и там тихо помолиться вместе с ней. Я пыталась убедить себя, что лучше будет не привлекать к нам внимание всего зала. Вероятно, в глубине души я надеялась, что в этом случае бедственное состояние больной — если она не исцелится полностью — будет не так заметно присутствующим. Но я слегка растерялась, когда увидела, что сильные руки сопровождающих уже подхватили леди и несут к алтарю. Не имея возможности поставить бедняжку на колени, они несли ее — подумать только! — прямо к стулу священника, стоявшему посередине сцены.

Страстно молилась Луиза Мессник. Со всей искренностью она отдала свою жизнь Иисусу. Из ее ответов на вопросы выяснилось, что она из непротестантской семьи. Не успело пройти и нескольких минут, как она уже не только обратилась в веру, но и получила благословенное крещение Святым Духом.

Затем я начала молиться об исцелении больной. Я велела ей поднять руки и восславить Господа. «Хвала Господу! Хвала Господу!» — зазвенел ее чистый голос. И к великой радости всех присутствующих искривленные руки девушки начали выпрямляться! Она медленно подняла их — сначала до подбородка, потом до уровня глаз, потом до уровня макушки.

— О! — воскликнула она. — Я впервые за долгое, долгое время сумела так высоко поднять руки! Хвала Господу!

Все выше и выше поднимались ее руки, пока не выпрямились совершенно. Однако, поскольку шея больной практически не двигалась, подбородок ее оставался прижатым к груди столь долгое время, что, казалось, намертво прирос к ней. Но теперь она медленно повернула голову, потом начала поднимать подбородок и наконец, обратила лицо вверх. В мгновение ока она вдруг оказалась на ногах! Перебирая руками по перилам алтаря, девушка пошла самостоятельно, переставляя выпрямившиеся ноги.

Потому ли, что до того времени мне не доводилось видеть ничего подобного, или по какой—либо иной причине, не знаю — но и поныне исцеление той юной леди кажется мне одним из самых великих чудес, мне известных. В тот вечер она вышла из церкви на своих собственных ногах, села в машину и самостоятельно вышла из нее у дверей дома. Когда мать Луизы увидела свою дочь, идущую по садовой дорожке, и когда один из спутников девушки протянул ей ставшие ненужными костыли, она воздела руки и воскликнула: «Благодарение Богу! Благодарение Богу!», а затем забросила костыли в подвал, чтобы никогда уже не доставать их оттуда.

С того времени Луиза стала одной из тех, кто постоянно посещал собрания. Девушка говорила, что, похоже, все без исключения жители соседних кварталов прошли мимо дверей ее дома — когда она сидела на веранде или шила на швейной машинке, каковому занятию предавалась теперь с великим удовольствием — чтобы спросить, правду ли говорят об ее исцелении.

Двумя годами позже мне представился случай провести собрание в той же церкви. Пухленькая розовощекая леди легко пробежала по проходу к сцене и налетела на меня, как ураган.

— Вы помните меня? — осведомилась она. Посмотрев на ее сияющие глаза, чистый цвет лица и ладную фигурку, я недоверчиво потрясла головой и спросила:

— Это... это не... Луиза?..

— Она самая, хвала Господу! Я шью, готовлю, занимаюсь хозяйством и посещаю собрания. Вся наша семья обратилась в веру, благодарение Господу за Его доброту ко мне!

Перед моим отъездом из Короны, Лонг-Айленд, в Джексонвиль, штат Флорида, — куда меня, как я чувствовала, посылал Господь для проведения палаточных собраний в зимние месяцы — пастор, предварительно не посоветовавшись со мной, объявил мне о намеченном сборе пожертвований в мою пользу. Денежный вопрос никогда не обсуждался между нами.

Возле алтаря поставили стол, на котором лежала раскрытая Библия, и присутствующим предложили класть на нее пожертвования. С какой готовностью потянулись люди к алтарю, теснясь в проходах и складывая серебро и купюры на раскрытые страницы! Таким образом Господь удовлетворил все наши нужды. Впереди меня ждали новые поля сражений, и богатое пожертвование, которым вознаградила меня баптистская церковь Короны за проведенную кампанию, позволило мне в течение зимы 1916/17 годов пройти с Евангелием по всему Атлантическому побережью до самой Флориды.

Другим последствием того служения в Короне явилось то, что с помощью Божьей я смогла наконец приобрести вожделенную пишущую машинку! Это дало мне возможность через несколько месяцев приступить к изданию газеты «Приглашение на брачный пир». Первый номер вышел в свет в июне 1917 года в Саванне, штат Джорджия. Но спустя три месяца я договорилась с Союзом христианских деятелей в Монтуэйте, Флэмингам, штат Массачусетс, увеличить объем «Приглашения» и издавать его как ежемесячный журнал в шестнадцать страниц размером семь на девять дюймов, с подписной ценой двадцать пять центов в год. В журнале печатались тексты моих проповедей, новости, фотографии со сценами служений, стихи и тому подобное. Теперь я могла поддерживать связь со множеством людей, которым проповедовала в разных частях страны.

В течение двух зим моего служения во Флориде (1916/ 17 и 1917/18 гг.) я разбивала палатку не только в Джексонвилле и Тампе, но и Сент-Питерсберге, Орландо, Палм-Бич, Майами и даже в Ки-Уэст. Именно во время моей кампании во Флориде моя мать приехала помогать мне в работе.

Я живо помню одно собрание, которое проводилось в просторном деревянном молитвенном доме в Дюране, штат Флорида, в двадцати милях от Тампы, и на котором объявился Фома неверующий, получивший достойный отпор. Этот человек особо возражал против утверждения, что молитва веры одновременно служит и к исцелению больных.

В один воскресный день, когда служение было в полном разгаре, упомянутый брат подождал, пока присутствующих отпустят на завтрак, и прямо за забором, ограждающим нашу территорию, открыл альтернативное собрание. Он утверждал, что чудеса существовали только в библейские времена и что всякое действие сверхъестественной силы прекратилось с написанием последней главы Библии.

Я как раз готовилась к вечернему служению. В Дюране были проблемы со светом, поскольку молитвенный дом располагался слишком далеко от центральной части города, чтобы снабжаться электричеством. Решив, что обычные керосиновые и газолиновые лампы недостаточно ярки, я привезла с собой карбидно-кальциевое световое устройство. Очевидно, прибор был неисправен, поскольку, пока я занималась какими-то приготовлениями, он неожиданно взорвался. Жгучие языки пламени охватили меня.

Первая моя мысль была о том, что деревянный молитвенный дом может сгореть. Так или иначе, я не двинулась с места до тех пор, пока не повернула ручку лампы, полностью погасив пламя. В этот момент в помещении находилось лишь несколько людей, и я помню, какое потрясение испытали они. Один человек упал на четвереньки и пополз под сиденьями прямо к двери. У него был такой смешной вид, что, несмотря на боль, я расхохоталась.

В самый момент взрыва мое лицо обдало приятным холодом, но мгновение спустя — нестерпимым жаром. Что за дикое зрелище я представляла собой! Лицо мое почернело от копоти, брови и ресницы обгорели, равно как и волосы, которые выбивались наружу. К счастью, я была в плотно прилегающей к голове шляпке. Боль была настолько сильной, что я сделала самую глупую вещь из всех возможных: подбежала к тазу с холодной водой и окунула в него лицо. На то время, пока у меня хватало дыхания оставаться под водой, боль утихла, но стоило мне выпрямиться, как страдания мои усугубились. Несколько женщин подбежали ко мне и присыпали волдыри содой. Я расхаживала под деревьями взад и вперед, и все это время в зал для собраний стекались толпы людей. Кому—то удалось починить световое устройство. Я видела огни приближающихся автомобилей, слышала визг тормозов, хлопанье дверец, видела людей, заходящих в молитвенный дом, и фургоны, которые, громыхая, ползли по дороге и высаживали своих пассажиров.

Одна ужасная мысль занимала меня больше других: «Боже мой, что же, что скажет тот брат, который утверждал, будто Господь больше не отвечает на молитвы об исцелении недужных? О—о—о! О—о—о! Мое бедное лицо! О—о—о! О—о—о! Сейчас начнется собрание... собрание! Десять минут до начала... пять минут...»

Вот уже наступило время начинать собрание, а я все ходила взад и вперед, едва не крича от нестерпимой боли. Прошло пять минут. Десять минут. Я славилась тем, что никогда не опаздывала на служения. Некоторые евангелисты предпочитают, чтобы служение открывал хор и пел в течение получаса, а потом в последний момент появляются сами и произносят проповедь; но почему—то я никогда не могла поступать так. Я всегда любила присутствовать на служении с первой минуты, чтобы проникнуться его духом и правильно выбрать тему своего послания.

Конечно же, худшие мои опасения оправдались. Упомянутый человек поднялся с места, поскольку был явно не робкого десятка, и обратился к присутствующим с речью, в которой утверждал, что собрания сегодня не будет, поскольку леди, проповедующая спасение и чудесное исцеление, обожгла лицо и плохо себя чувствует. Уловив суть его слов, я воспылала праведным гневом. Бросившись к тазу с водой, я смыла с лица соду — всю, за исключением пятнышка на кончике носа, которое обнаружила позже. С залитым водой крахмальным воротничком, с обгорелыми бровями и ресницами и опаленными волосами, я, должно быть, представляла собой довольно дикое зрелище. Но попросив Бога дать мне силу и пообещав Ему действовать во имя Иисуса, я вошла и поднялась на помост.

С трудом шевеля обожженными губами, я объявила первый гимн. Допев до конца первый стих, я подняла вверх руку и, движимая слепой верой, отчаянно вскричала:

— Я славлю Господа, чтобы Он исцелил меня и избавил от боли!

Толпа взревела. Ужасная боль мгновенно утихла, и прямо на глазах зрителей мое обожженное багровое лицо стало бледнеть, и начинавшие было надуваться маленькие белые волдыри бесследно исчезли, а к концу собрания кожа моя приобрела совершенно нормальный цвет. Это обстоятельство решило исход битвы в пользу признания силы Господней, а скептически настроенный господин был покрыт позором и принужден молчать.

Близилась весна, северные штаты ждали моего приезда, южная кампания победоносно завершилась, и я со своей семьей отправилась на север страны. Пока дети спали на заднем сиденье, я вела автомобиль в Филадельфию, к месту общенационального палаточного собрания, начавшегося в июле 1917 года.

По прибытии в город братской любви мы встретили радушный прием со стороны друзей, которые помогли мне выбрать восхитительное место для лагеря на холме возле реки, под сенью высоких раскидистых деревьев. Кроме того, здесь я нашла палатку своей мечты, бережно хранившуюся на местном складе. Когда мы поднимались по лестнице в складское помещение, чтобы осмотреть эту палатку из армейского брезента, плотного и прочного, с великолепными двойными растяжками, надежными карабинами, железными стойками и легким разборным каркасом, сердце мое пело от радости. Эта просторная палатка для собраний стоимостью в две с половиной тысячи долларов предназначалась для одного блестящего евангелиста, прежде свершавшего великие дела во имя Господа. Но когда началось проповедование крещения Святым Духом, он отверг свет, выступил против Святого Духа и, отстраненный Господом от служения, вот уже много месяцев болел.

Новехонькая палатка, которую Бог предназначил для наших трудов, так и осталась нераспакованной; владелец склада получил распоряжение продать ее исключительно для религиозных целей. Мы предложили за нее полторы тысячи долларов и получили отказ.

— Вы не можете рассчитывать на скидку в тысячу долларов!

— возмущенно заявил нам торговец в полумраке огромного складского помещения.

— Я обращалась с молитвой к Господу, — ответила я. — И Он хочет, чтобы я заплатила только эту сумму.

— Я не разбираюсь в молитвах, зато разбираюсь в ценах на палатки, — отрезал торговец, отходя к окну. Выглянув из окна, он увидел вдалеке мой автомобиль, на котором золотыми буквами был написан девиз: «Судный день грядет! Примиритесь с Господом!»

— Хм—м! — принял он решение — и палатка стала моей. В скором времени она уже была разбита, тесно заставлена скамьями, оборудована внутренним и наружным освещением и дощатым помостом, на котором стояло взятое напрокат пианино; а вокруг нее на земле лежали бесчисленные спальные палатки, еще не распакованные, из которых должен был вырасти палаточный городок.

Полотнища с написанными на них лозунгами были развешены на главных перекрестках городка. Музыканты из добровольцев отрабатывали технику игры в оркестре.

Сборники гимнов выдавались во временное пользование. Распространители афиш работали во всех людных местах. Собрание шло полным ходом!

Христиане прибывали из Нью—Йорка, Балтимора, Вашингтона. Незабываемое зрелище являли собой сотни и сотни благочестивых мужчин и женщин, которые стояли с закрытыми глазами, воздев руки и обратив залитые слезами лица к небу, во время исполнения нового божественного гимна, внушенного Святым Духом. Я никогда прежде не слышала, чтобы люди так молились. Каждый — забыв о соседях, забыв обо всем, кроме Господа, Который отзывается на молитву — в полный голос призывал великое возрождение веры.

Однако на следующий вечер начались неприятности. Оказалось, что студенты находящегося по соседству католического колледжа обычно использовали площадку, на которой мы разбили лагерь, под футбольное поле. Эти молодые люди возмущенно выступали против нашего присутствия, и днем и ночью расхаживали по лагерю, следя за всем и вся и во всеуслышание обвиняя нас во вторжении на их территорию, хотя я арендовала землю законным путем.

Когда огромная толпа народа заполнила палатку, сотни этих молодых людей выстроились вокруг, и каждый раз, когда на собрание сходил Святой Дух, они разражались хохотом, отпускали шутки и сыпали насмешками. Наконец их издевательский смех и язвительные выкрики стали настолько громкими, что заглушали голоса людей, которые запевали соло, начинали молитву или обращались к аудитории с речью.

Сатана тщательно продумал свой план. Так случилось, что именно в это время в центре города начались волнения, для усмирения каковых были отозваны все полицейские, так что следить за порядком стало некому. Куда ни глянь, всюду бесновались толпы студентов. Позже полицейские следователи сказали мне, что это была заранее задуманная акция, имеющая целью стереть с лица земли наш лагерь до последней палатки, и молодые люди даже припрятали неподалеку канистры с керосином и бензином, чтобы позже поджечь легковоспламеняющийся брезент.

Поскольку выступать с речами не представлялось возможным, руководитель хора просто призвал аудиторию исполнять такие старые гимны, как «Христос открыл мне путь», «Мой Господь идет к тебе», «Моя душа живет во благе» и «Иисус, сколь сладко Твое имя».

— О Боже, — простонала я, бессильно откинувшись на спинку стула, — что же мне делать?

— Восславь Меня во всеуслышание, — ответил Дух в глубине сердца моего, — ибо в радости Господней заключена твоя сила.

— Но, Господи, как могу я восславить Тебя, когда я совершенно не в настроении... когда у меня такое чувство, будто я бегу от врага?

— Ты славишь Меня только под настроение или потому, что Я достоин хвалы? — спросил Внутренний Голос.

— Потому что Ты достоин хвалы, — ответила я. — Благословен будь, Господи! Аллилуйя! Слава Иисусу! — неуверенно начала я тихим голосом.

И в тот же миг словно могучий ветер благодарения подхватил меня и поднял над опасностью момента. Голос мой набирал силу, и наконец я уже кричала в полную мощь легких, крепко зажмурив глаза: «Аминь. Слава, слава, слава! Хвала Господу! Пусть душа моя и все мое существо восславит Его святое имя!»

Все присутствующие исполнились Духом и равным образом возвысили голоса. Когда я славила Господа, мне казалось, я вижу, как бесчисленные демоны, сцепившись распростертыми крыльями, подобными крыльям летучих мышей, окружают молитвенную палатку. Но я заметила, что при каждом моем восклицании «Хвала Господу!» темные силы немного подаются назад; все дальше и дальше отступали они, пока, наконец, не скрылись за деревьями. Но теперь мне уже было не остановиться, и я продолжала кричать: «Слава Иисусу! Аллилуйя! Хвала Господу!»

Внезапно я увидела, как из темноты, поглотившей силы зла, выступили четыре огромных ангела в белом и, таким же образом сомкнув распростертые крылья, начали приближаться к палатке. Благословен будь, Господи! С каждым новым возгласом «Хвала Господу!» ангелы делали шаг вперед. Ближе, ближе, ближе подходили они, пока наконец не окружили со всех сторон мой брезентовый храм.

Потрясенная, я открыла глаза и огляделась вокруг. Досаждавшие нам молодые люди оставались на прежних местах, но теперь они стояли тише мыши и смотрели на меня округленными от изумления глазами. Тогда я взошла на кафедру и стала проповедовать перед одной из самых внимательных и чутких аудиторий, к которым мне когда—либо выпадала честь обращаться. Когда прозвучал призыв к покаянию, к алтарю хлынули толпы. Те же самые молодые люди, многие из которых отдали свои сердца Христу, ходили взад и вперед по проходам, помогая больным и недужным подойти к алтарю для молитвы. Господь чудесным образом откликнулся на наш призыв.

«Война! Инфлюэнца! Десятки тысяч умерших! Похороны задерживаются из—за нехватки гробов!» Такими заголовками пестрели ежедневные газеты; эпидемия разразилась на Востоке в полную силу. Именно там находилась я в то время с длинной серией собраний, запланированных в Массачусетсе, Коннектикуте и Нью-Йорке!

На все средние школы, театры и церкви был наложен карантин. Наши полотнища с лозунгами равнодушно колыхались над скорбящими толпами. Знамена с призывами к возрождению веры вяло хлопали во влажном осеннем воздухе. И все же в каждом городе, куда я прибывала, карантин чудесным образом снимали, с тем, чтобы наложить его снова по окончании кампании.

Я молилась денно и нощно. В Ворчестере, штат Массачусетс, Хартфорде и Лонг-Хилле, штат Коннектикут, свирепствовала эпидемия, однако Господь милосердно дал спасение и крещение сотням людей. Эта кампания успешно завершилась грандиозным служением в Нью—Йорке. Здесь наблюдались случаи чудесного и замечательного исцеления, и Дух Пятидесятницы излился на собрание.

На пути из Нью—Йорка в Нью-Рошель я вела автомобиль со своей маленькой семьей сквозь густой тяжелый туман. Моя дочь жаловалась на озноб, и я закутала ее в плед. В самом воздухе чувствовалось дыхание болезни и смерти. Нам ничего не оставалось делать, кроме как продолжать путь к месту запланированного восьмидневного служения пробуждения. Мы сняли крохотную темную квартирку на верхнем этаже, состоящую из двух спален и кухни.

Эпидемия была в полном разгаре. Кричащие заголовки газет сообщали о десятках покойников, которые неделями лежали в простынях на полу моргов, поскольку для погребения всех умерших не хватало гробов. Публиковались фотографии с изображением могильщиков, валившихся с ног от усталости, и добровольцев, которые заступали на их место и лихорадочно продолжали копать дальше.

В этой болезненной атмосфере безнадежности началось собрание пробуждения в Нью-Рошели. Чудесный дух восторжествовал. Небывалое количество людей заполнило зал. Исполненные страстной надежды мужчины и женщины теснились на скамьях, стояли в проходах и сидели на помосте. В холлах и у дверей шумели возбужденные толпы. И когда я проповедовала, мимо входа нескончаемой вереницей тянулись катафалки и санитарные кареты. Все это наводило на глубокие размышления о вечности, и неуклонно растущие потоки мужчин и женщин устремлялись к алтарю. На собрание сошла сила, и многие десятки людей получили крещение Святым Духом.

В субботу вечером жестокая болезнь поразила и меня. Каким—то образом мне удалось довести собрание до конца. В воскресенье, несмотря на страшный озноб и жар, я проповедовала на всех трех служениях. В понедельник утром тело мое терзала такая нестерпимая боль, что мне стоило немалых усилий сесть в постели и причесаться перед утренним собранием. Ужасные муки не утихали ни на миг. Путешествие вниз по лестнице казалось бесконечным. Пошатываясь от слабости, я перешла улицу и была вынуждена крепко вцепиться в край кафедры, чтобы удержаться на ногах. Я была вся в холодном поту и тряслась, как в лихорадке. Но все же, думала я, душа каждого человека в этой полной ожидания толпе стоит сейчас перед вечным выбором. Я должна... должна... продолжать! Я не могу подвести их... это моя задача.

Вернувшись в свое убогое жилище, я нашарила перила лестницы и медленно потащилась вверх по грязным ступенькам. На верхней площадке меня встретили известием, что болезнь моей маленькой дочери переросла в инфлюэнцу и двустороннее воспаление легких. Подгоняемая страхом, я на дрожащих ногах прошла в спальню Роберты. Она лежала в забытье... такая слабенькая и такая крохотная под грудой одеял. Придерживаясь за стену, я ощупью добрела до своей комнаты и рухнула на колени возле кровати.

— О Иисус, — прорыдала я, — силы человека не беспредельны. Ты взял Роберта. Н—не забирай Роб—берту!

Внезапно мой лихорадочный озноб прошел. Мне предстало видение Иисуса, стоящего рядом... прямо передо мной. Мой взор медленно поднялся от Его пробитых гвоздями ступней к сияющим глазам. Затем, один из немногих раз в своей жизни, я услышала в сердце своем Его прекрасный, потрясающий душу голос: «Не бойся. Твоя малышка не умрет и будет жить. Более того, я дам тебе дом в Калифорнии, где твои дети будут ходить в школу. Воистину, и птица находит себе жилье, и ласточка гнездо себе, где положить птенцов своих».

Затем видение растаяло. На неверных ногах, с затуманенными от слез глазами, я вернулась назад, в сумрачную холодную спальню. Божьи люди помолились за Роберту, и она немедленно почувствовала себя лучше... даже пришла в сознание. Преклонив колени у ее постели, я пролепетала:

— Милая моя, ты не умрешь и будешь жить, и у нас скоро будет маленький домик в Калифорнии, где ты пойдешь в школу.

— Мама, — откликнулась она слабым голоском, — а можно мне будет там завести канарейку?

— Конечно, милая! — поспешно согласилась я. В этот момент в комнату вошел Рольф.

— Мама, — спросил он, — а можно у меня там будет розовый

сад?

— Да! Да! — воскликнула я, ибо в тот миг вера моя была сильна. — Конечно, малыш... большой—пребольшой розовый сад в Калифорнии!

В скором времени мы с дочкой выздоровели, хоть еще не вполне окрепли. Я продала машину и купила новую, погрузила наши пожитки и лагерное оборудование на сверкающий «олдсмобиль—8» и развернула его капотом в сторону великого и незнакомого Запада.

Глава 10

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: